Слова горничной в аккуратном белом переднике прозвучали как пощечина: «Простите, мой господин, но...
Ференц Лист North Wind Picture Archives/Alamy Stock Photo/Vostock photoСлова горничной в аккуратном белом переднике прозвучали как пощечина: «Простите, мой господин, но госпожа никого не принимает». — «Но я отец фрау Вагнер», — произнес высокий седой старик. «Разумеется, ваша милость, я доложила. Но фрау сказала НИКОГО». И тяжелая дубовая дверь закрылась.
Словно оглушенный, он еще несколько секунд постоял на верхней ступеньке крыльца. Потом понуро спустился на посыпанную гравием дорожку и побрел прочь. Ему казалось, что бронзовый бюст баварского короля Людвига II, установленный перед входом, посмотрел вслед с насмешкой... Еще бы! Обожаемый всей музыкальной Европой пианист и композитор уходит от непоколебимой фрау Вагнер побитой собакой.
Оглянувшись, Ференц бросил на красавца-короля злой взгляд. Легко ему, бездетному, смеяться... Да он и представить себе не может, что творится сейчас в душе Листа! Неужели Козима никогда его не простит и не позволит разделить с ней общее жгучее горе? Ведь Вагнер, умерший чуть больше года назад и похороненный здесь, в Байройте, в саду виллы «Ванфрид», с крыльца которой Лист только что сошел, был не только ее мужем, но и его другом! Настоящим, с которым можно тысячу раз поссориться, но невозможно расстаться. И Рихард был таким другом задолго до того, как стал мужем Козимы...
Лист сам их познакомил. Это случилось в октябре 1853 года в Париже, куда они с Вагнером явились после музыкального фестиваля в Карлсруэ, в котором оба принимали участие. Рихарду — сорок, Козиме — почти шестнадцать. И никакого особенного внимания избалованный женщинами Вагнер к дочери друга не проявил. Да и немудрено.
Как многие девочки, сильно похожие на красавцев-отцов, юная Козима Лист была отчаянно некрасива. Вместо отцовского орлиного профиля — несоразмерно длинный нос, напоминающий вороний клюв, вместо мускулистой гибкости отцовской фигуры и его раскованной грации — угловатая худоба застенчивого подростка, вместо поэтичной матовой бледности его кожи — серовато-пергаментный цвет прыщеватого личика. И только волосы, густые, каштаново-золотистые, такие же как у родителя, были великолепны.
Вагнер, кажется, даже похвалил их тогда. Но похвалил, как казалось Листу, единственно для того, чтобы хоть немного ободрить мучительно конфузившуюся девушку. Теперь эти роскошные волосы лежат в гробу Рихарда: перед похоронами мужа Козима попросила дочерей остричь ее и набить волосами подушку, которую сама положила под голову обожаемого супруга. Отца просила на похороны не приезжать. Щадя ее чувства, Лист подчинился. Надеялся, что со временем окаменевшее от горя сердце Козимы оттает...
Портрет Ференца Листа кисти А. Лемана Vostock photo/А. ЛЕМАН. ПОРТРЕТ ФЕРЕНЦА ЛИСТА. 1839 Г. МУЗЕЙ КАРНАВАЛЕДочь ни разу так и не захотела повидать его ни как отца, ни как почетного председателя комитета по вагнеровским торжествам. Господи, неужели ему на склоне лет предстоит потерять и этого последнего своего ребенка?
Козима появилась на свет через два года после своей сестры Бландины — в Италии, в канун Рождества 1837 года. Ее матери графине Мари д’Агу, оставившей титулованного супруга ради Листа, было почти тридцать два, самому Ференцу едва сравнялось двадцать шесть. Но несмотря на молодость, имя его уже было известно всей Европе.
Первым удивительный талант Ференца заметил отец, сам бывший страстным музыкантом-любителем, которого судьба забросила в глухое венгерское местечко Доборьян, где Адам Лист служил смотрителем овчарен в имении князя Эстерхази. В этой глуши и родился двадцать второго октября 1811 года его первенец.
Казенная квартира смотрителя овчарен состояла из прихожей, кухни и единственной жилой комнаты, в которой нашлось место для небольшого спинета, у которого хозяин любил посидеть в свободную минуту.
