Три с половиной месяца назад к власти в Афганистане во второй раз за его историю пришел «Талибан»*. За очень короткое время в условиях американских войск военизированным формированиям, признанным террористическими, удалось взять под контроль практически всю страну. Эти события вызвали неоднозначную реакцию как в международном сообществе, так и внутри афганского общества. Мир облетели кадры того, как беженцы пытались покинуть страну, за шасси транспортных самолетов НАТО. Люди опасались, что при новой власти со всеми неугодными начнут расправляться, как это было в конце 1990-х годов. Кроме того, часть стран эвакуировали свои дипмиссии из Кабула.
Однако нашлись и смельчаки, которые в столь тяжелое время отправились в Афганистан работать. Среди них оказалась российская журналистка, востоковед-афганист Александра Ковальская. Россиянка приехала в страну в пятый раз и находится тут уже второй месяц, готовит материалы для одного из российских изданий. Также еще год назад она написала об Афганистане целый роман, который пока ищет своего издателя. Александра прямо из Кабула дала «Вечерней Москве» интервью, в котором развенчала некоторые мифы, и поведала о том, что изменилось в жизни ее любимой страны при новой власти.
«Настроение растерянности и неуверенности»
— Александра, вы приезжали в Афганистан как при талибах*, так и во время правления проамериканского президента Ашрафа Гани. В чем отличие?
— На первый взгляд, если смотреть, как выглядят Кабул и Афганистан в целом, ни в чем. Единственное — сейчас безопасно. Можно проехать всю страну в любом направлении (хоть с севера на юг, хоть с запада на восток), не рискуя попасть под обстрел или подорваться на мине. Удивительно тихо. Наверное, впервые за 40 лет в Афганистане такая тишина. Из визуального — только флаги сменились. Раньше был трехцветный афганский (черно-зелено-красный), теперь — белый флаг талибов*. На этом перемены, которые можно увидеть глазом, заканчиваются.
— А что внутри, за пределами визуальной картинки, видной всем?
— Сложно сказать. Многое зависит от того, какое отношение у человека к талибам*. Конечно, есть интеллектуальная верхушка, которая всегда была настроена строго против них. Но большинство из этих людей уехали. А тем, кто остался, конечно, сложно. Они себя в этом новом обществе не видят. Они боятся, что талибы* станут опять проводить жесткий курс, казнить всех с ними несогласных. А люди, которые талибам* симпатизируют, наоборот, говорят, что сейчас лучше, потому что «талибы* — люди честные, хорошие мусульмане, взяток не берут, патриоты, и, если их признают как законное правительство, будет только лучше». Однако в целом ощущается настроение растерянности и неуверенности. Что будет дальше, никому не понятно. Будущее зависит от многих моментов. Но расстрелов на улице нет.
— Чем привлек Афганистан? Почему решили сюда вернуться?
— За время поездок со мной ничего плохого не происходило. Вернее, был один эпизод с местной службой госбезопасности, но не настолько неприятный, чтобы испортить впечатление о стране. Плюс моя специальность позволяет работать только в одной стране. Почему я ее выбрала? Во-первых, мне хотелось быть узким специалистом, который умеет делать то, чего не умеют другие. Во-вторых, я была молодой и глупой, мне хотелось какого-то героизма. Бойтесь желаний своих: они исполняются. Конкретно моя семья никак не связана с Востоком. Когда советские войска воевали в Афганистане, мой отец учился на военной кафедре и записываться добровольцем не спешил. И слава богу.
«Мифические персонажи»
— Когда первый раз приезжали, предполагали, что талибы* захватят власть?
