«Авторские за «Поручика Голицына» я исправно получаю до сих пор...»
Михаил Звездинский photoxpress.ru«Авторские за «Поручика Голицына» я исправно получаю до сих пор. Его поет и Александр Малинин, и многие другие… Но сейчас это гроши по сравнению с тем, что я получал в начале 90-х, тогда мои авторские только за эту песню доходили до двухсот тысяч рублей в месяц. Ведь «Поручик...», как и другие композиции — «Очарована, околдована», «Сгорая, плачут свечи», тогда, в разгар горбачевской перестройки, звучал в каждом кафе, в каждом ресторане», — рассказывает поэт и композитор Михаил Звездинский.
— Михаил Михайлович, вы только что прилетели из Америки, где провели несколько месяцев. Это правда, что вы застряли там из-за эпидемии и не могли вернуться домой?
— Да, самолеты не летали, рейсы все время откладывались. Улетая в Майами, я, конечно, не думал, что так надолго там задержусь. Хотел просто немного отдохнуть, поправить здоровье. У меня ведь было несколько довольно сложных операций в последние годы. Впервые же Штаты я посетил в начале 90-х. Я там выступал, причем как среди русскоязычной публики, так и в престижных университетах в Лос-Анджелесе, в Бостоне перед студентами, изучающими нашу страну и русский язык. Это, кстати, не такая уж и плохая идея — осваивать иностранный язык через лирические песни. В конце концов, именно так — через песни «Битлз» — в Советском Союзе многие изучали английский язык. В студии в Майами я в те годы записал несколько альбомов с Юрой Варумом, которого с нами уже, к сожалению, нет. Мы много сотрудничали, он был одним из лучших наших аранжировщиков, создавал чудесные композиции. В одной песне у него могло звучать сразу несколько музыкальных тем. Американцам этого не понять. Их популярная музыка другая, она высокого качества, но все-таки проще и по музыке, и по словам. По этой же причине в Америке не сумел пробиться талантливый Максим Дунаевский, мой хороший друг еще с юности. Его волшебной, многогранной музыки там не поняли.
— А у вас самого не было желания остаться в Штатах, как это сделали в свое время Шуфутинский, Успенская, Токарев?
«Об унижении Чурбанов не забыл. И когда Николай Щелоков, всесильный министр внутренних дел, поручил ему заняться ночными клубами Звездинского, Чурбанов с особым рвением стал выполнять приказ» Галина Брежнева с мужем Юрием Чурбановым. 1980-е гг. риа новости— Нет, у меня не было иллюзий на сей счет. Я даже написал песню, где есть припев: «Эх, Америка, звучит заманчиво. Оказалось, как мираж, она обманчива. Эх, сулили доллары, горы золотые, ну а жизнь суровая, там мы все ж чужие». Это доказали практически все наши артисты, которые в итоге возвратились на родину. Знаете, я глубоко убежден: сделать карьеру на Западе нашим эстрадным исполнителям невозможно. Во-первых, для этого необходимо иметь очень, очень много денег. А во-вторых, и это самое главное, надо уметь делать свое дело на несколько порядков лучше тех, кто в этой стране родился. Плюс язык, разумеется, и акцент. Ведь в Америке сумасшедшая конкуренция везде и во всем. Там новые исполнители появляются чуть ли не каждую неделю. Поди пробейся! Знаете, кого из наших музыкантов в Штатах принимают на ура, кто там производит невероятный фурор? Хор Александрова, потому что у них в стране ничего подобного нет. Когда эти ребята в форме Российской армии поют хит Тома Джонса Sex Bomb, американцы стонут! Подобного успеха за рубежом добиваются лишь наши хоккеисты, программисты, артисты балета, оперные певцы и ученые — физики да математики.
— Всю свою сознательную жизнь вы боролись с советской властью…
— Кто вам сказал, что я боролся с советской властью?! Такого не было. Не надо делать из меня идеологического мученика, диссидента, коим я никогда не был. Просто я пел песни, которые были неугодны советскому режиму, и это считалось преступлением. Как и коммерческое предпринимательство, которым я изредка занимался. Все эти подпольные музыкальные «ночники» я устраивал, по сути, для того, чтобы иметь возможность где-то исполнять свои песни. Сегодня же самое разное коммерческое предпринимательство законно процветает в стране повсюду. Один знакомый генерал ФСБ недавно в разговоре со мной справедливо заметил: «Ты просто опередил свое время лет на двадцать».
— Откуда в вашем творчестве белогвардейская тема, ставший легендарным «Поручик Голицын»?