Ференц родился двадцать второго октября 1811 года в глухом венгерском местечке Доборьян, где его отец служил смотрителем овчарен в имении князя Эстерхази Earnest BМальчику не было и шести, когда отец начал замечать, что практически любую из сыгранных им мелодий сын может напеть без ошибок и даже подобрать на инструменте по слуху. Еще не осознавая до конца, каким бриллиантом одарил его Господь, Адам начал регулярно заниматься с Ференцем. Однако спустя несколько лет стало ясно, что отцовских любительских навыков для мальчика недостаточно. Малыш легко читал с листа любую партитуру, тут же воспроизводя прочитанное на клавишах спинета, и мог бесконечно импровизировать на любую из заданных отцом тем. Такого ребенка следовало учить серьезно.
С великим трудом выпросив у князя краткосрочный отпуск, Адам повез сына в Вену и добился прослушивания у знаменитого пианиста Карла Черни. Увидев на пороге худенького бледного мальчика, Черни скептически поджал губы, но спустя три четверти часа, которые малыш провел за его инструментом, заявил, что будет счастлив учить его даже бесплатно. Только сначала ребенку все же нужно чуточку подрасти: «Приезжайте через год».
Домой Адам с сыном летели как на крыльях, успев, впрочем, сделать пару остановок: расходы на дальнюю поездку нужно было как-то покрыть. Адам посчитал, что самым лучшим способом сделать это будет концерт «нового Моцарта», как он в душе уже окрестил сына. В сентябре 1819-го еще не достигший восьми лет Ференц Лист впервые вышел на сцену.
Переехав в Вену и передав обучение сына Карлу Черни и Антонио Сальери, который взялся учить мальчика теории музыки, сам Адам стал его преданным импресарио, и очень скоро слава об исполнительском мастерстве «нового Моцарта», как звали теперь мальчика многие, не только отец, покатилась по Вене...
На картине Й. Данхаузера «Лист за фортепиано» изображены Ференц Лист, Жорж Санд, Никколо Паганини, Мари д’Агу Vostock photo/ Й. ДАНХАУЗЕР. «ЛИСТ ЗА ФОРТЕПИАНО». 1840 Г. СТАРАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ГАЛЕРЕЯЛист тяжело вздохнул. Что ж, надо признать: сам он никогда не уделял детям и десятой доли того внимания, которое видел от собственного отца. Когда Козима была ребенком, она, так же как ее сестра и брат, годами не видела гастролировавшего по всей Европе Листа. И теперь дочь, конечно, имеет полное право пенять ему за небрежение. Но разве не для них, своих детей, не для их безбедного будущего он вел сумасшедшую жизнь, в которой порой не оставалось места не только собственному композиторскому творчеству, но даже сну?
Сколько раз, едва придя в себя после бессонной ночи, проведенной в дороге, и спешно проглотив холодный завтрак, он сломя голову несся в очередной зал, где запланировано выступление, чтобы проверить — в порядке ли инструмент и правильно ли расставлены зрительские кресла? Сколько раз он, чуть живой от усталости после трехчасового концерта, все продолжал и продолжал бисировать в угоду вывшей от восторга публике, потому что понимал, какую необоримую власть она имеет над его жизнью.
Отца не стало, когда Ференцу не сравнялось и шестнадцати. Пора было становиться главой семьи, благо она невелика: Ференц так и остался единственным ребенком Анны и Адама. Но что с того? Попробовала бы та же Козима в неполных шестнадцать зарабатывать хотя бы на собственное пропитание да еще содержать матушку, оказавшуюся у него на руках... Бесконечно преданная сыну, она часто готовила на крошечной кухоньке их парижской квартиры гуляш, напоминавший сыну о родной Венгрии и далеком Доборьяне.
В Париж Листы перебрались в 1823-м. Перебрались, не обращая внимания на энергичные протесты Черни и Сальери, утверждавших, что несмотря на грандиозный успех, сопровождавший каждое выступление юного гения, обучение мальчика еще далеко не окончено. Вошедший во вкус Адам уже жаждал для сына большего: он грезил консерваторией. Увы, о том, что ее двери для Ференца закрыты, узнали лишь в Париже: обучаться здесь имели право только французские подданные. Пришлось вновь нанимать частных учителей, вот только в отличие от бессребреника Черни учить венгерского вундеркинда бесплатно те не желали.
