«Простите за мою свинюшку! Опять ест, как не в себя!»

— Простите за мою свинюшку! Опять ест, как не в себя! — Голос Владислава, обычно мягкий и размеренный, сейчас хлестнул, как ремень по лицу, разорвав лёгкую атмосферу праздника на лоскуты.

Екатерина застыла с ложкой в руке, словно превратившись в хрупкую статую из стыда и неверия. Кусочек сыра, аккуратно зажатый между пальцами, так и не долетел до тарелки. Она, вся лёгкая и прозрачная, будто соткана из инея, сидела напротив мужа и ощущала, как десятки взглядов — жалостливых, испуганных, укоряющих — впиваются в неё. Сердце подступило к горлу, дыхание стало рваным.

Павел, лучший друг Владислава, поперхнулся вином; жидкость едва не вылилась из бокала. Его жена, Алёна, округлила глаза от шока, но голос предательски застрял в горле. За длинным столом воцарилась вязкая тишина, в которой даже шорох салфеток звучал громом.

— Влад, ты чего? — первым осмелился подать голос Павел, сипло и с сомнением.

— А что? Теперь и правду нельзя сказать? — Владислав с демонстративным спокойствием откинулся на спинку стула. — Моя Катя опять наелась, хоть бы стыд знала! На троих готовила, а ела за пятерых.

Щёки Екатерины вспыхнули. Это не был румянец смущения — это была боль. Слёзы подступили, но она привычно проглотила их. За три года брака она научилась не плакать. Сначала в подушку, потом в ванной, потом просто перестала — бесполезно.

— Влад, перестань, — неуверенно вставил Игорь с другого конца стола. — Катя у тебя красавица, грех жаловаться.

— Красавица? — хмыкнул Владислав. — Ты бы видел её с утра без штукатурки — дрожь берёт!

Кто-то неловко усмехнулся. Кто-то склонился над тарелкой. Екатерина медленно встала.

— Извините, мне нужно выйти, — прошептала она и ушла, оставив за собой пустоту.

— О, обиделась! — довольно усмехнулся Владислав. — Привычное дело. Побудет, поплачет — вернётся. Баб держать надо крепче, а то расслабляются.

Павел смотрел на старого друга и не узнавал его. Когда-то Владислав был душой компании, щедрым, весёлым. Когда он женился, все радовались: он — надёжный, она — добрая. Но потом всё изменилось. Сначала «шутки», потом унижения.

«Гляньте, моя свинюшка опять сладкого набрала!» — смеялся он в кафе.
«Извините, друзья, моя курица готовить не умеет!» — говорил он гостям.
«С неё что взять, пустышка!» — это он о женщине, окончившей университет с отличием.

Алёна толкнула мужа:
— Сделай что-нибудь, это ужасно!

Павел поднялся и вышел. Нашёл Екатерину не в уборной, а в ванной. Она стояла, вцепившись в раковину, без звука плача.

— Катя… — осторожно сказал он.

— Всё нормально, — ответила она глухо. — Сейчас умоюсь и вернусь.

— Зачем ты это терпишь?

— А куда идти? — она подняла глаза. — Всё у него. Квартира, вещи. Зарплата у меня смешная. Родители — в деревне. Вернусь — засмеют.

— Никакого позора в этом нет!

— Для них есть, — прошептала она. — Они гордились моим замужеством. А теперь что? Скажу, что муж зовёт меня козой при всех?

— Он всегда таким был?

— Нет. Первый год — сказка. Цветы, забота, подарки. А потом — упрёки, язвительность, молчание. Неделями может не разговаривать, а потом кричит из-за чашки. Говорит, что я — ничто.

Из гостиной донёсся громкий смех Влада:
— А в постели-то она, как доска!

Екатерина побледнела. Павел сжал кулаки.

— Всё. Собирайся. Уезжаем.

— Он не позволит.

— Это уже не его дело.

Когда они вернулись, Владислав рассказывал анекдот.

— Куда это вы? — нахмурился Влад.

— Я отвожу Катю.

— Она остаётся! — рявкнул тот.

Катя сделала шаг, но Павел удержал её.

— Пойдём, Катя.

— Эй, дружок! Это моя жена!

— Жена, а не игрушка, — холодно ответил Павел.

Алёна подошла, обняла Катю:
— Идём. Всё будет хорошо.

— Никто никуда не пойдёт! — взревел Владислав.

— Пойдёт, — вдруг твёрдо сказала Екатерина. — Я ухожу.

— Что? Ты? Куда? У тебя ничего нет!

— У меня есть я. Этого достаточно.

— Да кому ты нужна?

— Себе.

Она надела пальто. Руки дрожали, но она застегнула все пуговицы.

— Катя, не дури! Я люблю тебя!

— Нет. Ты любишь власть.

— Я исправлюсь!

— Нет. Прощай.

Она вышла, не оглянувшись.

Он остался — растерянный, опустошённый. Потом пытался вернуть её: звонил, писал, дежурил у школы. Напрасно. Через три месяца она подала на развод.

Катя сняла комнату — скрипучий пол, потрескавшийся потолок, но тишина и свобода.

— Как ты? — спросил Павел через полгода.

— Учусь жить, — улыбнулась она. — Учусь не бояться зеркала. Учусь смеяться без оглядки. Это трудно, но я справляюсь.

— Влад о тебе спрашивал.

— Пусть живёт, как хочет. Я — по-другому.

Через год она встретила другого мужчину. Того, кто не ломал, а берёг. Кто называл её не «козой», а «душой моей».

Они поженились тихо, без шума. Павел был свидетелем.

— Счастлива? — спросил он.

— Да. Потому что больше не боюсь быть собой.

А Владислав остался один — с сарказмом, которым уже никто не смеялся.

Иногда он вспоминал её — ту, тихую, покорную. Только теперь понял: она не ломалась. Она копила силы, чтобы однажды уйти. Навсегда.

И его «свинюшка» оказалась женщиной с железной волей. А он — пустым человеком, который так и не научился любить.