«Грузинский князь протянул мне пачку в пять тысяч рублей и сказал: «Очень тебя прошу, пусть Алла споет что-нибудь и затем украсит своим божественным присутствием наш стол». Просьбу князя я передал, но Алла Борисовна отказалась: «Бунтарская фамилия не позволяет мне сидеть за одним столом с князем!» Алла Пугачева на концерте. 1977 г. риа новости— Сразу поправлю вас: хотя мои песни на эту тему и называют «белогвардейскими», сам я считаю их скорее ностальгическими. Причем ностальгия эта не по прошлому, а по настоящему. То есть по тому, что имеет цену в любые времена, какими бы тяжелыми они ни были, — совесть, достоинство и честь. По настоящим людям, которые прошли через войны, социальные катаклизмы, а потом оказались в сибирских лагерях и не сломались. Ностальгия эта не только по их честности и порядочности, но даже по их лицам — открытым, красивым, благородным. Знаете, когда рассматриваешь фотографии начала прошлого века, всегда поражаешься тонкости лиц, их привлекательности и притягательности. Такое впечатление, что после 1917 года наш генофонд серьезно пострадал… О людях той эпохи я узнал от своей замечательной бабушки Аделаиды Константиновны — выпускницы петербургского института благородных девиц, которая, можно сказать, одна меня воспитала. Отца я не помню. Со слов мамы, во время войны он, раненый, попал в плен, за что после освобождения был репрессирован и погиб в лагерях. Мама же с утра до ночи трудилась в КБ Туполева, уезжала в шесть утра, когда я еще спал, а возвращалась в одиннадцать, когда я уже спал, так что видел я ее только по выходным. Благодаря бабушке, в семье, кстати, все называли ее Адель, я получил отличное домашнее образование, в школе-то учился безо всякого желания. С детства был погружен в атмосферу русской литературы, изящной поэзии, красивой музыки. В девять лет, например, прочитал «Окаянные дни» Бунина, «Белую гвардию» Булгакова и его пьесу «Бег».
Они произвели на меня неизгладимое впечатление. Без них я не написал бы ни «Поручика Голицына», ни другие песни цикла. Более того, тешу себя надеждой, что все композиции о царском офицерстве можно считать своего рода музыкальной иллюстрацией к гениальным произведениям Михаила Афанасьевича о периоде Гражданской войны, этой жуткой мясорубки. Однако бабушка воспитывала меня не только на литературных примерах. Она много рассказывала о своем муже, моем деде Михаиле Константиновиче Звездинском, в честь которого меня нарекли и чью фамилию я в итоге взял. В его жилах текла польская кровь, и первоначально фамилия звучала как Гвеждинский, но со временем трансформировалась. Бабушка встретилась с дедом, когда тот был еще юнкером инженерного училища. Потом началась Первая мировая, и дед ушел на фронт. Каждое письмо оттуда он подписывал: «Целую нежно Ваши ручки, всегда влюбленный в Вас поручик». Вместо сказок бабушка нередко читала мне письма деда с фронта. Несмотря на то что он был офицером царской армии в чине полковника, дед принял Октябрьскую революцию, остался в России, служил в инженерных войсках, возводил мосты. Но в 1938-м завистники, недоброжелатели его оклеветали — мол, белый офицер, враг народа. В результате дед был арестован и расстрелян. В 1958 году деда, как и многих других, посмертно реабилитировали. Я часто задавал себе вопрос: почему он не эмигрировал в 1917-м? И чем больше я размышлял на эту тему, тем больше убеждался: дед был патриотом России и искренне любил свое многострадальное Отечество.
До сих пор в доме у меня висят две старинные гитары, принадлежавшие деду. Играть на них сейчас уже нельзя — их надо реставрировать, но мальчишкой я без конца брал эти гитары, теребил их струны, подбирал какие-то проносившиеся в голове мелодии... Отвечая на ваш вопрос о белогвардейской теме, могу сказать, что, учитывая воспитание, она не могла не звучать в моем творчестве. Помните, как в «Легенде об Уленшпигеле»: «Пепел Клааса стучит в моем сердце». Так вот, в моем сердце всегда стучит пепел моего деда.
