Это была дружба длиной в целую жизнь. Еще со студенческой скамьи мы с Валеркой были, как говорится,...
Валерий Гаркалин Арсен МеметовЭто была дружба длиной в целую жизнь. Еще со студенческой скамьи мы с Валеркой были, как говорится, неразлейвода. Можно сказать, что не расставались ни на минуту. Да мы и внешне были похожи. А многие однокурсники были уверены, что у нас роман...
Но это было заблуждением. То, что мы испытывали друг к другу, нельзя подвести под обычное определение. Роман? Скорее, платонический. Дружба? Очень-очень крепкая. Любовь? Да! Это была любовь — большая, человеческая, — которая сильнее всех прочих отношений. Кстати, Валера меня почему-то называл Любой, и как он утверждал — это прозвище от слова «любовь». Хотя была другая история и очень смешная, я расскажу о ней...
Мы никогда не теряли друг друга из виду. У нас были семьи, росли дети, мы жили в разных городах. Но следили за творчеством друг друга, созванивались, встречались при малейшей возможности. Как-то сидим у меня дома, вспоминаем учебу в Гнесинке, смеемся, вдруг Валера через паузу серьезно сказал: «Ты знаешь, это было самое счастливое время. Мы были молоды и так беззаботны».
Наша первая встреча произошла в 1974-м. В тот год музыкальное училище имени Гнесиных вместе с Театром Образцова набирало эксперимен-тальный актерский курс кукольников. Куда мы и поступили, можно сказать, случайно.
Валера дважды штурмовал театральные вузы. Он очень хотел стать артистом, но, увы, больше никто в мире этого не хотел. И все из-за «нестандартной» внешности. Это был страшный удар по самолюбию. Валера на радость своему папе пошел работать слесарем на завод контрольно-измерительных приборов. Как он сам шутил: «Я прошел сложный путь в искусстве — от слесаря в артисты».
Отслужив в армии, снова отнес документы во все театральные училища. После прослушивания в Щукинском его попросили остаться. Он очень обрадовался, в голове тут же пронесся с быстротой молнии стремительный взлет: «Я буду работать в театре, сниматься в кино, стану народным артистом!» Но дама из приемной комиссии сказала: «Молодой человек, вы мне очень понравились, но... вот вам мой совет — никогда не приближайтесь к театральным вузам».
Валеру спасла мама. На последней газетной странице в «Вечерней Москве» она случайно вычитала объявление, что Гнесинка набирает курс актеров театра кукол. И эти мелкие строчки, можно сказать, перевернули всю его жизнь.
Мой путь в Гнесинку тоже был драматичным. Я приехала поступать во все театральные вузы Москвы из Ленинграда. Мы с приятелем готовились к экзаменам в парке. Он выступал в роли экзаменатора, а я, положив сумочку на скамейку, читала ему стихи. Пока я как Фрося Бурлакова, закрыв глаза, с упоением декламировала, сумочку со всеми документами свистнули. В вузах шли прослушивания, а я моталась между Ленинградом и Москвой, восстанавливая документы. Меня спасло, что в Гнесинку сдавали экзамены позже — в начале июня. И я попала на один курс с Гаркалиным.
Когда я впервые его увидела, помню, очень обрадовалась: «Хоть один красавец на курсе!» C Валерием Гаркалиным в спектакле «Осторожно, дети» из архива Н. АндреевойСовершенно не помню Валеру на экзаменах, мы были в разных потоках. Он потом с присущим ему юмором рассказывал о том, как поступал.
Леонид Абрамович Хаит, наш будущий учитель, председательствовал в приемной комиссии. Когда читал Гаркалин, он всем тихонько шептал своим басом: «Валера из армии! Валера из армии!» — мол, будьте снисходительны к абитуриенту. На экзамене Хаит задал вопрос:
— Молодой человек, вы действительно хотите стать кукольником?
— Не совсем. Мне хотелось танцевать, петь...
Тут Валера осекся, поняв, что честный ответ не сулит ничего хорошего, но вдруг Хаит протянул ему рубль:
— Сбегайте, пожалуйста, купите мне две пачки «Столичных».
Валера пулей бросился за сигаретами, когда вернулся, робко спросил:
— А как же экзамен?