Спасли семью от финансового краха концерты Ференца, которые тот давал сначала в частных музыкальных салонах, а позже и в концертных залах. Исполнив несколько труднейших произведений, мальчик всякий раз заканчивал выступление импровизацией на предложенную зрителями тему, приводя зал в восторг своей виртуозностью. За парижскими выступлениями последовали лондонские, потом турне по Англии, Франции и снова по Англии, а после по Швейцарии...
Как многие девочки, сильно похожие на красавцев-отцов, юная Козима Лист была отчаянно некрасива Vostock photoОх, отец, отец... Кого же ты все-таки любил больше? Своего дорогого малыша или те славу и блеск, которые он привнес в небогатую событиями жизнь смотрителя княжеских овчарен? Что вообще мы любим в своих детях? Их самих или собственные несбывшиеся мечты, которые надеемся исполнить с их помощью? И разве не так же вел себя спустя время он сам?
Долгие годы отец упрямо навязывал Козиме свое представление о счастье и долге, пытаясь всеми силами разрушить роковую страсть к Рихарду Вагнеру, все пышнее расцветавшую в ее сердце. И что в итоге? Сколько драгоценных минут, которые Козима могла бы провести с любимым, дочь упустила по его вине? И вот теперь, когда Рихарда нет, она не может простить отцу ни одного из этих невозвратимых мгновений своего потерянного счастья.
Слухи о том, что в семье Козимы и Ганса фон Бюлова, одного из любимых учеников Листа, не все ладно, начали доходить до маэстро еще в начале 1864 года. К тому моменту супруги шесть лет состояли в браке, заключенном, как казалось, по нежной взаимной любви, растили четырехлетнюю Даниэлу Сенту и годовалую Бландину Элизабет. Имена дочери получили в память о трагических потерях, обрушившихся на семью за несколько предыдущих лет. В 1859 году умер от скоротечной чахотки брат Козимы Даниэль, а три года спустя скончалась в Сен-Тропе от заражения крови ее старшая сестра Бландина.
Отныне Козима, ее муж, которого Лист называл вторым сыном, и их девочки, носившие дорогие сердцу Ференца имена, были главной отрадой стареющего композитора. И меньше всего ему хотелось думать о том, что их безоблачному счастью что-то угрожает. Тем более что угроза исходит от его давнего друга...
Лист долго был уверен: внимание Рихарда, который всего на полтора года младше его самого, к дурнушке Козиме не что иное, как отеческая нежность, ведь и к Гансу Вагнер относился почти по-отечески, поощряя участие фон Бюлова в концертах, где звучала его собственная музыка. Именно после одного из таких концертов двадцатипятилетний Ганс и объяснился в любви семнадцатилетней Козиме.
В тот вечер фон Бюлов дирижировал в Берлине концертом, в нем должна была прозвучать вагнеровская увертюра к «Тангейзеру». Публика, для которой произведение Вагнера оказалось слишком новаторским, принялась свистеть и шикать. Доведя концерт до конца, Ганс, едва выйдя за кулисы, потерял сознание от перенапряжения. Очнулся он на руках у дочери Листа. Всю ночь Ганс и Козима, жившая тогда в доме матери фон Бюлова, проговорили о музыке, а к утру решили, что им необходимо пожениться. Объявляя о помолвке Ференцу, они, улыбаясь, рассказывали, как «Вагнер соединил их сердца».
По роковому стечению обстоятельств новая избранница Листа княгиня Каролина Сайн-Витгенштейн, так же как и Мари д’Агу, была замужней знатной дамой Lebrecht Music & Arts/Alamy Stock Photo/Vostock photo/К. ФИШЕР. ПОРТРЕТ КАРОЛИНЫ ВИТГЕНШТЕЙН С ДОЧЕРЬЮ МАРИЕЙ. 1844 Г.Да что там говорить?! Даже свой медовый месяц Козима и Ганс, обвенчавшиеся в августе 1857-го, провели в гостях у Вагнера. Рихард, изгнанный из родной Германии за участие в революционных событиях 1848 года, жил тогда неподалеку от Цюриха в маленьком коттедже «Приют», построенном для него меценатом Отто Везендонком. Здесь он работал над оперой «Тристан и Изольда» и несмотря на наличие рядом законной жены, переживал страстное увлечение супругой своего мецената Матильдой. До Козимы ли ему было? Да и саму дочь, как считал Лист, должна была насторожить некоторая нечистоплотность Вагнера в любовных делах. Но все получилось иначе...
