— Я свою дочь не брошу! — провозгласил супруг.
— А кто вообще просит её бросать? — искренне удивилась я.
— Тебе вечно что-то не по нраву… — скривился он. — Но я своё сказал! Надо — повторю ещё раз!
Герман всё вещал, его кадык дёргался вверх-вниз, будто заведённый механизм, а я никак не могла отвести взгляд от этого странного движения.
И тут меня осенило — всё. Конец. Семь лет брака, и вот — настоящее лицо человека. Хотя… поняла я это давно, просто не желала замечать, как и седину первую не замечаем, и морщинки у глаз.
Началось всё месяц назад: его дочь, двадцатилетняя Светка, бросила институт. Работать она не собиралась, устраиваться в жизни — тоже. И вот — явилась к нам. Помню, как она стояла в коридоре, жевала жвачку и смотрела на меня так, будто уже знала: папочка всё решил, а мне, мачехе (какое мерзкое слово), остаётся молча проглотить.
Сначала Света сидела у нас в двушке тихо. А потом начала намекать, что ей, дескать, нужно своё пространство. И тогда Герман вспомнил о моей добрачной квартире…
Моя мама, светлая ей память, всегда повторяла:
— Ларочка, знай: мужчина, который тянется к твоему имуществу, — не мужчина, а паразит.
Говорила, а я отмахивалась. Казалось, она переносит свои беды на мою жизнь. А у нас с Германом была любовь, страсть, он весь такой творческий — режиссёр, постановщик… правда, постановок его давно никто не видел, всё ждал «подходящий сценарий».
Квартиру, куда Света возжелала вселиться, родители подарили мне к тридцати годам. Трешка в сталинке, высокие потолки, старые липы во дворе, весной — аромат такой, что кружится голова.
Я её сдавала семейной паре с ребёнком, люди аккуратные, даже паркет хотели обновить за свой счёт. И тут Светлана свалилась мне на голову…
— Лара, ну ты сама на себя не похожа, — попытался сострить мой кинематографичный супруг. — Тебе что, жалко? Ну поживёт она в твоём «замке» немного, что такого? Встанет на ноги — съедет.
Он увещевал, уговаривал, включал всё своё обаяние. А я думала:
«Да, жалко. Очень. Эта Света — никто мне. Я её всего пару раз в жизни видела. С какой стати я должна впускать чужого человека в подарок моих родителей?»
Я отлично понимала, чем всё закончится: сначала поживёт, потом попросит прописать, потом…
А потом Герман выдал:
— Слушай, а может, ты ей эту квартиру вообще подаришь?
— Ты серьёзно? — переспросила я.
— Вполне. Ну что ты как скряга? У тебя же есть где жить. А у ребёнка — ничего. Мать её всё переписала на нового мужа… Ну не будь жадной, а?
«Ребёнок» в этот момент сидела в гостиной, положив ноги на мой любимый кофейный столик, и мазала ногти кислотным лаком. Капля упала на дерево — она даже не обратила внимания.
Впервые в жизни я сказала ему «нет».
Герман даже растерялся — привык, что я всегда уступаю: и ужин, и глажка, и деньги на его пьянки с бездельниками…
— Как это — нет?! — он аж задохнулся. — Ты что, моей дочери квартиру пожалела?
— Твоей дочери двадцать лет, — сухо ответила я. — Пусть идёт работать. Снимает комнату, как нормальные люди. Потом — квартиру.
Света заорала из гостиной:
— Пап! Я же говорила, она меня ненавидит!
И понеслось… Герман вопил о моей бессердечности, о том, что я ничего не понимаю, что если бы любила его по-настоящему, то всё бы для Светы сделала.
— У тебя детей нет, вот ты и не понимаешь! — кричал он. — А я отец! Она моя родная кровь! А ты хочешь выбросить её на улицу!
Он орал, плевался, а я впервые за всё время увидела его без иллюзий: заплывшее лицо, мелкие злые глазки, отвисшая челюсть… И как я семь лет с таким жила?
Неделю он меня уговаривал: то льстил, то пытался стыдить, то обвинял в жадности.
А потом заявил:
— Так, Лара. Или ты отдаёшь квартиру Свете, или я развожусь с тобой. Это — условие.
Он сидел, развалившись по-хозяйски, уверенный, что я упаду к его ногам.
А я взяла телефон и набрала знакомого юриста. Прямо при нём.
— Марго, привет. Мне нужно проконсультироваться по разводу. Да, срочно. И по выселению арендаторов тоже.
То выражение лица Германа стоило увидеть. Сначала — ошарашенность. Потом — ярость. Светлана прибежала, закатила истерику, всё как в дешёвом сериале.
Когда я объявила, что до вечера их в доме быть не должно, Герман вдруг притих.
— Имей в виду, — процедил он, — квартира эта и моя тоже. Я имею право здесь оставаться. Но из солидарности ухожу с дочерью.
— Я подаю на раздел, — холодно сказала я. — Суд разберётся, на что ты имеешь право.
Света ушла молча. Герман вылил на меня ещё ведро гадостей — и тоже удалился.
На следующий день я сменила замки.
Вскоре перед разводом Герман снова объявился:
— Слушай… Может, ну его, этот развод?
— И что вдруг? — спросила я.
— Ну… Светка парня нашла и к нему перебралась. Я подумал, может…
— Может что, Герман? Что я забуду всё, что ты мне наговорил? Что снова буду удобной?
— Я… могу извиниться. Хоть на коленях. Я переживал за дочь, всякое сказал… Но любой родитель…
— Во-первых, не любой родитель требует чужое для своего ребёнка. А во-вторых, ты сам поставил вопрос о разводе.
— Но…
— Всё, Герман. Увидимся в суде.
Мы развелись. Потом был суд по имуществу. Но он продолжает названивать — никак не угомонится. Всё думаю, как бы его отвадить окончательно…
The post first appeared on .
Комментарии (0)