— Вы приняты, молодой человек.
Не знаю, правда это или вымысел, но факт остается фактом: мы стали учиться на экспериментальном курсе актеров театра кукол в Гнесинке.
Первого сентября Леонид Абрамович Хаит собрал всех поступивших студентов в аудитории. Нас было всего тринадцать человек. Каждый вставал и представлялся. Тогда среди драматических артистов ходила ироничная шутка «Все уроды — в кукловоды». На мой взгляд, очень несправедливая по отношению к самоотверженному труду талантливых актеров, которые оживляют кукол. Но есть в этом и доля правды: при поступлении на внешность будущих кукольников не обращали внимания. Но когда я впервые увидела Валеру Гаркалина, помню, очень обрадовалась: «Хоть один красавец на курсе!» Даже на сердце как-то потеплело. Валера и вправду был хорош: шапка кудрявых темных волос, худой, жилистый, живой, как шампанское.
Он вообще выделялся. Во-первых, был старше нас на два года: за его спиной была служба в армии. А во-вторых, от него шел необыкновенный энергетический заряд! Он не ходил, а стремительно летел, не говорил, а выдавал пулеметную очередь. И мы в этом были похожи. Как-то на курсе показали самостоятельную работу по гриновским «Алым парусам». Хаит посадил нас в круг, закурил трубку и сказал: «Все очень неплохо! Но... то, что говорят Гаркалин с Андреевой, боюсь, никто никогда не узнает». Все засмеялись. Дело в том, что мы с Валерой «страдали» скороговоркой — очень быстро говорили.
Многие ребята на курсе были фанатами кукольного театра. А мы с Валерой оказались «друзьями по несчастью», потому что продолжали мечтать о карьере драматических актеров: я хотела быть Ермоловой, он — Качаловым. Это нас и сближало.
После первого курса мы решили поступать на курс к Коршунову в Щепкинское училище. Но Виктор Иванович сказал: «Вы же учитесь у Образцова. А что он скажет, если я вас возьму? Нет, ребята... не могу».
Со временем мы поняли, как нам повезло с нашим учителем. Леонид Абрамович Хаит служил в театре у Образцова актером и режиссером из архива Н. АндреевойИ только со временем мы поняли, как нам повезло с нашим учителем. Леонид Абрамович Хаит служил в театре у Образцова актером и режиссером. И даже порой исполнял роль Конферансье в знаменитом спектакле «Необыкновенный концерт», когда Зиновий Гердт уезжал на гастроли. А поскольку Хаит был прежде всего драматическим актером, учеником Кнебель, он учил нас искусству контакта с куклой. Все было построено на взаимодействии живого и неживого, духовного и неодушевленного. Мы не прятались за ширмой, а существовали открыто с куклой на сцене. Благодаря нашему замечательному мастеру полюбили то, чему он нас учил.
Занятия шли в Гнесинке, актерское же мастерство для нашего курса Хаит проводил в стенах Театра кукол. У нас был там свой репетиционный зал. Мы там творили, отдыхали, справляли дни рождения.
На втором курсе в Москве открылся международный фестиваль «Унима». Он проводится раз в несколько лет и каждый раз в разной стране. Мы открывали внеконкурсную программу в ВТО, и она произвела настоящий фурор! Этот фестиваль сыграл огромную роль в нашей актерской судьбе.
Из театра нас выгнать было невозможно. Мы буквально жили там, репетировали до изнеможения, возвращались поздно ночью в общагу на троллейбусе. Благо транспорт тогда работал долго. Порой даже шли пешком. А поскольку мы с Валеркой не были москвичами — он из Долгопрудного, а я из Питера — жили в большом театральном общежитии из красного кирпича на Хорошевском шоссе, которое почему-то называлось Бастилией.
Однажды, помню, выходим из театра на пустынную Садовую после репетиции. Уже было довольно поздно. Вдруг видим, бабушка сидит... в сугробе. Спрашиваем ее: «Что случилось? Где вы живете?» Она, такая потерянная, сказала, что ее выгнали из дома сын с невесткой, назвала адрес. И мы ее проулками, дворами отвели домой. Сдали бабушку с рук на руки родственникам. Шли домой, гордясь собой, тем, что совершили невероятный поступок.