Мощные токи страсти, пронизывавшие весь дом, возможно, впервые заставили Козиму посмотреть на Вагнера не только как на отцовского друга, но и как на пылкого, молодого душой мужчину, способного на яркие чувства. И хотя до того дня, когда страсть к Рихарду созрела в ее сердце, оставалось еще долгих семь лет, Лист теперь был почти уверен: первые ростки взаимного влечения незаметно для самих будущих влюбленных зародились уже в то лето. Думая об этом, он не знал, за что следует корить себя больше: за то, что не разглядел беды с самого начала и не предостерег дочь, или за то, что разглядев, предостерегал слишком настойчиво.
Почему, ну почему он был так непростительно невнимателен к Козиме? Почему не заметил тревогу, плескавшуюся в ее глазах роковой осенью 1864-го? Теперь он был уверен, что заявив о желании поехать с отцом в Париж навестить заболевшую бабушку, Козима безотчетно искала у него защиты от того неугасимого пожара, что разгорался в ее жизни. Позже, много позже он узнал: уезжая с ним, дочь, все еще остававшаяся женой фон Бюлова, уже знала, что беременна от Рихарда Вагнера...
Возможно, поговори Лист с дочерью по душам тогда, вся история их последующих отношений сложилась бы иначе. Сколько раз во время той поездки — сначала в Париж, а после на могилу Бландины в Сен-Тропе — он ловил смущенный взгляд Козимы, будто ждавшей от отца каких-то очень важных для нее слов. Но он так и не нашел их... Не потому ли, что тогда ему куда важнее переживаний Козимы было разобраться с личными проблемами?
В середине 1840-х Ференц и мать его троих детей графиня Мари д’Агу окончательно разъехались. Их расставание не было слишком драматическим, хотя груз взаимных претензий накопился немалый. Мари упрекала Листа в том, что он очень много гастролирует, порой слишком снисходительно принимая восторги экзальтированных поклонниц. Что тратит уйму времени на благотворительные концерты в пользу едва ли не всех европейских больниц и богаделен. В том, что не уделяет должного внимания ей и детям... Лист же в свою очередь был глубоко уязвлен ее нежеланием добиваться развода с мужем.
В жизни Ференца началась новая драматичная связь, которой предстояло растянуться на долгие годы и принести Листу немало и радости, и горьких минут Vostock photoКак ни странно, но статус любовницы не слишком тяготил графиню. Приятельствуя с Жорж Санд, Мари будто играла в догонялки со знаменитой подругой, задавшись целью перещеголять ее и в презрении к светским условностям, и в изысканности увлечений. Так же как и Жорж Санд, она сочиняла и даже пробовала публиковаться. Как и подруга, придумала для этого мужской псевдоним — Даниэль Стерн.
Не раз и не два Лист предлагал Мари узаконить отношения хотя бы ради детей, ведь несмотря на признанное им отцовство, они все равно считались незаконнорожденными со всеми вытекавшими из этого последствиями. Но предложение руки и сердца всякий раз натыкалось на ее насмешливый отказ. «Я графиня. И останусь ею до конца жизни», — повторяла Мари. Последней каплей, переполнившей чашу взаимного терпения, стали слухи о романе Листа со скандально известной танцовщицей Лолой Монтес, в 1844 году оказавшейся одновременно с композитором на гастролях в Дрездене.
Завершение своей десятилетней связи с Листом Мари отметила выпуском романа «Нелида», где устами героини высказала любовнику все накопившиеся обиды. Ференц же по обыкновению поспешил залечивать душевные раны в очередном турне. К тому времени слава о его таланте пианиста и импровизатора докатилась уже и до России, где он побывал дважды: в 1842-м в Петербурге и в следующем году — в Петербурге и Москве. Итогом же третьего визита, на сей раз приведшего музыканта в Киев, стал новый страстный роман.
