— Лизонька, солнышко, ну что же ты нам сегодня к завтраку состряпала? — Раиса Семёновна смотрела на тарелку так, будто там лежало не блюдо, а нечто подозрительное. Вилкой осторожно тыкнула в кусочек омлета и скривилась: — Артёмчик мой с детства привык к сырничкам, с вареньицем, со сметанкой… А ты ему что? Эту… резиновую жвачку под видом еды?
— Артём вчера сам попросил омлет, — спокойно ответила я. — Сказал, что любит, когда желток остаётся жидким.
— Да что он понимает! — фыркнула свекровь и отодвинула тарелку. — Мужчины, девочка, как малыши. Что положишь, то и едят. А потом язвы, гастриты, лечи их потом… Нет, теперь я у вас немного поживу. Неделю-другую. Подскажу, как за мужем ухаживать нужно.
«Неделю-другую»…
Господи, мы же только вчера из ЗАГСа пришли! Белое платье ещё висит на спинке стула, туфли у входа валяются, где я их сняла, едва переступив порог. А она уже тут — с чемоданом, с наставлениями, с этим своим “я лучше знаю” в каждом движении.
Артём сидел напротив, уткнувшись в телефон. Молчал. Не взглянул ни на меня, ни на неё.
Я уже тогда почувствовала: он не защитник, не мужчина, а мальчишка, привыкший прятаться за мамину юбку.
Но ведь я его любила. Очень. Пока мы встречались, он был другой — внимательный, шутливый, уверенный. А теперь рядом с ней сдулся, как воздушный шарик.
— Артём, — сказала я, всё ещё надеясь, — скажи маме, что у нас всё хорошо. Мы сами справимся.
Он поднял глаза, посмотрел на меня, потом на мать. И произнёс, не поднимаясь:
— Лиз, не начинай. Мама же старается как лучше. Не делай из мухи слона.
Просто, спокойно, будто я истерю.
Раиса Семёновна довольно улыбнулась, поправила прядь волос и уселась удобнее:
— Вот и молодец, мой мальчик. А теперь, Лизонька, послушай женщину с опытом. Я покажу тебе, как настоящие хозяйки готовят. А потом наведём порядок — я тут утром глянула: журналы, чашки, какая-то неразбериха… Жена должна создавать уют, а у тебя тут хаос, милочка.
Я вдохнула, стараясь не сорваться.
Эти журналы — мои профессиональные, по интерьерному дизайну. Две чашки — с вечера, когда мы с Артёмом сидели на кухне, пили чай, смеялись, строили планы… Боже, десять часов прошло, а кажется, будто в другой жизни.
— Раиса Семёновна, — произнесла я медленно, — у нас с Артёмом равноправие. Мы оба работаем, оба устаём. И бытовые дела делим поровну.
— Равноправие! — она всплеснула руками. — Вот оно что! А я-то думаю, чего это сын мой похудел! Современные вы, значит! Да я Артёмчика с пелёнок растила, ночей не спала! А ты что? Полгода знакомы — и уже права качаешь!
— Мы два года вместе, — сказала я спокойно.
— Два года вместе! — передразнила она. — Сожительствуете, вернее. Я-то думала, свадьба тебя исправит, а ты… посмотри на себя! Утро, а ты в каком виде? Волосы в пучок, халат старый!
Я посмотрела на свой халат — подарок Артёма. Он тогда смеялся, что я в нём похожа на подростка.
— Это мой любимый, — сказала я тихо.
— Любимый! — передразнила она. — Распустилась! Я в твои годы к семи утра уже была при параде! Макияж, укладка, фартук — белоснежный! А мой Гриша, царство ему небесное, всегда был доволен!
Я знала, как умер её Гриша. Инфаркт. Прямо на работе. Наверное, просто сбежал туда, где Раиса Семёновна его уже не достанет.
Я ушла в спальню.
Свадебное платье висело, жалкое, смятое, будто осознало — ошибку невесты не исправить. Хотелось порвать его, сжечь, стереть память.
Из кухни донёсся её шёпот — в нашей хрущёвке стены тонкие, слышно всё, как в театре без кулис:
— Артёмчик, сынок, я же вижу — ты пропадаешь! Эта твоя Лиза тебя не ценит. Что она вообще умеет, кроме как свои картинки рисовать?
— Мам, она дизайнер…
— Дизайнер! Тоже мне профессия. Я, между прочим, детей учила! Настоящему делу! А она что? Диванчики переставляет за бешеные деньги!
— Мам, не говори так…
— А как? Я же мать! Я хочу, чтобы ты был счастлив. А она тебя разучит от заботы. Любящая женщина по-другому себя ведёт!
Я поднялась, надела джинсы, свитер. Медленно. Каждое движение — как обет.
Вышла на кухню. Они замолкли, будто я застукала их на заговоре.
— Раиса Семёновна, — произнесла я спокойно, — давайте честно. Вы считаете, что я плохая жена, а я считаю, что вы не имеете права учить нас жить.
— Ах ты, дерзкая! — она даже подалась вперёд. — День как замужем, а уже…
— Именно, день. И хватит с меня этого спектакля.
Я пошла в прихожую, схватила её чемодан — тяжёлый, будто она кирпичей туда напихала — и выволокла за дверь.
— Ты что творишь?! — завизжала свекровь. — Артём!
Он вышел, бледный, растерянный. Мой муж. Мой мальчик. Моя ошибка.
— Сейчас вы уйдёте, Раиса Семёновна, — сказала я твёрдо. — Без криков. А потом мы с Артёмом поговорим. Потому что я не собираюсь жить втроём. Или вчетвером — если считать дух вашего покойного мужа, которого вы упоминаете чаще, чем собственного сына.
— Артём! — взвизгнула она. — Ты позволишь этой… этой…
— Своей жене, — ответила я и улыбнулась. — Да, позволишь. А вы уходите.
— Это и моя квартира! — вдруг выдавил Артём. — Мы её вместе арендуем!
Я уставилась на него. Смотрела долго. И вдруг увидела будущее — он будет молчать, когда мама будет меня унижать. Будет говорить «не драматизируй», когда я буду плакать. Будет спасать не меня, а своё удобство.
— Ты прав, — сказала я устало. — Живите тут вдвоём. А я пойду.
В спальне я наспех кинула в сумку всё подряд: одежду, ноутбук, косметику, мятую фату.
Они стояли в дверях — одинаковые, испуганно-недоумённые.
— Лиза, ты с ума сошла? Куда ты? Мы же… вчера…
— Вчера поженились, — кивнула я. — А сегодня — развелись. Пока неофициально, но окончательно.
Я не из тех, кто живёт без самоуважения.
Раиса попыталась встать на пути. Я оттолкнула её — не грубо, но уверенно.
И вышла.
Подруга Вика открыла дверь, увидела меня — промокшую, с опухшими глазами, с торчащим из сумки обрывком платья — и молча обняла.
— Заходи. Чай или коньяк? — спросила.
Я рассказала всё. До последней мелочи — омлет, «не делай трагедию», её вечные советы.
Вика слушала молча.
— Правильно поступила, — сказала наконец. — Мамин сын — это диагноз. Они не становятся мужьями, только взрослыми детьми.
Прошла неделя. Артём звонил, писал, приходил под дверь.
«Прости, — говорил. — Мама не вернётся. Я понял. Вернись. Дай шанс.»
А я стояла у окна, слушала дождь и думала:
Шанс?
Да я уже дала его — вчера.
И он его не заметил.
Комментарии (0)