Спать совершенно не хотелось. Желание «оставить свой след в искусстве» хлестало через край. Придя в общагу, в комнате Валеры мы тихонько сдвинули койки, легли рядом и азартно продолжали придумывать этюды, надев шарики на пальцы. Это был уникальный номер Образцова. Он считал, что рука — это проводник энергии. Фантазия била ключом. Рука становилась то змеей, то всадником, который лихо скакал на лошади, то головой факира.
Кстати, нам приходилось самим изготавливать куклы, для этого был даже специальный предмет. Мы ездили в театральное художественно-техническое училище, где нас этому учили. Голову делали из папье-маше, туловище было из поролона. Помню, как Гаркалин в ярости швырял своего волка об стену, когда у него не получалось.
Мы не прятались за ширмой, а существовали открыто с куклой на сцене. В спектакле «Терем-теремок» из архива Н. АндреевойУ Валеры рано появилась страсть что-то придумывать самому, способности к режиссуре. У него были самостоятельные работы, которые очень нравились Хаиту, он обожал Валеру. Через много лет мы приехали в Израиль, пошли в гости к нему и его жене Асе Левиной. Она была у нас педагогом по речи. Самое трогательное, что на комоде у нашего учителя стояли две фотографии: моя и Валеры Гаркалина...
Стипендии, конечно, не хватало, но в нищете не жили. Ко всему прочему мы все подрабатывали уборщиками, подметали палас музея в Театре Образцова. Жили голодно, но весело, как все студенты. Готовили на скорую руку: гречка, картошка, икра кабачковая. Общая кухня, после себя надо было мыть плиту. После занятий в училище бегали в «Чебуречную» рядом с Гнесинкой. Чебуреки были невероятно вкусными и очень дешевыми. Мы всегда ужинали вместе.
— Валер, что приготовить?
— Что хочешь. Только не забудь чего-нибудь к чаю купить.
Это было святое! Валера был страшным сладкоежкой. Он много рассказывал про свое детство. Например о том, что родители выдавали школьникам по двадцать копеек на обед. На большой перемене он «зарабатывал» себе на сладкое: декламировал стихи, разыгрывал сценки. Одноклассники скидывались «артисту» по копеечке. Набиралось ровно двадцать две копейки — столько стоил в столовой его любимый эклер...
Валера умел мастерски рассказывать истории. И не только рассказать, но и в лицах показать. Помню, как мы, дурачась, шли по улице и изображали трогательную парочку даунов. Особенно любили это делать в троллейбусе, где много зрителей. Валера вытирал платочком мне рот, мыча, что-то говорил на ухо, обняв за плечи.
У него была удивительная привычка тактильного контакта. Ухватить меня за нос, без конца теребить волосы, тискать щеки.
— Валер, ты мне синяки на лице оставляешь! Ты понимаешь это? Прекрати!
— Да мне хочется тебя всю измять как грушу...
И плотоядно при этом улыбался.
Потом, когда я наблюдала за Валерой и его женой Катей, все это повторилось и с ней. Он без конца ее пощипывал, дергал, обнимал, похлопывал. Так Валера выражал свою любовь.
У нас были совершенно нежные, платонические отношения. Мы не расставались ни на минуту, вместе ели в столовке, вместе сидели на лекциях, вместе репетировали. И на сцене были вечными партнерами. Все были уверены, что у Андреевой и Гаркалина давно роман. Если честно, мы тоже были уверены, что так оно и есть. Словно жили в предвкушении чего-то большого, важного в нашей жизни. Вот-вот что-то судьбоносное должно случиться...
Катя очень располагала к себе, она теплая, уютная. А он, как большой ребенок, нуждался в материнской заботе. С Валерой и его женой Катей из архива Н. АндреевойОднажды Валера решил меня повезти к себе в Долгопрудный. К его родителям мы не заходили, общались только с друзьями. Долго сидели в теплой компании. Обратно в Москву возвращались на попутке. Сидели в железном фургончике уазика на каких-то ящиках и обнимались. И тут мы с Валерой поцеловались. Это был первый наш поцелуй. И последний...