— В начале 90-х ходили слухи, что «Поручика Голицына» сочинили не вы…
«Когда я освободился в 1990 году, мои песни страна уже пела. Неудивительно, что я стал собирать стадионы» Михаил Звездинский на выступлении. 1998 г. риа новости— Было такое. Слава богу, эта глупая клеветническая кампания давно закончилась. Мое авторство официально подтверждено в Российском авторском обществе. Но было время, когда его пытались оспорить более десяти человек! Всех их, правда, как ветром сдуло, когда меня в 1980 году обвинили, в том числе из-за этой песни, в антисоветчине. В зале суда, где мне выносили приговор, никого из этих лжеавторов я что-то не заметил. Где были эти люди, почему не пришли и не сказали, что не Звездинский, а они авторы песни «Поручик Голицын»? Я был бы счастлив тогда поменять это авторство на свою свободу… Вообще хочу сказать, что все исполняют сокращенный вариант «Поручика...». Первоначально у меня в песне было двенадцать куплетов. Затем один я убрал, потому что кто-то из историков подсказал: Белое движение и белая армия никогда не воевали на Смоленщине. У меня же там были слова: «Корнет Оболенский погиб под Смоленском…» В антисоветчине по тем временам обвинить меня, конечно, было легко. В песне имеются неприятные для советской власти строки: «Ведь завтра под утро на красную сволочь развернутой лавой пойдет эскадрон. Спустилась над родиной черная полночь. Сверкают лишь звездочки наших погон. За все комиссарам отплатим сполна». А в другом моем романсе, который я посвятил бабушке, есть такие слова: «Вас ждет Париж и модные салоны, меня же ждет Гражданская война. Придется мне повоевать с Буденным, а вас уже несет в Марсель волна…» Разве можно было мне простить «красную сволочь» и борьбу с национальным героем Буденным?! Хорошо еще, что не расстреляли. При Сталине за «Поручика Голицына» меня точно поставили бы к стенке. Во времена же так называемого развитого социализма только упрятали за решетку. Евгений Александрович Евтушенко мне как-то сказал потрясающую вещь: «Миш, одного «Поручика Голицына» тебе было бы вполне достаточно. Создав его, ты уже сказал свое слово и в поэзии, и в музыке». Кстати, авторские за «Поручика...» я исправно получаю до сих пор. Его поет и Александр Малинин, и многие другие… Но сейчас это гроши по сравнению с тем, что я получал в начале 90-х, тогда отчисления только за эту песню доходили до двухсот тысяч рублей в месяц. Ведь «Поручик Голицын», как и другие композиции — «Очарована, околдована», «Сгорая, плачут свечи», тогда, в разгар горбачевской перестройки, звучали в каждом кафе, в каждом ресторане.
— Песни песнями, но наказали-то вас не только за них, а прежде всего, как я понимаю, за коммерческую деятельность, несовместимую с советским законодательством...
— Все началось, когда в Оружейном переулке, неподалеку от метро «Маяковская», открыли молодежное джазовое кафе «Аэлита», первое в своем роде. Говорят, что к его появлению в начале 1960-х приложил руку Анастас Микоян, курировавший в Политбюро пищевую промышленность. Именно он, к слову, был инициатором издания знаменитой до сих пор книги «О вкусной и здоровой пище», где в предисловии писалось, что еда — важнейший фактор здоровья и при социализме она должна приносить людям радость. Идея открыть в Москве точку, где советская молодежь могла бы с интересом проводить досуг и получать радость от еды, возникла у Микояна после поездки по ряду капиталистических стран Европы, где он увидел, как здорово молодые люди проводят свободное время. Как бы то ни было, кафе «Аэлита», названное в честь популярного фантастического романа Алексея Толстого, стало первым свободным местом, где мы устраивали джем-сейшены со всеми звездами советского джаза. Внутри кафе напоминало космический корабль — маленькие иллюминаторы, ночники. Космическая тема тогда вообще была в моде, страна только что вывела на околоземную орбиту Юрия Гагарина, все только и говорили об этом. Но в 23:00 это прогрессивное кафе, как вообще все в Советском Союзе — кафе, рестораны, магазины, закрывалось. Во всех ресторанах из-под тебя выдергивали скатерть, начинали мигать светом — мол, освобождайте зал, товарищи! Жизнь на «одной шестой суши», как называли тогда СССР, замирала до шести часов утра, до тех пор, пока по Всесоюзному радио не начинал звучать гимн, поднимая народ на трудовые свершения.
А нам куда было деваться после 23:00? Вот мы и договорились с директором «Аэлиты» брать кафе в аренду до пяти-шести утра. В зале устанавливали микрофон, привозили инструменты, и каждый из гостей при желании мог выйти и продемонстрировать свое искусство. Если ты поэт, подходи к микрофону, читай свои стихи. Если певец, пой что-нибудь под гитару. Именно в «Аэлите» я исполнил впервые и «Поручика Голицына», и «Сгорая, плачут свечи». Новость о ночном заведении Звездинского быстро распространилась по Москве. Ко мне приходили великие «шестидесятники» — Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Булат Окуджава, Александр Галич и многие другие. Но хрущевская оттепель быстро, как известно, закончилась «бульдозерными выставками».