...Тяжело опираясь на трость, Лист поднялся на крыльцо особняка, стоявшего неподалеку от виллы Вагнеров. Здесь у фрау фон Фрёлих, поняв, что ему больше нет места в доме дочери, он снял жилье на время проходившего в Байройте очередного вагнеровского фестиваля. Войдя в комнату, устало опустился в кресло у окна и машинально взял со столика женский портрет, заключенный в изящную рамку. Вот уже много лет Ференц не расставался с ним, беря с собой во все путешествия. Даже сейчас, когда между ним и изображенной на портрете дамой уже не было ничего, кроме воспоминаний и бесконечных писем...
По роковому стечению обстоятельств новая избранница Листа, так же как и Мари д’Агу, была замужней знатной дамой и титул ее звучал не менее значительно: княгиня Каролина Сайн-Витгенштейн. Как и супруг Мари, муж Каролины князь Николай Петрович Сайн-Витгенштейн держался вполне либеральных взглядов на брак и поначалу сквозь пальцы смотрел на нежную дружбу жены с музыкантом. Даже на длительный визит Листа в их имение Воронинцы, где Ференц провел осень и часть зимы 1847—1848 годов.
На картине В. Бекмана «Рихард Вагнер на вилле «Ванфрид» в Байройте» изображены Козима, Рихард Вагнер, Ференц Лист и Ганс фон Вольцоген Vostock photo/В. БЕКМАН. «РИХАРД ВАГНЕР НА ВИЛЛЕ «ВАНФРИД» В БАЙРОЙТЕ». 1882 Г. БАЙРОЙТ МУЗЕЙ РИХАРДА ВАГНЕРАСкандал разразился лишь тогда, когда Каролина несмотря на императорский приказ о закрытии российских границ в связи с начавшейся в Европе революцией, в начале 1848 года все же покинула пределы Российской империи и отправилась вместе с маленькой дочкой к Листу в Веймар, где тот служил придворным капельмейстером при дворе герцога и герцогини Саксен-Веймарских. Так в жизни Ференца началась новая драматичная связь, которой, как и отношениям с графиней д’Агу, предстояло растянуться на долгие годы и принести Листу немало и радости, и горьких минут.
То, что почти шутя давалось Мари, было для набожной Каролины источником непрерывных мучений. Почти тринадцать лет она стоически сносила свое двусмысленное положение подле Листа, пуская в дело весь свой такт и все обаяние, чтобы улестить чопорных веймарцев, и не переставая упрямо добиваться не просто развода с мужем, но и законного права вступить в новый брак с Ференцем. К счастью, герцогиня Веймарская Мария Павловна, сестра русского императора Николая I, обожавшая музыку и благоволившая княгине Витгенштейн, покровительствовала влюбленным и не давала их в обиду обожавшим сплетни придворным.
И все же для Каролины не было мечты дороже, чем день, когда они с Ференцем наконец-то заживут не любовниками, а полноправной семьей. К осени 1861-го брак Каролины был аннулирован под предлогом того, что замуж она вышла несовершеннолетней, а значит, несвободной в своей воле и принуждена родителями. Для венчания с Листом уже выбрали время и место: день его пятидесятилетия — двадцать второе октября, римская церковь Сан-Карло-аль-Корсо...
Однако вечером накануне венчания папа Пий IХ отозвал на повторное рассмотрение бумаги об аннулировании брака Каролины, заявив, что открылись новые обстоятельства, которые необходимо изучить. «Обстоятельствами» стали пришедшие в Ватикан жалобы родных, утверждавших, что Каролина лжет и ее брак с Николаем Витгенштейном был добровольным. Долгожданное венчание откладывалось на неопределенный срок.
Злые языки утверждали, что разразившаяся катастрофа — дело рук князя Константина Гогенлоэ, зятя княгини, мужа ее дочери Марии, много лет вместе с матерью прожившей в веймарском доме Листа, искренне любившего неофициальную падчерицу. Понимая, что если брак тещи признают недействительным, то и его жена автоматически окажется незаконнорожденной, князь Гогенлоэ пустил в ход ватиканские связи брата-кардинала и смог расстроить почти совершившийся брак.
