Самолёт приземлился на заснеженной взлётной полосе чуть раньше расписания. Город встретил серым небом, влажным ветром и ощущением усталости, осевшей в костях после трёх дней переговоров. Марина мечтала только о душе, горячем чае и тишине.
Такси медленно продиралось сквозь вечерние пробки. За окном скользили огни витрин, мокрые дороги, редкие прохожие с зонтами. «Ещё чуть-чуть, — думала она, — и я дома». В голове мелькнула приятная мысль: Артём не знает, что она прилетает сегодня. Хотелось сделать сюрприз, тихо открыть дверь, подкрасться, поцеловать его в щёку.
Ключ провернулся в замке на удивление легко. Обычно приходилось повозиться — старый механизм упорно заедал. «Надо будет сказать Артёму, чтобы смазал», — промелькнуло в голове, пока Марина снимала тяжёлые от мокрого снега сапоги.
Она вернулась. На сутки раньше. Поездка в столицу завершилась быстрее, чем ожидалось: последние встречи отменили. Отлично, подумала Марина, предвкушая лицо мужа, когда он её увидит. Он ждал её только завтра.
В квартире царила тишина. Слишком густая тишина. Обычно к семи вечера Артём уже был дома — то на кухне хлопотал, то листал ленту новостей. Из глубины доносилась музыка — незнакомая, тягучая, точно не его выбор.
Марина повесила пальто, усталость от дороги и смены поясов уже накатывала, но желание увидеть мужа оказалось сильнее. Она тихо двинулась по коридору — хотелось подкрасться, обнять, пошутить.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Музыка звучала чуть громче. Марина заглянула.
И застыла. Воздух вырвало из груди.
На диване — их диване, синем, велюровом — сидели двое.
Он. Артём.
И она. Света.
Они не обнимались и не целовались, но этого и не требовалось. Всё уже было видно.
Света сидела, поджав ноги, в Маринином халате — мягком, кремовом, подарке от Артёма к прошлому Новому году. В руке у неё — бокал вина. Она что-то говорила, и её волосы касались его плеча.
А Артём… смотрел на неё. Не так, как на Марину — не привычно и уставше, а будто впервые. Взгляд был тёплый, полный желания и какой-то тихой преданности. Он держал её за руку. Просто держал. Но в этом касании было всё, что не требовало слов.
На столике — бутылка вина, два бокала, сыр. Домашний уют. Их уют.
Мир треснул, будто стекло под молотком. Я вернулась из командировки на день раньше и застала мужа с подругой.
Подругой. Светой.
Той самой, с которой они дружили со школы, делились секретами и страхами, смеялись и плакали. Света, что была свидетельницей на их свадьбе, сидела с ней в роддоме, помогала растить сына. Та, кому она доверяла безоговорочно. Кому звонила вечерами из командировки. А Света отвечала: «Скорее возвращайся, скучаем!».
Она ждала. Но не Марину — его.
Артём — муж, партнёр, человек, с которым прожито полжизни. Они вместе строили этот дом, решали бытовые мелочи, спасали друг друга в трудные времена. Он казался надёжным. Крепким.
Опора рухнула.
Марина стояла в темноте коридора, прижавшись к стене, не в силах вдохнуть. Тело не слушалось. Всё, что оставалось, — гул в ушах и пульс, отдающий болью в висках.
Сначала пришло неверие. Мозг пытался придумать объяснение: «Просто разговаривают… глупо всё это…». Но глаза видели очевидное. Видели этот уют, этот взгляд.
А потом боль. Глухая, как бетон. От двух близких людей. Одновременно.
Память тут же выдала «мелочи»: внезапные задержки на работе, короткие созвоны со Светой — «ей плохо, я помогаю», — редкие, но настойчивые визиты «просто по пути». Её улыбки. Её взгляды.
Сколько это длится? Неделю? Месяц? Год?
В гостиной Света засмеялась — звонко, счастливо. Тот самый смех, каким смеялась, когда впервые влюблялась. Это стало последней каплей.
Марина не знала, сколько стояла в оцепенении. Минуту? Пять? Или вечность? Всё прошлое — ложь, каждый момент дружбы — декорация.
Артём что-то сказал. Света поднялась, направилась в кухню — за бутылкой, видимо. И именно этот её жест, привычный и хозяйский, выдернул Марину из ступора. Вместо холода — вспышка ярости. Нет. Так не будет. Это её дом.
Она шагнула из тени. Потом ещё. Вошла в гостиную.
Артём повернулся, не сразу заметил. Потом их взгляды встретились. Его лицо побледнело.
Из кухни вышла Света, с бутылкой. Увидела Марину — и замерла. Стекло выскользнуло из рук, ударилось о ковёр. Вино растеклось, оставив бурое пятно.
Тишина. Тиканье часов.
— Привет, — произнесла Марина. Голос — чужой, ровный, холодный.
Артём вскочил.
— Ты же… завтра…
— Передумала. Сюрприз. — Она посмотрела не на него — на Свету, всё ещё в её халате. — Устроили вечер?
Света заплакала:
— Мари, я… не хотела…
— Замолчи, — отрезала Марина. Голос — сталь.
— Как долго? — спросила она у мужа.
Он отвёл глаза. — Полгода…
Полгода. Полгода лжи.
— Убирайтесь, — сказала она.
— Что?
— Вон. Сейчас.
— Мари, подожди! Давай поговорим! — Артём метнулся к ней. — Я всё объясню!
— Полгода не объясняют, Артём. Это не ошибка. Это решение. — Она не повысила голоса.
Света всхлипнула:
— Куда же мы пойдём? Ночь…
— Хоть на улицу. Или к твоему бывшему. Он же «остался другом», верно?
Слёзы. Суета. Куртка, сумка, открытая дверь. Тишина.
Марина осталась одна. Воздух пах духами, вином и предательством. Она опустилась на ковёр, рядом с винным пятном. Провела по нему рукой — липко, мерзко.
Так же липко было на душе.
Сидела долго, пока не стихли мысли. Потом поднялась, подошла к окну. За стеклом снег, город, чужие жизни. Там, среди огней, они. Вместе.
Внутри — пустота, но под ней зарождалось что-то иное. Не сила, нет. Решимость.
Она пошла в ванную, включила горячую воду, смыла с себя всё — дорогу, грязь, боль. Потом достала халат, тот самый, что был на Свете. Сложила аккуратно, убрала в дальний ящик. Пусть лежит. Мёртвые вещи — к мёртвым чувствам.
Вернувшись в гостиную, взяла тряпку и начала тереть пятно. До боли в пальцах. Оно побледнело, но не исчезло. И ладно. Ковер можно выбросить.
Впереди — развод, разговоры, одиночество. Но вместе с этим — начало.
Не разрушение, а освобождение. От иллюзий. От фальши. От боли.
Марина выпрямилась. Выбросила тряпку.
Теперь — чай. И тишина.
И жизнь — своя.
Комментарии (0)