«Поручика Голицына» до сих пор поет и Александр Малинин, и многие другие певцы» Александр Малинин. 2005 г. personastars.comК началу 70-х я, можно сказать, развернулся. У меня было уже несколько ночных клубов как в Москве, так и в Подмосковье. А слух о них распространился далеко за пределы столицы. В Тбилиси, Баку, Ереване, Киеве, Минске, Риге, Вильнюсе — везде знали о моих клубах. Конечно, не все, не люди с улицы, а те, кто не только любил красиво погулять, но и имел на это средства. Публика собиралась самая разношерстная. Это и фарцовщики, и валютчики, и манекенщицы, и дамы полусвета, и воры в законе, и цеховики — подпольные советские коммерсанты, которые, пользуясь дефицитом всего и вся, производили в своих подпольных цехах всякие нужные народу товары, ворочая миллионами рублей. Понятно, что все меры предосторожности соблюдались. Окна, где требовалось, были плотно занавешены, все приглашенные заходили через черный ход. За этим следили специальные люди, они же нанимали вышколенных официантов (у нас обслуживали в смокингах) и поваров из лучших ресторанов Москвы. Я же сам занимался творческой стороной дела — приглашал музыкантов, артистов. Через мои «ночники» прошел весь российский шоу-бизнес. Все они были тогда молодыми двадцатилетними исполнителями, а сегодня это очень известные певцы и певицы. Каждый из артистов за ночь зарабатывал у меня до двух тысяч рублей. Вход, кстати, стоил 200—300 рублей — сумма, на которую обычная советская семья могла жить месяц, а то и два. Звучала на «ночниках» не только наша эстрадная музыка, но и зарубежная, порой заказывали даже «Боже, царя храни!». Как-то на новогодний «ночник» заглянула Алла Пугачева, незадолго до этого выигравшая «Золотой Орфей» в Болгарии со своим «Арлекино». Денег с нее никаких я, разумеется, не взял. Она пришла в тот вечер отдохнуть вместе с композитором Леней Гариным. Я им оставил самый удобный столик в правом углу, чтобы никто не мешал. Однако не заметить Пугачеву невозможно. Ко мне подошел один из завсегдатаев — грузинский князь — и, протянув пачку в пять тысяч рублей, сказал: «Очень тебя прошу, пусть Алла споет что-нибудь и затем украсит своим божественным присутствием наш стол». Просьбу князя я передал, но Алла Борисовна отказалась: «Бунтарская фамилия не позволяет мне сидеть за одним столом с князем!» Подобные забавные истории с моих «ночников» — материал для отдельной книги. Признаюсь, мы куражились «в полный рост», я вытворял все, что в голову приходило. Нынешним мажорам такое и не снилось. Обычным делом были грузовики со свежими розами, которые я заказывал для наших дам, ящики с шампанским, которое рекой лилось не только в роскошные бокалы, но и в ванны гостиничных люксов. Столы ломились от черной икры, каспийской осетрины, камчатских крабов и прочих деликатесов… Все было схвачено, за все заплачено. Я мог все, ко мне везде хорошо относились. Редко, но бывало, что на нас устраивали облавы. Одна из таких облав, помню, случилась в кафе, что располагалось на Севастопольском проспекте. Было и грустно, и смешно, когда разодетые в пух и прах вальяжные женщины стали лихорадочно снимать с себя бриллиантовые сережки, колье, кольца и прятать их в салаты, опасаясь возможной конфискации. Неудивительно, что мои «ночники» увековечили в кинематографе. В 1991 году вышел детектив «Штемп», где я сыграл самого себя — певца, владельца ресторана. Эту роль мне предложил продюсер картины Андрей Разумовский, с которым мы дружили, и он сам не раз бывал на «ночниках».
В какой-то момент ко мне активно стали заглядывать иностранцы. Приглашали их либо валютчики, скупавшие у них доллары и фунты, либо путаны. Кончилось тем, что в западной прессе напечатали: будете в Москве, посетите Красную площадь, Третьяковскую галерею и ночные клубы Звездинского. Казалось бы, отличная реклама, надо только радоваться. Но мне она вышла боком. Журналы-то эти читали не только за рубежом, но и на Лубянке. Словом, правоохранительные органы стали меня потихоньку обкладывать… Взяли в 1980 году рано утром, окружив один из моих ресторанов. Откровенно говоря, я до последнего не верил, что так все произойдет, надеялся, что Галя меня, как говорится, отмажет.
— Галя?
