Дверь распахнулась не сразу. Маргарита Ивановна успела немного перевести дыхание, только пот продолжал тонкими ручейками стекать со лба на брови и переносицу. Сначала за дверью прозвучал удивлённый вскрик, затем щёлкнул замок, и лишь потом на пороге возникла она — её дочь.
— Мама?! Господи… Как ты вообще дотащила такие баулы? И зачем? И почему не предупредила?
Высокая, смуглая, с неприятно удивлённым выражением лица — так встретила родная дочь Клара, которую Маргарита Ивановна не видела больше года. Когда дочери приезжать к ним, к старикам? Некогда! Вот и решилась Маргарита Ивановна, толкаемая тревогой, на долгую поездку.
— Как подняла, Кларочка, так и доволокла, мне привычно, — ответила мать, — не с пустыми же руками…
Она рывками протащила за порог обе сумки. Клара помогать не спешила — то ли от растерянности, то ли от нежелания. Потом всё же наклонилась и оттащила одну сумку в сторону.
— Господи, да ты кабана туда запихнула?
Голос её звучал ровно, но без радости — только досада и растерянность. Она не обняла мать, лишь скользнула взглядом по чемодану на колёсиках, раздутому от содержимого, который застыл на паркете, как чужак из другой эпохи.
Маргарита Ивановна сделала неуверенный шаг вперёд. Её пальцы, дрожащие от усталости, смущённо теребили пряжку на ремне плаща.
— Прости, Кларочка… Наложила кое-чего. Варенье нашему Пете, аджику, как ты любишь. Всё со своего огорода, с отцом собрали… — её голос дрогнул, словно она оправдывалась.
Клара тяжело выдохнула. Звук был пустым, полным предчувствия забот. Она перевела взгляд с чемодана на мать — на её помятое платье, платок, съехавший набок, капли пота на верхней губе.
Мать, не дожидаясь приглашения, опустилась на белый кожаный пуфик. Сидела прямо, как учили в старину, сложив руки на коленях. Дорога вымотала её до конца. Поезд тряс двадцать восемь часов, потом метро, где чемодан всё время застревал в турникетах. Но как без него? Она никогда не являлась к дочери с пустыми руками.
— Ты что же, номер-то сменила? — выдохнула Маргарита Ивановна. — Я четыре дня названивала, а там тишина. У отца давление скакнуло, я и сама извелась, сердце в пятки ушло… Думала — беда. Ну и сорвалась. Билет еле достала, а тебя всё нет на связи. Разве можно так издеваться над стариками?
Клара отвела глаза. На смуглых щеках проступил лёгкий румянец. Она машинально пригладила свой хвост.
— Всё нормально, мам. Просто номер поменяла, закрутилась, забыла сказать…
— И у Пети номер тоже не отвечал.
— И ему изменила. Мы теперь у другого оператора.
Сидя на жёстком пуфике, Маргарита Ивановна невольно залюбовалась дочерью. Кларочка… Их младшенькая, долгожданная, вымоленная. После двух сыновей — наконец дочка, в которую вложили всю душу.
Мысли её потянулись к сыновьям. Старший, Михаил, давно за океаном, в Америке. Уехал по работе, звонит редко. Родились там внуки, которых она знала только по фотографиям. Иногда пыталась вообразить их голоса, но фантазия отказывалась рисовать живые образы. Слишком далеко.
— Мам, ты чего притихла? Нехорошо? — встревожился голос Клары.
— Да нет, доченька, просто задумалась. Отдыхаю с дороги, — слабо улыбнулась мать. — А как Петя? Всё ладно?
— Он на футболе, скоро придёт. Может, пройдёшь?
— Сейчас, сейчас, отдышусь. Принеси мне воды.
С выверенной походкой Клара отправилась на кухню, а у матери осталось несколько минут на воспоминания. Средний сын, Сергей, жил в Уфе, но виделись они редко. С невесткой, Нелей, у Маргариты Ивановны отношения не сложились. Она старалась: вязала внучкам платья, пекла пироги, привозила соленья. Но всё не так: то фасон не тот, то пирог «деревенский». Она не спорила, не ссорилась. Глотала обиды и молилась, чтобы сын жил счастливо.
А вот за Клару душа болела больше всего. Девять лет назад её выдали замуж за Артёма, хорошего, работящего парня. Зажили бы, да после рождения Петра что-то пошло вкривь. Вернулась в отчий дом, а вскоре, оставив годовалого сына на родителей, уехала в столицу — учиться и работать. Говорила, что задыхается в деревне.
— Ну а как наш Петя? Подрос? — тихо спросила Маргарита Ивановна, отпив воды, и сердце её болезненно сжалось.
Лицо Клары смягчилось.
— Вырос, мам. Совсем большой. Тренер хвалит. Только…
Она отвернулась, делая вид, что поправляет вазу.
— Только всё ещё спрашивает, когда поедем к бабе Рите и деду Коле. Особенно если болеет. Говорит, у вас пахнет яблоками и пирогами, а тут — машинами.
