Ноги моей больше не будет у твоей матери…

Ложка брякнула о донышко миски — суп закончился быстрее, чем Галина Петровна уловила, что именно её раздражает.

Она прищурилась, будто рассматривала невидимую ошибку, висящую над кастрюлей.

— Пересол чувствуется, — наконец произнесла свекровь, промокнув губы салфеткой. — И петрушка здесь абсолютно лишняя.

Я застыла у мойки с мокрой тарелкой в руках.

«Пересол» — значит испортила. «Петрушка лишняя» — значит нарушила святой рецепт.

На языке Галины Петровны это означало: опять облажалась.

— А у Лидии зять — золотые руки! — продолжала она, разливая чай. — Вчера хвалилась.

Говорит, Антон сварганил борщ — за уши не оттащишь. И никакой зелени.

В этот момент Денис вошёл на кухню. Услышал про золотые руки и недовольно фыркнул.

— Ма, ну зачем опять, — пробормотал он, опускаясь на стул. — Лена ведь старалась.

Типичная мужская защита: «старалась». Не «вкусно вышло», не «мне нравится». А просто «старалась». Как школьница с тройкой.

— Никто не спорит, старалась, — Галина Петровна пригубила чай. — Только мало стараться. Надо уметь. А умение приходит с опытом.

«С правильным опытом», — мысленно добавила я, наблюдая, как её глаза скользят по кухне.

Мой опыт, видимо, считался неверным. На подоконнике стояла банка из-под майонеза с увядающими астрами. Я привезла их с дачи.

Галина Петровна ненавидела самодельные вазы и дохлые цветы.

— Кстати, Лидина невестка в консерватории работает, — будто случайно заметила свекровь. — Фортепиано преподаёт. Культурная девочка.

А я трудилась в банке. Считала доходы и оформляла кредиты. Ни романтики, ни музыки.

— У каждого своё дело, — буркнул Денис, уткнувшись в телефон.

Опять защита — вялая, без глаз.

Я закончила мытьё и стала протирать стол. Галина Петровна следила за каждым движением.

— Лена, тряпкой лучше от края к середине, — подсказала она. — А то разводы останутся.

Я застыла с тряпкой. «От края к середине»? Серьёзно?

У меня своя квартира, которую я убираю уже пять лет, а она учит меня протирать стол.

— А Лидина невестка именно так делает, — добавила она. — У них чистота идеальная.

Я машинально провела «как надо». Вышло как всегда — ни пятен, ни разводов.

— Ма, у Лены и так чисто, — вставил наконец Денис. — Чего цепляешься?

«Цепляешься». Отличное слово. Значит, он тоже всё понимает.

— Я не придираюсь, — обиделась свекровь. — Просто делюсь опытом. Разве это плохо?

Она посмотрела на сына с такой тоской, будто он предал семейные традиции. Денис поник.

— Конечно, нет, ма.

— Денис… — начала я.

— Лен, мама хочет помочь, — перебил он.

«Лен» — значит, раздражён. «Лена» — когда спокойно. «Леночка» — когда просит прощения.

Я повесила тряпку и обернулась. Галина Петровна уже рассматривала моё платье — короткое, в крупный горох, с открытыми плечами. Купила на распродаже, носила в офис. Коллегам нравилось.

— А Лидина невестка одевается скромно, — произнесла она. — Лидия показывала фото. Всегда длинная юбка, застёгнутая блузка. Со вкусом.

Щёки мои запылали. «Скромно» и «со вкусом» против моего гороха и плеч. Намёк понятен.

— Времена другие, ма, — вздохнул Денис. — Сейчас все так носят.

Опять защита через общие слова. А хотелось услышать: «Мне нравится, как выглядит моя жена».

— Времена меняются, а приличия остаются, — отрезала тёща.

Я села и сделала вид, что пью чай.

— А вообще Лидина невестка удивительная, — не унималась она. — Мужа по имени-отчеству зовёт: «Андрей Михайлович, что будете кушать?» Вот это уважение!

Я поперхнулась. Дома? «Андрей Михайлович»?

— Денис, хочешь, чтоб я тебя «Денис Сергеевич» звала? — не выдержала я.

Он рассмеялся — впервые за вечер искренне.

— Ты что, в дурку меня записать хочешь?

— А зря смеёшься, — нахмурилась тёща. — Уважение — основа семьи.

Смех Дениса стих. Он глянул на мать, потом на меня.

— Но мы же любим друг друга, — неуверенно сказал он. — Зачем эти церемонии?