— Галя Брежнева, анфан терибль — «ужасное дитя» — генерального секретаря партии Леонида Брежнева. Познакомились мы с ней в 1969 году в клубе «Сатурн», где я также устраивал свои «ночники». Галя, несмотря на все свое комсомольско-партийное окружение, была человеком богемы, настоящей светской львицей, любящей жизнь во всех ее проявлениях. Привел ее ко мне кто-то из актеров. Ведь она дружила со многими известными людьми, а с некоторыми состояла в любовных отношениях. Поскольку Галя ко мне приходила достаточно часто, я ей выделил персональный столик. Мы дружили и встречались не только на моих «ночниках», она откровенно рассказывала мне о своей жизни, о своих романах, приглашала нередко к себе, в одну из своих роскошных квартир, которая занимала весь десятый этаж в «цековском» доме на Малой Бронной.
С Юрием Антоновым и Вилли Токаревым на 10-й церемонии вручения премии российской музыкальной индустрии «Рекордъ-2008» photoxpress.ruОдну нашу встречу не забуду никогда. Прихожу к Гале, она полулежит на пушистом ковре с уже початой бутылкой водки, в которой плавает красный перчик, — это был ее любимый крепкий напиток. Рядом на подносе фрукты, орешки, всякая аппетитная закуска, которую время от времени обновляет домработница. Мне наливают мартини. Слово за слово, болтаем о том о сем. Присев на диван, беру гитару, что-то бренчу, Галя просит спеть «Очарована, околдована». С удовольствием подпевает мне. Вдруг открывается дверь и входит Юрий Чурбанов, ее тогдашний муж, генерал-лейтенант, заместитель министра внутренних дел СССР. Здоровый такой, высокий, красивый мужик. Когда они познакомились в 1971 году, он был майором-пожарником, но быстро взлетел по служебной лестнице, как только они поженились. Их браку способствовал сам Леонид Ильич, он хотел положить конец разгульной жизни дочери, так же как и ее бурному роману с иллюзионистом Игорем Кио. Увидев свою подвыпившую жену, Чурбанов явно не пришел в восторг. А когда она потребовала, чтобы он стоя выпил за Мишенькино, то есть за мое, здоровье, его просто перекосило. Тем не менее стакан водки он залпом осушил и, не сказав ни слова, развернулся и направился к себе в кабинет. Я пытался его остановить: «Юра, не обращай внимания, ну что ты хочешь, перебрала женщина…» — но он и слушать не стал. Знаю, эту унизительную историю Чурбанов не забыл, мне об этом потом рассказывали. По крайней мере, когда Николай Щелоков, всесильный министр внутренних дел, поручил ему заняться ночными клубами Звездинского, Чурбанов с особым рвением стал выполнять приказ. Наверное, Галя Брежнева помогла бы мне, если бы не предстоящие Олимпийские игры, к которым власти тщательно готовились, выискивая повсюду все, что могло бы опорочить социалистическую действительность. Зачистка шла по стране тотальная. Олимпиада, кто бы что ни говорил, не только спортивное, но и планетарное политическое событие. В общем, тут бессильна оказалась даже дочь генерального секретаря Коммунистической партии. Больше Галю я никогда не видел. Когда освободился, она еще была жива, я пытался несколько раз встретиться с ней, но безуспешно. Мне говорили, что она невменяема. Не стало Гали Брежневой в 1998 году, ей было 69 лет, умерла она в психбольнице, где проходила курс лечения от алкоголизма.
— А широкая публика, стало быть, вас узнала только после перестройки?
— Когда я освободился в 1990 году, мои песни страна уже пела. Неудивительно, что я стал собирать стадионы. Всегда ведь интересно увидеть воочию исполнителя, чьи композиции ты слышал на магнитофонных кассетах. Многие, кстати, думали, что автор «Поручика Голицына» — певец-эмигрант... В 1996 году мне присвоили звание заслуженного артиста России. Сегодня, к слову, я работаю либо в театрах, либо в концертных залах. Ни в ночных клубах, ни в барах стараюсь не выступать. Это принцип. Мои лирические песни, считаю, несовместимы со стуком вилок и ножей.
— Вот как? Было время, вы так не считали, устраивая свои головокружительные «ночники». Пропал кураж, нет больше пороха в пороховницах?
— Никоим образом. Я молод, любим и полон энергии, в моей душе живет вечная весна! Знаете, я больше не отмечаю свои дни рождения. Прекратил это дело, когда мне исполнилось 55 лет. Красивая цифра: круглый отличник! Теперь мы с женой Нонной празднуем лишь дни наших ангелов.
Комментарии (0)