— Я первый раз приезжала в 2017 году. Тогда все было по-другому. Война с талибами* носила партизанский характер и шла неактивно. Случались теракты в Кабуле. Но талибы* были чем-то воображаемым. Где-то там, на юге, в Гильменде, в Кандагаре, с ними воюют, но все, с кем я общалась в Кабуле, а это были люди, близкие к правительству, говорили: «Никогда, ни при каких условиях эти дикари в Кабул не придут». Впрочем, в Кабуле я талибов* все же видела: в 2018 году, во время трехдневного перемирия. Они вошли в город, сдали оружие, три дня там побыли и ушли. Сложно сказать, какое впечатление они произвели. Но было ощущение неправдоподобности, когда ты встречаешь сказочного, мифического персонажа. Все говорят «талибы*, талибы*», книги про них пишут, но вживую никто не видел. А тут выходишь из дома — и перед тобой такие длинноволосые парни, закутанные, с подведенными, подкрашенными глазами, ездят на мотоциклах. Хочется себя ущипнуть. Не верится, что ты действительно их видишь.
— Не верится, что их считают террористами?
— Не то, чтобы не верится. Есть мнение, что талибы* не террористы, а члены национально-освободительного движения, и боролись они только за то, чтобы изгнать из страны иностранцев. И ничего предосудительного в этом нет. Но это спорное утверждение.
«Будущее Афганистана решится за его пределами»
— Могут ли они рассчитывать на международное признание?
— Они считают, что могут. Они считают, что являются полноправными представителями афганского народа, выразителями воли народа, полностью соответствуют желаниям и стремлениям афганцев. Пару недель назад представитель «Талибана»* говорил, что талибы* могли бы представлять Афганистан в ООН и даже рассчитывают на поддержку России в этом вопросе. Но, понятное дело, при признании талибского* правительства мнение самих талибов* вряд ли кто-то будет учитывать. Это большая политическая игра, в которой участвуют региональные игроки, Запад. И будущее Афганистана решится за его пределами.
— Вы лично считаете, каким должно быть будущее у этой страны?
— При самом идеальном варианте это могло бы быть что-то в иранском духе, когда во главе государства стоит духовенство. Оно ведет очень активную региональную политику, взаимодействует с соседями, и вроде как в стране существуют запреты в соответствии с исламом, но никто их слишком всерьез не воспринимает.
«Иранский сценарий для Афганистана»
— Когда я смотрел, сколько в Афганистане народов и культур, мне показалось, что, кроме религии, здесь нет объединяющих факторов. Это правильное утверждение?
— По большому счету — да. Это основное. Правда, есть нюанс: около 15–20 процентов населения страны являются хазарейцами-шиитами. А талибы* в подавляющем большинстве — пуштуны-сунниты. Потому, если смотреть на будущее Афганистана с религиозной точки зрения, это должны быть люди, которые будут представлять интересы шиитов в новом правительстве. И этот вопрос пока туговат.
— Что с афганским сопротивлением? Куда делся Ахмад Масуд? Давно не было о нем новостей.
— О нем действительно не было новостей. Несколько месяцев назад он покинул страну. В Панджшере никаких боев не ведется, талибы* официально это подтверждают и настаивают на том, что движение сопротивления существует только в социальных сетях и на бумаге. Я склонна с ними согласиться. Если бы были какие-то бои и сопротивление одерживало победы, об этом бы говорили неизбежно. Таджики как минимум на движение сопротивления очень надеялись, но раз они молчат — новостей действительно нет.
«Воевать за Гани никто не собирался»
— Маршал Абдул Рашид Дустум ведь тоже заявлял о сопротивлении…
— Да. Но дальше слов дело не дошло, потому что стало ясно: без поддержки извне никто в Афганистане воевать не может. В 90-е годы Дустума, (Ахмад Шаха — прим. «ВМ») Масуда и остальных командиров «Северного альянса» поддерживали из-за рубежа. В этот раз за рубежом оказались не заинтересованы ни в финансовой поддержке сопротивления, ни в моральной.
— А почему афганская армия так быстро сдалась талибам*, как только американские самолеты начали массово вылетать?
