— Забыла, что я для тебя сделала?! — взорвалась мать

— Ах вот как?! Забыла, что я для тебя сделала?! — взорвалась Валентина Сергеевна. — Оставила мать в одиночестве, без опоры, без заботы! Это нормально?! Вот какую дочь я растила, выхаживала, всё для неё старалась…

— Мамочка!!! Всё совсем не так! — воскликнула Алина, чувствуя, как в груди поднимается обида.

— Не так?! — перекрикивала её мать. — Не спорь со мной! Господь всё видит, и расплата придёт!

Алина тяжело вздохнула и отвернулась к окну, чтобы не показывать слёз. Ей было двадцать восемь, у неё был сын и муж, а рядом с матерью она снова ощущала себя беззащитной девочкой.

Вечером, когда они с Артёмом сидели на диване, Алина никак не могла успокоиться.

— Родительское проклятие самое сильное… — задумчиво протянул Артём, скрестив руки на груди.

— Что ты сказал?! — Алина даже приподнялась, удивлённо глядя на мужа. Но заметив, что он едва сдерживает усмешку, она швырнула в него диванной подушкой: — Я тебе покажу! Я тут место себе не нахожу, а он смеётся!

— Да я серьёзно. В старых книгах писали: если мать проклянёт, ребёнку тяжко будет.

— Ну ты и фантазёр… Где ты это откопал?

— Ладно, успокойся, — Артём мягко притянул её к себе. — Твоя мама ведь всегда была вспыльчивая. Она столько раз тебя бранила, что и не сосчитать. И ничего, ты здорова, жива, справляешься.

— Может быть… — Алина тихо прижалась к мужу. — Но после её слов всё равно тяжело, будто камень на сердце.

Артём промолчал. Он хотел её подбодрить, а вышло, что только задел за больное.

Иногда Алина ловила себя на том, что её жизнь будто разделилась на две части: детство с бабушкой и дедом — и всё, что было после их ухода.

Когда Валентина Сергеевна ушла от мужа, Алине было всего три года. Они поселились у родителей матери в просторной трёхкомнатной квартире. Первые годы были счастливыми: бабушка напевала колыбельные, дед читал сказки, в доме всегда пахло пирогами и вареньем.

Но когда бабушки не стало, а потом и деда, дом словно потемнел. Мама осталась без сдерживающих её характер людей, и все обиды, вся раздражительность обрушились на Алину.

— Ты у меня ничего не добьёшься! — повторяла мать, стоило дочери заявить, что она хочет учиться дальше. — Сидишь у меня на шее, ни копейки не приносишь!

Алина старалась не спорить, но в глубине души росла решимость доказать обратное.

Подруги Алины удивлялись, как она выдерживает такие отношения.

— Радовалась бы твоя мама, что ты в университет поступаешь, — говорила Нина, её школьная подруга.

— Она всегда уверена, что у меня ничего не получится, — горько усмехалась Алина. — Но я всё равно поступила.

Те годы были для неё тяжёлыми: учёба в другом городе, общежитие, подработки на каникулах, чтобы не возвращаться домой. Но именно тогда она познакомилась с Артёмом — и впервые почувствовала, что у неё есть человек, готовый быть рядом, а не упрекать.

Женившись, они ещё долго скитались по съёмным углам, пока не решились продать свои комнаты, доставшиеся по наследству. Сделка далась нелегко: мать то уговаривала, то пугала, то высказывала претензии. Но в итоге молодая семья смогла купить собственную «двушку».

Алина мечтала, что после этого отношения с матерью наладятся. И действительно, первое время стало спокойнее. Валентина Сергеевна приезжала к ним в гости, видела внука, но, как и прежде, не проявляла особой ласки.

Прошло несколько лет. Казалось, что жизнь идёт своим чередом, пока однажды Валентина Сергеевна не заявила:

— У вас ведь квартира двухкомнатная. Я решила переехать к вам. Свой угол буду сдавать, деньги на старость копить.

Алина почувствовала, как в груди сжалось сердце.

— Мама, у нас нет лишней комнаты. Там живёт Илья.

— Ну и что? Пусть переберётся к вам. Он же ещё маленький! — уверенно сказала мать. — А потом что-нибудь решим. Ты что, не хочешь помочь родной матери?

Алина покачала головой.

— Мама, дело не в помощи. Просто мы не сможем так жить.

— Всё ясно… — холодно произнесла Валентина Сергеевна. — Я же ради вас пожертвовала, квартиру продала! А ты меня предаёшь!

И снова начались проклятия, упрёки, крики.

— Так и живём, — рассказывала Алина подруге Нине. — Мама уверена, что сделала для меня невозможное, а я — неблагодарная.

— Она не изменится, — вздохнула Нина. — Но тебе нужно беречь себя. Ты уже не маленькая девочка.

Алина молча кивнула. Для неё самые близкие люди всегда были бабушка и дедушка. Но их больше нет. И теперь ей приходилось справляться самой — с мужем, с сыном, со своим грузом обид и воспоминаний.