— Любовь любовью, а порядок порядком, — отрезала Галина Петровна.

Мы сидели молча. Я вертела чашку, Денис листал телефон, а тёща смотрела в окно.

За стеклом серел ноябрьский вечер, напротив мигал телевизор.

— Ладно, нам пора, — поднялась я. — Завтра рано вставать.

— Конечно, детки, — встала тёща. — Лена, спасибо за суп. В следующий раз сделай без петрушки.

Я кивнула, хотя собиралась добавить ещё и укроп.

Мы оделись молча. Денис помог с курткой, и я чувствовала его растерянность. Он хотел угодить всем сразу — и матери, и мне. Получалось никому.

— Позвонишь завтра? — спросила Галина Петровна, целуя сына.

— Конечно, ма.

— И за собой следи. Похудел.
— Да не похудел я.
— Похудел. Лена, корми его лучше.

Я уже стояла в дверях, но обернулась:

— Денис ест всё, что я готовлю.

— А Лидина невестка витамины специальные покупает, — не унималась свекровь. — Для мужского здоровья.

Что-то во мне щёлкнуло. Может, слово «витамины», а может, очередное «Лидия говорила». Я развернулась к ней.

— А что, если я не хочу быть как ваша Лидина невестка? — голос мой был тише обычного, но Денис насторожился.

— Как это не хочешь? — растерялась тёща. — Ты же видишь, какая она хозяйка!

— Вижу. И что с того?

— Лен… — начал Денис, но я перебила.

— Нет, пусть объяснит. Почему я должна равняться на чужую женщину? У меня своя голова есть.

Галина Петровна побагровела.

— Своя голова! Да с такой башкой далеко не ускачешь! Мой сын достоин лучшего!

— Это не вам решать! — выкрикнула я.

— Ма, прекрати! — крикнул Денис.

— А что прекратить? Она даже суп сварить не умеет!

— Зато я умею мужу правду сказать, — процедила я. — А не ныть подружкам про витамины.

— Как ты смеешь! — свекровь вскочила. — Да я тебя!..

— Что? — я тоже поднялась. — Расскажете Лидии, какая я ужасная? Уже наверняка рассказали.

Денис метался между нами, как загнанный зверь.

— Хватит! Ма, Лена, угомонитесь!

— Угомонитесь! — передразнила мать. — Жена тебе дерзит, а ты «угомонитесь»! Вот она, твоя любовь!

Лифт ехал медленно. Денис жевал жвачку и смотрел на кнопки.

— Она просто переживает, — сказал он, когда мы вышли в подъезд. — У неё ведь только я один.

— У меня тоже только ты один, — ответила я. — Но я не сравниваю тебя с чужими мужьями.

— Лен, ну не начинай.

«Лен» снова. Раздражение копилось.

— А что не начинать? Твоя мать полвечера распевала про золотую невестку. И готовит лучше, и одевается правильнее, и уважает больше.

— Ма хочет, чтобы и ты была счастлива.

Мы шли по тёмному двору, обходя лужи. Я представила золотую невестку в длинной юбке, которая варит борщ без петрушки и называет мужа «Андрей Михайлович».

— А если я не хочу быть счастливой по её рецепту?

Денис остановился у подъезда и посмотрел на меня.

— Тогда как нам быть?

— Тогда я больше не буду ходить к твоей матери.

Он молчал, перебирав ключи. Я знала — сейчас начнёт уговаривать. Попросит понять одиночество пожилой женщины, простить мелкие придирки.

— Леночка, — сказал он наконец. — Ну нельзя так. Она ведь моя мать.

«Леночка» — значит, просит прощения. За что? За то, что не защитил? За то, что согласился? Или за то, что опять просит меня терпеть?

— Она мать, — ответила я. — А я жена. И мне надоело быть хуже «золотой» невестки.

Мы поднялись по лестнице. Я думала о том, что завтра Денис позвонит матери, как обещал. А послезавтра снова предложит сходить к ней. И снова будет защищать вполсилы — одной ногой со мной, другой — с ней.

Наверное, золотая невестка никогда не ставит мужа перед таким выбором.

Дома я заварила крепкий чай и села у окна. В соседних окнах мигали огоньки — другие семьи, другие проблемы. Интересно, есть ли там тёщи, которые знают идеальных жён?

Денис лёг спать, не дождавшись чая. А я сидела и думала о том, что завтра не позвоню Галине Петровне, как делала каждую неделю. И в выходные не поеду к ней.

Пусть Денис сам объясняет матери, почему его жена вдруг перестала тянуться к золотому стандарту.