— Афганская армия начала сдаваться еще до того, как американцы стали улетать. Где-то за неделю, за 10 дней до падения Кабула талибы* шли победным маршем по стране. Они захватили Герат, Кандагар, все провинциальные центры. Есть слух, что из министерства обороны поступил приказ афганской армии «во избежание кровопролития не сопротивляться». Вот они и не сопротивлялись, а когда начали — было поздно. Это одна из версий. Вторая версия: боевой дух у армии был низок, в правительство президента Ашрафа Гани никто не верил и воевать за него, как три года после вывода советских войск за Мохаммада Наджибулу (в 1989–1992 годах), никто не был готов и не собирался.
«Женщин в хиджабах столько же, сколько и было»
— Перед падением Кабула всех пугали и говорили, что женщинам при талибах* будет несладко и им много чего запретят, в том числе появляться на улице в открытом виде. Как относятся к женщинам в Афганистане? Вы лично в парандже ходите или свободно?
— Хожу в джинсах, кожаной куртке, иногда в платке. Причем платок просто держится на волосах. Это не хиджаб, в котором открыто только лицо. Это именно платок, который иногда где-то на затылке. Никаких вопросов пока не возникало.
— Местных женщин видите на улицах?
— Да, много. Их столько же, сколько и было в мой прошлый приезд в январе–феврале. Меньше их не стало. Женщин в парандже тоже примерно столько, сколько и было. Некоторые афганки, более того скажу, одеваются гораздо моднее и ярче, чем я. Но здесь все зависит от социальной группы. В Кабуле образованные девушки, особенно таджички, тоже накидывают символический платок, держащийся на затылке, какое-то пальто, надевают джинсы, иногда туфли с высоким каблуком. И им так комфортно. Талибы* никаких претензий им не предъявляют за внешний вид и открытое лицо.
— Удивительно…
— За несколько дней до того, как талибы* вошли в столицу, и в первые их несколько дней у власти в Кабуле взлетели цены на паранджи, на бурки голубые, покрывающие все с ног до головы. Все были уверены, что женщин заставят их носить, как было в 90-е. Но пока никаких ограничений в одежде нет.
— Женщины работают?
— Я вижу их в министерствах, в аэропорту Кабула, школах и больницах. Опять же, некоторые женщины, в основном постарше, за 50, говорят, что при талибах* стало проще. Удивительно, но факт.
«С инфраструктурой и ценами проблемы»
— А социальная жизнь как? Что с ценами?
— Растут. Со времен Гани, с августа, курс доллара поднялся с 73 афгани до 95. И до нового года он поднимется до 100. Естественно, товары дорожают: еда, дрова, уголь. Все то, что зимой нужно. В Кабуле нет центрального отопления. С зарплатами сейчас плохо, люди их пару месяцев не получали. У многих большое беспокойство и страх перед будущим. Непонятно, что будет дальше, разморозят ли правительственные активы. Если нет, то как талибы* с этим справятся? На фоне растущих цен не исключено, что будут какие-то беспорядки, социальные возмущения. Сейчас все зависит от международного признания и от международных гуманитарных организаций.
— В Афганистане довольно много интересных мест для посещения. Как думаете, когда-нибудь страна откроется для туризма?
— Безусловно, там есть что посмотреть. Это древняя страна. Здесь удивительно красивая природа. Пожалуй, самая красивая, которую я видела среди 36 стран, в которых была. Одна провинция Бамиан чего стоит со своими лазурными озерами. Что касается туризма, то талибы* говорят, что они готовы. Они, в принципе, готовы принимать туристов со всего мира хоть завтра, хоть группами, хоть поодиночке. В стране безопасно. Но как это будет на практике, непонятно. С инфраструктурой так себе обстоят дела. Страна пребывала все-таки в состоянии войны 40 лет, и надо все восстанавливать.
*«Талибан» — организация признана террористической Верховным судом РФ, запрещена в России.
Комментарии (0)