На Каролину было страшно смотреть. Лист уговаривал любимую не отчаиваться, ждать нового решения папы и надеяться... Но измотанные многолетней борьбой с законом и собственной совестью, нервы Каролины не выдержали. Она отказалась предоставить Ватикану бумаги на повторное рассмотрение, заявив, что прекращает дело. «Это кара, кара за грех, в котором мы с тобой прожили столько лет, за ложь, на которую пошли, чтобы покрыть его! И нам придется расплатиться за все», — повторяла она в ответ на утешения Ференца.
Лист долго был уверен: внимание Рихарда, который всего на полтора года младше его самого, к дурнушке Козиме не что иное, как отеческая нежность Heritage-Images/TopFoto/Vostock photoРасплатой, по ее убеждению, должно было стать расставание. Пусть не как друзей, но как любовников. Лист переехал в гостиницу, а когда подошел к концу его отпуск, вернулся в Веймар один. Каролина же заявила, что навсегда останется в Риме, поближе к святым местам, где ей предстоит до конца жизни замаливать свои грехи.
Поначалу Ференц надеялся, что она одумается, возобновит хлопоты о разводе и вернется к нему. Однако после того как в 1864 году в России скончался князь Витгенштейн, а Каролина так и не пожелала стать женой Листа, стало ясно: возврата не будет. О ней, о ней, о не отпускавшей его сердце Каролине, а вовсе не о несчастной, растерянной дочери и ее душевных муках он и думал тогда, осенью 1864-го. И теперь сполна пожинает плоды собственного эгоизма.
Так и не поговорив о том, что снедало душу Козимы, отец и дочь расстались в Марселе. Лист отправился в Италию навестить Каролину, а Козима в Мюнхен, где ее ждали муж... и Рихард. Незадолго перед тем в жизни вечного скитальца Вагнера совершилась неожиданная и без преувеличения эпохальная перемена: вступивший на баварский престол король Людвиг II заявил о желании стать меценатом композитора и спонсором постановок его опер, предложив Вагнеру пригласить для этого в Мюнхен лучших музыкантов на его вкус.
Одним из первых летом 1864 года приглашение получил Ганс фон Бюлов, которому предложили место придворного капельмейстера с жалованьем в две тысячи флоринов, а в апреле 1865-го фрау фон Бюлов произвела на свет третью дочь, Изольду. Крестным девочки стал Рихард Вагнер, и слухи о том, что он и есть настоящий отец ребенка, немедленно поползли по всей Баварии.
«Куда ты идешь? Все мертво для тебя, кроме одного человека, которому, как ты надеешься, ты нужна, только лишь потому что он говорит, что не может обойтись без тебя? Увы! Я предвижу, что очень скоро эта необходимость превратится в обременение, и, находясь в его власти, ты обязательно сама почувствуешь обиду и раздражение, вопреки тому, что он говорит сейчас. ...Смертельным ядом пропитана та основа, на которой вы стремитесь построить свое благополучие. Ты легкомысленно растрачиваешь жизненно важные и святые силы своей души, упорствуя во грехе. Это разбивает мое сердце! А как насчет ваших детей? Чему вы научите их?.. Смогут ли они понять, что следует называть зло добром, день — ночью, а горькую пищу — сладкой? Да, дочь моя, то, что ты собираешься сделать, есть зло перед Богом и людьми. Все мои убеждения и опыт протестуют против этого, и я прошу тебя... отказаться от своего рокового плана и опасных заблуждений и не приносить себя в жертву заклятому идолу...» — и сейчас, спустя столько лет, Лист помнил каждую фразу отчаянного письма, посланного Козиме в ноябре 1868 года. Письмо это, как он теперь ясно сознавал, возвело между ним и дочерью стену, которую Ференц тщетно пытается разрушить. Теперь он и сам не понимал, как могли выйти эти безжалостные строки из-под его пера, пера любящего отца, человека, который и сам так много и так трагически любил в своей жизни. Или его рукой в тот миг водила вовсе не забота о счастье дочери, а желание возвыситься в глазах новоявленных духовных отцов, а заодно и в глазах Каролины, все глубже погружавшейся в молитвы?
