Артём переступил порог нашей с ним квартиры не один.
Рядом с ним стояла хрупкая девушка с накрашенными ресницами и наивно распахнутыми глазами. В её руках дрожала ручка кислотно-зелёной сумочки, а взгляд цеплялся за всё подряд — за потемневшее зеркало в дубовой раме, за подставку для ключей из чёрного камня, за мою акварель с осенними деревьями на стене.
— Инна, это Мила, — произнёс Артём ровным тоном, будто представлял мне не любовницу, а нового сотрудника.
Я перевела взгляд с его спокойного лица на неё.
Молоденькая, нарядная, кожа свежая, глаза блестят, во всём теле — уверенность новичка, который верит, что знает жизнь лучше всех.
— Она будет жить здесь, — продолжил он, не глядя на меня, снимая дорогие туфли. — Я всё продумал. Это честнее для всех нас. Мы втроём сумеем ужиться.
Он ждал сцены — истерики, разбитых тарелок, упрёков. Он мечтал об этой буре, как о грозе, после которой снова выглянет солнце. Но вместо грома я подарила ему тихую улыбку — ровную, холодную.
Его губы дрогнули.
Он не ожидал такого.
— Хорошо, — произнесла я просто.
Он застыл. Девушка смутилась, растерянно хлопая ресницами.
— Но у меня есть одно условие, — продолжила я, поворачиваясь к ней. — Пойдём, Мила, обсудим это на кухне.
Я поставила чайник и указала ей на стул напротив.
— Скажи честно, — начала я, — ты действительно хочешь жить здесь, с этим мужчиной?
Она кивнула — резко, будто боялась, что я передумаю.
— Отлично. Тогда я не стану мешать. Ты можешь пользоваться всем, что здесь видишь. Но взамен ты возьмёшь на себя все дела, которыми я занималась десять лет.
Мила нахмурилась.
— Абсолютно все, — уточнила я. — Подъём в шесть утра, завтрак из трёх блюд. Простую кашу он не ест. Рубашки должны быть выглажены идеально, без единой складки. Счета оплачивай вовремя, записывай его к врачам, не забывай про его мать — она требует внимания.
Она слушала, прижимая сумку к груди, как ребёнок игрушку.
— Согласна, — выдохнула она.
— Замечательно, — кивнула я. — Добро пожаловать в семью.
Вечером я впервые за долгие месяцы просто села в кресло с книгой.
Из кухни доносился звон, грохот, запах подгоревшего масла.
Артём вошёл, сморщив нос.
— Может, ты хотя бы поможешь ей? Она не справляется, — сказал он недовольно.
— Исключено, — ответила я спокойно, не поднимая головы. — Мы с ней договорились. Ты был свидетелем.
Он хотел возразить, но в комнату ворвалась раскрасневшаяся Мила:
— Ужин готов!
На тарелках лежала обугленная курица и липкие макароны.
Артём отодвинул еду и встал.
— Я не голоден, — бросил он, уходя.
Я спокойно доела свой салат, заранее приготовленный днём.
Прошли недели.
Дом стал напоминать хаос.
Рубашки — мятые, кофе — горький, воздух пропитался тяжёлым запахом дешёвых духов.
— Это невозможно! — прошипел Артём вечером. — Она ничего не умеет!
— Ты сам её выбрал, — ответила я. — Ты сам сказал — втроём.
— Я имел в виду другое! Я думал, ты останешься прежней, а она… ну… для радости!
— Радость, — усмехнулась я, — требует усилий. А ты разрушил те условия, в которых её можно было бы вырастить.
Однажды утром я вошла в свой кабинет и застыла.
На моём чертёжном столе — косметика Милы.
А на ватмане с проектом — пятно ярко-розового лака.
— Ой, — сказала она за спиной, — я просто хотела немного места освободить. Артём сказал, тебе это всё не нужно.
Я не ответила.
Смотрела, как розовое пятно расползается по моему рисунку.
Он вошёл.
— Инна, не преувеличивай. Это же старые чертежи, ты к ним не подходила годами.
Вот тогда я поняла: всё.
— Это не чертежи, Артём. Это то, что осталось от меня.
Он попытался улыбнуться, но я уже говорила ровно и чётко:
— Квартира куплена в браке, но 70% — мои деньги, наследство родителей. Все документы у меня. У вас неделя, чтобы съехать.
Он пробовал всё — шантаж, мольбы, угрозы, воспоминания.
Но я больше не была той женщиной, которую можно уговаривать.
Мила тихо собирала вещи, не глядя ему в глаза.
Через неделю дверь закрылась за ними.
Я открыла окна, впуская осенний воздух.
Потом взяла растворитель и начала стирать розовое пятно.
Остался след, тонкий, как рубец.
Я провела поверх него новую линию — ровную, сильную.
Прошло два месяца.
Я стояла у своего большого стола — вокруг эскизы, образцы, чертежи.
Телефон зазвонил.
— Инна, привет, — голос старого знакомого, Ильи. — Недавно видел Артёма. Просил передать, что сожалеет. С Милой у них всё быстро закончилось.
— Логично, — ответила я спокойно.
— Он теперь один. Спрашивал, есть ли шанс всё вернуть.
Я посмотрела на чистый лист ватмана — там рождался проект нового эко-дома в горах.
Тот самый, что начался с линии, проведённой поверх шрама.
— Нельзя вернуться в дом, который сам поджёг, — сказала я. — Передай, что я желаю ему удачи. Но свою жизнь я строю заново.
Я положила трубку и взяла карандаш.
Грифель легко скользнул по бумаге, выводя новые, уверенные линии.
Когда-нибудь я построю этот дом.
Для себя. Настоящую.
Комментарии (0)