У меня было чувство, словно занимаюсь инцестом. Очень странное чувство. Ей богу! Будто с родным братом целуюсь. В смущении потом шли молча в общагу. Этот поцелуй сделал наш роман невозможным. Дня четыре избегали смотреть друг другу в глаза. Чувство неловкости было у обоих. Так оба пришли к выводу, что мы «кровные друзья». А это, между прочим, гораздо крепче всяких романов. И когда поняли, это сблизило нас еще сильнее. Мы, как прежде, валялись вместе в койке и репетировали, обнимались без конца, Валера теребил меня в приступе нежности за щеки.
Примерно в тот же период у меня появился парень, тоже студент Гнесинки, музыкант. Кровей он был восточных, естественно, страшно ревнивый. Когда мы репетировали этюды, сидел в конце коридора общежития и наблюдал за нами. Валера посмеивался над «Отелло» и специально дразнил его...
Он всегда со всеми шутил. У него было необыкновенное чувство юмора. Мне кажется, это была такая форма защиты. Рассказывал, что буквально с первых дней жизни медработники начали борьбу с его будущей актерской профессией, заразив полиомиелитом. Его юная мама продала все, чтобы купить лекарство. Ребенок был спасен, но последствия страшной болезни остались — Валера слегка прихрамывал. Как-то мы пошли в кино. Держу его под руку и вдруг замечаю: одна нога у него встает на пятку, а другая — на подошву. Самое невероятное, что Валеру с таким диагнозом взяли в армию. На наши шутки: «Только Гаркалин мог с этой «пупулькой» попасть в армию!» он не обижался. Мы его ножку называли «пупулькой». Помню, наши мальчишки бежали кросс на физкультуре. Гаркалин отстал от всех почти на целый круг. Как жирафенок, раскидывал ноги-руки в стороны. Он очень мне напомнил героя из фильма «Форрест Гамп». Тогда это было смешно, а теперь, когда его нет, вспоминать об этом так трогательно...
Кстати, Зиновий Гердт, знаменитый актер Театра Образцова, тоже хромал. Гердт дружил с Хаитом, он нас всех обожал и часто приходил на наши репетиции.
У нас был невероятно дружный курс. Мы все делали вместе. Приезжаем на юг. Девчонки всех обходят, будят, и мы, сонные, идем купаться на море. Как-то (это уже на гастролях) привезли нас на остров под Волгоградом. Там в песке были специально зарыты арбузы и водка. Холодильника же не было. Мы должны были найти спрятанное угощение. Ели арбузы, пили водку, играли в пляжный футбол, загорали. Это самые счастливые моменты нашей молодости. А что еще надо в этой жизни?
Кадр из фильма «Ширли-мырли». Вера Алентова и Валерий Гаркалин Мосфильм-инфоТолько представьте, у нас на курсе было четыре Наташи. Всем раздали клички, чтобы не путать. А меня благодаря Гаркалину называли Любой. Как-то мы поехали с рок-оперой «Терем-теремок» в Ереван, Валера играл Волка, а я — Лису. Помню, отыграли шестьдесят «Теремков» за десять дней, Валерка остался без голоса. Мы ведь в спектакле еще и пели. Это были новогодние елки. С нами на концертах выступала пара жонглеров. Девушка на сцене все время роняла предметы. И когда они уходили за кулисы, ее партнер с досадой выговаривал: «Люба, ты ду-у-у-у-ра! Люба, ты идиотка!» Эта фраза так понравилась Валере, что он все время, если что не так, мне говорил: «Люба, ты ду-у-у-у-ра! Ты идиотка!» У него так это получалось смешно. И постепенно я превратилась в Любу. Хотя Валера утверждал, что Люба родилась от слова «любовь». Так я и осталась Любой для него на всю жизнь...
А к нему приклеилась кличка Дуся. Как-то, репетируя номер, Гаркалин надел платочек. Его спросили:
— Как тебя зовут?
— Я Дуся, — ответил он кокетливо.
Но была и другая история. На репетиции «Алых парусов» наши девочки изображали сеткой волны. Валера пришел позже, сидел в зале и любовался. Потом расплылся в улыбке и громко сказал: «Ну какие же вы все-таки дуськи, девчонки! Как я вас всех люблю». С тех пор мы и стали звать его Дусей. Хотя Катя, его будущая жена, очень обижалась и просила его так не называть. А Валерке необыкновенно шло это прозвище: он был такой дуся!