Вилла «Ванфрид» в Байройте, где жили Рихард Вагнер с Козимой DickbauchК середине 1860-х и сам Лист под влиянием княгини Витгенштейн стал смотреть на все, что некогда было между ними, как на тяжкий грех, требующий искупления. Все чаще во время визитов в Рим композитора видели в компании того самого монсеньора Гогенлоэ, что расстроил их свадьбу, все чаще, приезжая в Вечный город, он останавливался не в гостинице, а на монастырских подворьях, заговаривал о том, что рад бы был на склоне лет стать аббатом...
Поначалу большинство друзей и знакомых Листа не придавали подобным разговорам значения. До той поры, пока в апреле 1865-го в личной часовне монсеньора Гогенлоэ Лист не прошел церемонию выстрижения тонзуры, символизирующую его неразрывную связь с Церковью, а еще через три месяца не был посвящен в «малые церковные чины». Формально это не являлось принятием духовного сана, он не получал права служить мессу и исповедовать, не давал обет безбрачия... Но как считал сам и как восторженно утверждала Каролина, это был шаг Листа в новую жизнь, в жизнь, где больше не должно быть места грехам. Ни его собственным, ни чужим...
К моменту, когда Козима получила то отцовское письмо, у них с Вагнером родились уже две девочки, формально считавшиеся дочерями фон Бюлова, а через несколько месяцев на свет должен был появиться третий ребенок, зачатый во время совместного путешествия влюбленных. Несколько мучительных лет, не в силах противостоять настойчивым просьбам отца и мольбам мужа, Козима раз за разом возвращалась к Гансу, а затем вновь, изнемогая от тоски, убегала к Рихарду, который из-за своего неуживчивого характера и сплетен, клубившихся вокруг их любовной саги, вновь отправлялся в изгнание.
После того как умерла супруга Вагнера, Козима заявила, что пойдет на любые жертвы, лишь бы соединиться с ним: признает себя виновной стороной в бракоразводном процессе, пройдет через все унижения, которые это ей сулит, и даже перейдет в лютеранство, если католическая церковь откажется узаконить ее новое супружество. Стоит ли удивляться, что разрыв отношений с отцом представлялся ей в этом ряду едва ли не меньшей из жертв? И своим письмом Лист, конечно же, ничего не добился. Не дожидаясь развода с фон Бюловом, Козима, решившая, что затянувшемуся сражению за ее бессмертную душу пора положить конец, осенью 1868-го вместе с детьми навсегда уехала к Вагнеру, к тому моменту жившему в Швейцарии на вилле Трибшен. Маленький Зигфрид, родившийся в июне 1869-го, стал первым сыном и последним ребенком Козимы и Рихарда. Год спустя его родители наконец поженились.
Интерьеры квартиры Листа в Будапеште TamcgathЛетний вечер на улочках Байройта давно догорел, а седой старик в черной сутане все сидел в своем кресле, не зажигая свечи. Ему казалось, что в темноте лучше слышны звуки. Глаза в последнее время нередко подводили Ференца, врачи говорили — катаракта, но слух, тончайший слух великого Листа оставался по-прежнему острым. Дом фрау фон Фрёлих стоит так близко от виллы Вагнеров, что если прислушаться, можно различить шум деревьев в их саду. Ему показалось или у входной двери послышались шаги? Вдруг Козима, одумавшись, все же пошлет за отцом? И они наконец-то вместе оплачут дорогого обоим Вагнера... Но часы продолжали одиноко тикать в темноте, унося с собой мгновения короткой летней ночи, а с крыльца дома не доносилось ни звука.
Разумеется, с Рихардом Лист в конце концов помирился: при всей вздорности характера Вагнер был на удивление незлопамятен и свято чтил память о поддержке, которую ему много лет оказывал Лист. В 1872 году при финансовой помощи по-прежнему восторгавшегося его музыкой короля Людвига Баварского Вагнер начал строительство в городке Байройте большого оперного театра. И первым, кого он пригласил на торжественную закладку фундамента, был Ференц. В том же году Рихард с Козимой навестили старого друга в Веймаре.