Прошло ещё несколько лет. Отношения Алины с матерью оставались натянутыми: они то разговаривали, то снова ссорились и надолго переставали общаться.
И вдруг однажды телефонный звонок прозвучал иначе.

Голос Валентины Сергеевны был тихим, уставшим, чужим:

— Алиночка… я совсем плоха. Давление скачет, кружится голова… Ты бы пришла.

Алина замерла, держа трубку. Сколько раз мама жаловалась на недуги «для красного словца», а теперь в её голосе слышалось что-то настоящее.

Когда Алина приехала, мать лежала на диване, укрытая пледом. Лицо осунулось, глаза потускнели.

— Прости меня… — едва слышно сказала Валентина Сергеевна. — Я много лишнего говорила. Не умела иначе…

Эти слова прозвучали неожиданно. Алина почувствовала, как внутри у неё смешались жалость и горечь.

— Мама, почему ты всегда так? — тихо спросила она. — Всегда через упрёки, через проклятия… Ведь можно было просто по-человечески.

— Не знаю… — вздохнула мать. — У меня тоже в детстве ласки не было. Может, потому и не научилась…

Алина села рядом, взяла её холодную руку. Впервые за много лет они просто сидели молча, без криков и обвинений.

Илья, уже подросток, заглянул в комнату, посмотрел на бабушку и с любопытством нахмурил брови.

— Мам, а это она у нас будет жить? — шёпотом спросил он.

Алина улыбнулась горько.

— Не знаю, сынок. Посмотрим.

Илья пожал плечами и ушёл. Для него бабушка была почти чужим человеком — слишком редко она появлялась в его жизни, слишком мало времени уделяла.

Валентина Сергеевна, увидев этот равнодушный взгляд внука, отвернулась к стене. Она вдруг поняла: годы ушли, и вернуть их уже невозможно.

С тех пор мать стала чаще звать Алину к себе. Иногда просила помочь, иногда просто посидеть рядом. И хотя прежние привычки — командовать, упрекать — порой снова прорывались наружу, болезнь сделала её мягче.

Алина училась терпению. Внутри всё ещё жила обида, но рядом с ней вставала мысль: «Если не я, то кто?».

Артём поддерживал жену:

— Ты правильно делаешь. Как бы ни было тяжело, совесть у тебя будет чиста.

Однажды вечером, когда мать заснула, Алина сидела на кухне и смотрела на старый семейный альбом. Там были фотографии её детства — бабушка с доброй улыбкой, дед с тёплым взглядом. Она тихо сказала сама себе:

— Спасибо вам, что хоть вы у меня были. Без вас я бы не справилась.

И в тот момент Алина почувствовала: цепь из обид, что тянулась всю жизнь, начала понемногу слабеть.

Она поняла: нельзя изменить прошлое и нельзя заставить мать быть другой. Но можно выбрать, какой она сама будет матерью для Ильи.

И это стало для неё самым важным решением.

Валентина Сергеевна с каждым месяцем слабела. Болезнь лишала её сил, и уже не оставалось места для громких фраз и резких упрёков. Она всё чаще сидела у окна в кресле, молчала и смотрела, как по двору бегают дети.

Иногда, когда Алина приходила, мать тихо улыбалась и протягивала руку:

— Спасибо, что ты рядом…

И это «спасибо» звучало для Алины дороже любых прежних слов.

Илья уже вырос, стал серьёзным подростком, и относился к бабушке скорее с уважением, чем с теплом. Он помогал приносить лекарства, ставил чайник, но в его памяти не было того, что связывает ребёнка с бабушкой — сказок на ночь, пирогов, объятий. Валентина Сергеевна чувствовала это и вздыхала, но изменить ничего не могла.

— Он хороший мальчик, — как-то сказала она дочери. — Жаль только, что не успела стать для него ближе.

Алина сжала губы, но промолчала.

Когда матери стало совсем тяжело, Алина не оставила её. Она ухаживала, звала врачей, сидела ночами рядом. Артём помогал, как мог, но главное решение лежало на Алине.

Иногда ночью она сидела у кровати матери и думала:
«Сколько слёз ты мне принесла… и всё равно я здесь. Наверное, так и есть любовь — даже через обиду».

Последние дни Валентина Сергеевна почти не говорила. Лишь однажды, уже очень тихо, едва слышно, произнесла:

— Прости меня… И спасибо, дочка…

Алина кивнула, смахнув слёзы. Она знала: это и есть то прощение, которого ей не хватало всю жизнь.

После похорон Алина долго сидела в пустой квартире матери. Вещи, запахи, фотографии — всё напоминало о прожитых годах. Но на душе не было ни ярости, ни злости. Было только чувство тяжёлого, но всё же закрытого круга.

Она посмотрела на фотографию бабушки и деда, стоящую на полке, и тихо сказала:

— Теперь я всё поняла. Я сделаю так, чтобы у Ильи никогда не было во мне такой пустоты, как у меня в маме.

И с этого момента Алина жила иначе — не для того, чтобы кому-то что-то доказывать, а для того, чтобы быть для своего сына настоящим домом, светом и поддержкой.