Еще он был очень остроумным. Сам любил придумывать клички. Например маму называл «чекисткой», потому что она работала в магазине кассиршей и пробивала чеки, а себя с гордостью именовал «дитя Курского вокзала» — ведь именно в этом районе прошло его детство.
Пить и курить он начал поздно, где-то в классе девятом. Как сам шутил: «Мне повезло. Мои одноклассники этим занимались лет с восьми. Мы пили, прячась по подъездам, дешевый портвейн». Впереди его ожидало беспросветное будущее. И только случайность помогла вырваться из окружающей серости.
Спасение он нашел в щелковском народном театре. Как только переступил его порог, начался новый отсчет в жизни. Будущее приобрело смысл, краски и цели. Театр был популярным, вскоре юного артиста стали узнавать на улице. А в шестнадцать лет это немало. Однажды он даже читал стихи на местном щелковском радио, ему потом в бухгалтерии выдали зарплату — двести одиннадцать рублей.
А еще Валера был человеком-катастрофой: всегда искал какие-то углы, вечно обо все бился. Это было что-то невероятное! В одном спектакле мы под песню Sunny группы Boney M. бегали по сцене в наушниках. Гаркалин так вошел в роль, что носился как сумасшедший. И вдруг со всего маху влетает в софит. Или мы играем вместе какую-то сцену. Он машет рукой и с размаху попадает мне в глаз: все мои наклеенные ресницы закручиваются внутрь. Я ничего не вижу от слез и с матюгами удаляюсь за кулисы. А этот случай был уже на гастролях. Помню, сидим в зале ДК какого-то маленького сибирского городка, на сцене открыт люк. Валерка несет с кем-то ящик. Я про себя думаю: «Боже! Только бы он туда не упал». И в ту же минуту он проваливается в люк. Слава богу, ничего не сломал.
На съемках детского киноальманаха «Ералаш» архив 7 ДнейВечно на ноги наступал, обо что-то ударялся, что-то ронял. «У кого-то в руках горит, а у тебя все взрывается!» — как не вспомнить слова Маргариты Павловны из «Покровских ворот»...
Я не зря упомянула Маргариту Павловну. Знаете, мечтала, как героиня этого фильма, передать своего «Хоботова» в хорошие руки.
Так и случилось. В спектакле «Алые паруса» Валера играл все мужские роли, а все девчонки были Ассолями. Гаркалин в роли романтичного капитана Грэя был необычайно хорош. Репетируя на сцене, вдруг в темном пустом зрительном зале он услышал чьи-то всхлипывания. В первом ряду сидела румяная девушка с пышной копной волос и с доверчивостью ребенка следила за происходящим на сцене. Валера с воодушевлением стал играть для этой благодарной зрительницы. И тут она зарыдала.
Катя работала в Театре Образцова педагогом-методистом. Конечно, она тоже думала, что я девушка Гаркалина. Она же видела, что мы не расстаемся, вечно обнимаемся. Катя меня к Валере очень ревновала. Однажды он ей сказал: «Ты, наверное, думаешь, что у нас с Андреевой роман? Нет. Мы просто очень близкие друзья. Даже не думай».
По тем временам роман между студентом и педагогом считался чуть ли не преступлением против нравственности. Катя могла лишиться работы за то, что совратила молодого студента, хотя была старше всего на два года. Они скрывали от всех свои отношения. Даже я о них не знала. Мы обедали в буфете все вместе. Катя стала часто сидеть с нами за общим столом. Как-то она пригласила весь наш курс к себе в гости. И когда Валера остался у нее ночевать, все стало ясно.
Валера с юмором рассказывал, как они с Катей шифровались как шпионы. Утром просыпались в одной постели, завтракали, вместе выходили из дома, по дороге Валера отставал и заходил в театр чуть позже. У лифта, в целях конспирации, делали вид, будто только что встретились.
— Здравствуйте, Екатерина Викторовна!
— Здравствуйте, Валерий.
Как правило, в лифт набивалось много народу. Пока они поднимались до четвертого этажа, Катя проявляла чудеса актерского мастерства.
— Вы на занятия?
— Да, Екатерина Викторовна.