Казалось, что между друзьями снова все по-прежнему. Вновь, как когда-то, Лист и Вагнер часами беседовали о музыке, делясь мыслями и звуками. Строили общие грандиозные планы... Но стоило Ференцу остаться с Козимой наедине, как в комнате будто распахивалось окно и почти неощутимый сквозняк начинал выдувать все скопившееся тепло... А потом на пороге вновь появлялся Рихард, разбрызгивавший вокруг искры неукротимой энергии, лицо Козимы расцветало улыбкой и Лист старался побыстрее забыть о злосчастном сквозняке.
В последний раз они виделись в Венеции, куда Вагнеры отправились после завершения второго Байройтского оперного фестиваля, где широкой публике впервые была представлена новая опера Вагнера «Парсифаль» и где Лист, разумеется, был одним из самых дорогих гостей.
Вагнер настоял, чтобы в Венеции они поселились вместе. Козима кротко согласилась, и Листу, всю жизнь страстно мечтавшему о собственном доме, вдруг показалось, что его мечта сбылась. Оживление общих трапез, уют тихих вечеров у рояля... День за днем он оттягивал отъезд, словно чувствуя, что часы этой неожиданно родившейся хрупкой и обманчивой семейной идиллии уже сочтены. Тринадцатого января Лист наконец уехал в Будапешт, а ровно через месяц в том самом палаццо Вендрамин-Калерджи на Гранд-канале, где он провел два счастливых месяца, умер от сердечного приступа Рихард. Прислуга перешептывалась, утверждая, что припадок спровоцировала сцена, устроенная мужу Козимой, которая не без оснований ревновала его к одной из оперных солисток. Кое в чем Лист оказался все же прозорливее дочери...
В бывшем доме фрау фон Фрёлих в Байройте теперь музей знаменитого композитора Tilman2007Открыв глаза, Ференц понял, что так и задремал в кресле, а между тем из-за неплотно прикрытых штор в комнату уже сочился ранний летний рассвет. Значит, пора собираться... Его ждут ученики. Они теперь его единственная семья, и с этим придется смириться. В тот же день Лист покинул Байройт, отправившись в любимую Венгрию: к родной земле он, как мифический атлант, припадал в трудные минуты жизни.
Спустя два года, весной 1886-го, Козима Вагнер неожиданно сама приехала к отцу в Веймар. Приехала на правах хозяйки: затребовала у экономки расчетные книги, навела шороху среди распустившейся, по ее мнению, прислуги, отвезла захворавшего Листа к профессорам-медикам. Согретый долгожданным дочерним вниманием старик не стал задумываться, что двигало ею: жалость к одинокому отцу или трезвый расчет, подсказывавший фрау Вагнер, что Байройтскому фестивалю, устройство которого она отныне решила взять в свои железные руки, нужны звезды, не уступающие по яркости Рихарду Вагнеру. Такие, как например Ференц Лист...
Обрадованный примирением, Лист клятвенно пообещал дочери приехать в июле в Байройт, чтобы поприсутствовать на венчании внучки и почтить вниманием вагнеровский фестиваль. Рекомендации врачей, советовавших композитору заняться своим здоровьем, и сам старый музыкант, и его дочь пропустили мимо ушей. Все после, потом... Главное сейчас — свадьба Даниэлы и фестиваль. И то, что он снова нужен Козиме...
Увы, времени на «потом» и «после» у Листа не оставалось. В промежутке между свадебными торжествами и началом фестиваля он решил навестить в Люксембурге старых друзей. На обратном пути его сильно просквозило в вагоне поезда. Доктор велел отлежаться, но Лист не хотел пропустить представление «Тристана», а вернувшись с него, слег окончательно.
Занятая фестивальными хлопотами Козима добралась до дома фрау фон Фрёлих лишь спустя несколько дней, но ни медики, ни она сама уже ничем не могли помочь. Тридцать первого июля 1886 года Ференц Лист скончался. Чтобы не омрачать фестивальные торжества и ожидавшийся приезд наследного принца Германии, тело композитора было решено забальзамировать и похоронить позднее, а траур не объявлять. Но люди все равно шли и шли к гробу маэстро...
Похоронить Листа рядом с Вагнером родня не пожелала, и тело его упокоилось на городском кладбище Байройта. В бывшем доме фрау фон Фрёлих теперь музей Листа, в октябре здесь, как обычно, отметят день его рождения — двести десять лет.
Статьи по теме:
Комментарии (0)