Выходя на своем этаже, Катя оборачивалась и с улыбкой говорила дежурную фразу: «Учитесь хорошо, Валерий».
Она жила в двух шагах от театра. Очевидно, Валера стал частым гостем в ее доме.
Ревности у меня не было. Наоборот, я была за него рада. Катя очень располагала к себе, она очень теплая, уютная. А он, как большой ребенок, нуждался в материнской заботе. Она его ею и окружила. Валерка, если можно так сказать, был каким-то бесхозным. Вечно оторванные пуговицы, неглаженые сорочки. Иногда я заходила к мальчикам в комнату и предлагала: «Мужики, я замочила белье, могу и вам постирать».
С дочкой Гаркалина Никой из архива Н. АндреевойКонечно, у него были сомнения: жениться на Кате или еще подождать? Валере было всего-то двадцать четыре года. Один раз мы с Наташей Виноградовой зажали его в углу и на полном серьезе пригрозили: «Если не женишься на Катьке, мы тебя убьем!» Он послушался и женился. Третьего июня Валера с Катей расписались. Мы всем курсом гуляли на их свадьбе в ресторане ВТО. Катя была в бледно-розовом платье, Валера в строгом костюме. Но и тут он умудрился схохмить: на свадебном фото скорчил смешную рожу. Помню, я подошла к Валере и Кате с поздравлениями и сказала со слезами на глазах: «Катя, у меня такое ощущение, будто я тебе Валерку отдаю... С ладошки на ладошку».
Мы все были на чемоданах, в приподнятом настроении. Впереди — новая жизнь! За свадебным столом только и разговоров было о будущей творческой работе.
Невероятное чувство нежности и заботы по отношению к Валере никуда не делось. У меня была своя личная жизнь, у Валеры — своя, но это ни на секунду не испортило наших отношений. Мы как были «кровными друзьями», так ими и остались. Навсегда.
После окончания училища многие известные актеры и режиссеры желали нам, чтобы мы создали собственный театр. Из нашего курса Образцов брал к себе только семь человек, но Хаит сказал: «Нет. У нас будет свой театр».
И мы с однокурсниками создали коллектив «Люди и куклы» при Кемеровской областной филармонии. Сергей Владимирович Образцов был потрясен нашим решением и очень обижен.
Почти сразу же после свадьбы Гаркалина мы уехали работать в Кемерово. Молодая жена Катя, рыдая, осталась дома. Но через месяц приехала к Валере. Мы все ее называли настоящей декабристкой. Ее муж уехал в Сибирь, а она бросала все и мчалась к Валере при первой же возможности, груженная тяжелыми сумками. Собирала у всех наших родственников письма, передачки, подарки. Я такой самоотверженной женщины никогда не встречала...
Однажды, помню, Катя заботливо положила мужу банку консервов в чемодан. И эта банка целый месяц из города в город с нами кочевала. Валера доставал ее и выкладывал за окно, чтобы не испортилась. И каждый раз просил меня: «Напомни, чтобы я взял консервы!» Мы садились в автобус, я вспоминала о его просьбе:
— Ты не забыл консервы?
— Ексель-моксель!
Валера бежал обратно в номер за банкой. И так несколько раз. Я даже не помню, съели ее или нет.
Жили мы, артисты, по гостиницам. Там тратить-то деньги было не на что. Приезжаем на первые гастроли, а билеты на наши замечательные спектакли не берут местные зрители. Популярностью у сибиряков пользовались лилипуты и цыгане. А еще все толпой ходили на индийское кино. Мы звонили нашему директору в Кемерово и жаловались, что залы пустые. «Не волнуйтесь. Всему свое время», — успокаивал он. И действительно, вскоре на наших спектаклях начались аншлаги. Некоторые поклонники даже ездили за нами из города в город.
Валерий Гаркалин со студентами архив 7 ДнейМы все делали сами: мужики разгружали ящики с реквизитом, девчонки гладили костюмы. У нас не было монтировщиков.
На гастролях я Валеру, как всегда, курировала. Брала над ним шефство. Он вечно опаздывал на поезд, самолет, автобус. Бесконечные казусы. За ним нужно было смотреть как за маленьким ребенком. Приходилось всегда быть рядом: следить за режимом, чтобы вовремя поел. Мы готовили сами в гостиничных номерах. Брали с собой кипятильники, варили яйца в кружках.
В таких богом забытых местах выступали! Помню, идем по полю, всюду коровьи лепешки. Вдруг натыкаемся на вывеску «Аэропорт». Валера смеется: «Представляешь, как самолет садится на поле среди говна!»
Мы все время шутили. Это же молодость. Надевали простыни и изображали привидения. И вот картина: в коридоре мирно храпит администраторша, рядом с ней на столике громко тикает железный будильник. А мы вокруг нее порхаем, завернутые в простыни. Развлекались как могли. А что еще делать в этой глуши? Мальчишки сразу же шли в магазин. Мороз тридцать градусов, в номерах холодно. А как еще согреться? Мы спали в шапках, ходили в валенках. А мужики, естественно, согревались водкой. Валера, выпив, становился веселее, остроумнее, еще живее. Но алкоголь, по его собственному признанию, был для него проблемой...
Валера выглядел очень заметно. Ходил в коричневом дерматиновом пальто с бордовым вязаным шарфом. И в шапке-ушанке, опустив уши и завязав их под подбородком. Впереди на нитке висела пуговица. Он носил усы, как у Мулявина из «Песняров» — «Валера, ты неотразим! Типичный белорус из партизанского отряда».
Кстати, в детстве он часто бывал у родственников в Белоруссии. Как-то мы гастролировали по его родным местам. Гаркалин пошел в гости к родичам, а у них сидел гость, который только что вернулся с зоны. Колоритный такой, весь в наколках. Гость заиграл на гармошке. Валера сидел рядом и дрожал от страха — мало ли что тому в голову взбредет. Бывший зэк сыграл, повернулся к Валере, улыбнулся золотыми зубами и спросил:
— Нравится?
Гаркалин быстро закивал головой и выдавил, заикаясь:
— Ага-а-а...
Периодически мы возвращались в Москву после длительных гастролей, потом снова уезжали. Нам давали суточные, но поскольку Валера имел слабость к алкоголю, они очень быстро заканчивались. Конечно, он все прекрасно понимал, но поделать ничего не мог. Катя договорилась, что суточные и авансы будут выдавать мне, чтобы у мужа не было соблазна напиваться. Мы с ней решили, что я буду «платить» Валере по рублю в день. Он на меня очень обижался, злился. Но я была тверда и выполняла обещание, данное Кате.
У каждого из нас была своя жизнь, но мы всегда оставались родными людьми из архива Н. Андреевой— Ну что ты меня держишь в черном теле?
— Извини, не могу нарушить слово. У нас с Катей уговор.
Бывало так, что Валера приглашал меня вечером в номер распить бутылочку. Я брала с собой подругу, чтобы ему меньше досталось: «Пойдем, а то Валерке это много...»
Он очень скучал по Кате. А она как только могла сразу мчалась к Валерочке. Моталась с нами по этим неустроенным, холодным гостиницам. Валера понимал, что может спиться. Его спасло появление дочки.
Как-то Катя пришла на вокзал провожать Валеру с маленькой Никой. Она была такая трогательная, как ангел с кудрявыми волосами. А сейчас родилась маленькая Катюша — абсолютная реинкарнация Кати...
Когда родилась Ника, встал вопрос: как помогать жене с дочкой, если ты находишься от них за тысячу километров? Выход был найден: Валера первым покинул ансамбль «Люди и куклы». Выбрал семью.
Катя была мудрейшей женщиной. Она понимала, что ему надо идти дальше. И Валера окончил факультет эстрады ГИТИСа по специальности «режиссер».
Судьба нас раскидала по разным городам. Я стала работать в Театре комедии в Питере, Валерка — какое-то время в Театре сатиры. Как-то приехал на гастроли в Питер. Я его пригласила на свой спектакль. Он сидел в ложе, все зрители его рассматривали в бинокли. Гаркалин уже был знаменитым после выхода фильма «Ширли-мырли». Зашел в гримерку, осыпал меня комплиментами...
С выходом картины «Ширли-мырли» началась бешеная популярность. Валера поймал фортуну за хвост, вытянул счастливый билет.
Как он это описал: «Куда бы с Катей не улетали — на Гоа, в Париж, — всюду находились люди, которые просили у меня автограф. Ко мне подходили совершенно незнакомые люди, здоровались и расспрашивали, как дела, словно мы сто лет знакомы. Вначале я терялся и пытался лихорадочно вспомнить, как зовут моего собеседника. Потом привык. Однажды на праздновании Нового года, который мы с компанией решили провести на Красной площади, какой-то мужчина с хохотом сорвал с меня шапку: «Не спрячешься, мы тебя узнали!» Я понял: вот она оборотная сторона медали...»
Мы сидели в Питере в кинотеатре на премьере фильма «Ширли-мырли». Валера заливисто смеялся, смотрел на экран с ребячьим восторгом. В эпизоде, где Кроликов переодевается в женщину, он повернулся ко мне и сказал: «Это ты. Я тебя играл». И потом мне наши друзья, посмотрев фильм, сказали: «Андреева, точно! Увековечил!» Он спародировал мою привычку поправлять волосы.
Валера никогда не мечтал об Отелло или Сирано де Бержераке. Всегда играл то, что поручали режиссеры, отдавая все силы этим ролям. Возможно, поэтому ему посчастливилось сыграть Хлестакова, Петруччо, Моцарта. Он ушел из репертуарного театра очень легко и нашел себя в антрепризе. А в 2002-м набрал свой первый курс в ГИТИСе. И так был загружен по горло, играл в спектаклях, снимался в кино, а тут еще лекции. Иной раз ему приходилось летать почти ежедневно.
Мы «искрили» на сцене, зажигались друг от друга, всегда понимали с полуслова. Я тосковала по Валере как по идеальному партнеру... Арсен МеметовПоследний раз я была у него в Москве на экзамене в январе прошлого года. Посмотрела репетиции его студентов, потом сказала: «Валера, на сцене столько Гаркалиных». Он так смеялся. Студенты обожали его и старались быть похожими на него. Валера с жаром рассказывал о них и называл себя мягким и пушистым педагогом...
Помню, что не смогла приехать на пятидесятилетний юбилей Валеры. Его отмечали в СТД. Там были наши однокурсники, коллеги Валеры по театру «Люди и куклы». Они подготовили какой-то отрывок из нашего репертуара в виде поздравления юбиляру. Владимир Меньшов вышел и сказал: «Я просто поражен. Думал, что открыл Гаркалина, а оказывается, все это в нем уже было...»
Когда я уехала в Питер, мне так не хватало Валеры. Мы «искрили» на сцене, зажигались друг от друга, понимали с полуслова. Я тосковала по нему как по идеальному партнеру. Спустя годы на моем спектакле сидел наш старый приятель. Он потом мне сделал комплимент: «Смотрю на тебя и поражаюсь — Гаркалин в юбке! По-другому и не скажешь».
На одном из спектаклей Валера вытащил меня на сцену и сказал зрителям: «Сегодня в зале присутствует моя любимая партнерша. Всем актрисам актриса. Наталья Андреева, заслуженная артистка, она работает в Питере в Театре комедии». Это было так приятно.
Я должна была приехать в Москву, прийти на его спектакль, но Валера уже лег в больницу. Недели за полторы до этого он мне позвонил: «Наташка, а давай поставлю у вас в Театре комедии пьесу. Я ставил ее с Шаниной и Прокофьевой. Поговори с главным режиссером». Пьесу он прислал, мы должны были встретиться в Москве и обсудить.
Когда я узнала, что Валера попал в больницу, послала ему эсэмэску: «Валерочка, ненаглядный мой дружочек! Как ты? Все время о тебе думаю, очень волнуюсь и верю... Люблю! Всегда!!!» Это сообщение он успел прочитать. Но ничего не ответил. А когда его не стало, я отправила ему письмо в Вечность и до сих пор его храню: «Вот и нет тебя... Ты был одним из тех, чье присутствие на Земле делало мою жизнь более полной, более радостной. Ты ушел к своей любимой Катеньке. Теперь твоя душа успокоится рядом с ней. Помню. Люблю. Всегда...»
Умер огромный ребенок, великий клоун, умер выдающийся Смех. Мне так не хватает его: «Люба, ты ду-у-у-у-ра!»
Статьи по теме:
Комментарии (0)