Маргарита Ивановна прикрыла глаза. Она помнила каждую ночь, когда Петя, уже забранный в город, плакал в трубку и просился назад. Помнила, как Николай Васильевич молча курил на крыльце, вытирая слезу. Они отдали тому мальчику всю нежность, а потом его просто увезли, как вещь.
— Он же должен быть с матерью, — тогда убеждала себя Маргарита Ивановна. — Это правильно.
Ещё в поезде, глядя в окно, она пыталась представить внука. Если в отца пошёл — Артём был высокий, крепкий, — то наверняка вытянулся. Николай Васильевич так хотел взглянуть на него, всё просил: «Жена, пофотографируй побольше, мне тут скучно будет». Сам бы рванул, да слёг за неделю до её отъезда.
— Ты справишься один-то? — причитала Маргарита Ивановна, укладывая банки в сумку.
— Справлюсь, — хрипел Николай, поправляя одеяло. — Поезжай. Только смотри там… чтобы у Клары всё было в порядке. Чую сердцем, неспроста она отдаляется.
— Ну вставай уже, мам, я тебя накормлю! — позвала Клара, ведя мать вглубь квартиры. — Купила суп с лапшой и котлеты. О, а вот и Петя! — воскликнула она, услышав щелчок ключа.
Дверь распахнулась, и в коридор вбежал вихрастый десятилетний мальчишка со спортивной сумкой. Увидев бабушку, он застыл, потом скинул кроссовки и кинулся к ней, обняв крепко.
— Бабуль! Ты приехала!
Маргарита Ивановна прижала к себе его тёплое, пропахшее осенним ветром тело. Слёзы сами потекли по щекам, и она даже не пыталась их остановить.
— Ой, ба, ты меня сейчас задушишь, — рассмеялся Петя, но сам не отпускал её, сияя радостной улыбкой.
— А ведь вырос-то как! — всхлипывала она, отводя его чуть назад, чтобы разглядеть. — Совсем взрослый уже. Я тебе свитер связала, зелёный, с оленями… — её голос дрогнул от лёгкой растерянности. — Может, мал будет.
— Ничего, бабушка, довяжешь новый! — бодро сказал он и снова прижался к ней. — Я очень ждал тебя.
Позже Маргарита Ивановна сидела за чужим, слишком блестящим столом и пыталась утолить голод одной котлетой. Суп — прозрачный, с тонкими нитями лапши — исчез без следа сытости. Она с тоской взглянула на блюдо, где лежали ещё пять маленьких котлет, купленных Кларой в кулинарии. Готовить дома у дочери времени не находилось.
— Мама, тебе ещё положить? — спросила Клара вежливо, но без тепла, уже поднимаясь, чтобы унести тарелки.
— Да нет, доченька, спасибо, я сыта, — солгала Маргарита Ивановна, чувствуя, как под ложечкой предательски ныло. — С дороги есть не хочется.
Она оглядела кухню: новая техника, стильная мебель, свежий ремонт. В комнате Пети — компьютер, гитара, спортивный уголок. На дочери — дорогой костюм, золотые серьги. Нужды тут не было. Было другое — чужой уклад, чужие правила.
«Сытый, а всё равно голодный, — с грустной иронией подумала она. — У нас в деревне стол ломился даже при скудных деньгах. А тут… всё наполовину. И еда, и отношения».
Петя, доедавший свою порцию, вдруг поднял глаза:
— Ба, а почему ты только одну котлетку съела? Они вкусные! Мам, дай бабушке ещё, она же с дороги!
Клара застыла с тарелкой в руках. На её лбу прорезалась складка.
— Петя, не учи взрослых. Бабушка сказала, что сыта.
— Но она же… — мальчик умолк под строгим взглядом матери.
Маргарита Ивановна поспешила вмешаться, ласково проведя рукой по его волосам:
— Всё хорошо, внучек, я действительно уже наелась. Спасибо тебе.
Но внутри что-то кольнуло. Детская прямота показала ту самую стену, которую она почувствовала с первой минуты. Здесь всё выглядело правильно, но без души.
— Мам, ты устала. Пойдём, я тебе постелю в гостиной, — сказала Клара и взяла чемодан с гостинцами. — Завтра разберём.
Маргарита Ивановна кивнула, но в мыслях уже решила: завтра, когда все уйдут, тихонько достанет из чемодана кусок сала и домашний хлеб. Съест стоя у окна, глядя на город, такой чужой и холодный. Ведь сегодня дочь прямо сказала: «Мы такое не едим».
Тишина квартиры давила на уши. Следующие два дня Маргарита Ивановна оставалась одна, как забытая вещь. Клара утром убегала, бросая на ходу: «Обед в холодильнике, разогрей». Петя пропадал то в школе, то на футболе, то у друзей.
Невысказанная натянутость между матерью и дочерью висела густым облаком. Маргарита Ивановна пыталась занять себя: перемыла и без того чистую плиту, перегладила вещи Пети, но чувствовала — лишняя.
На третий день Клара, вернувшись, прямо с порога сказала:
— Мам, давай я билет тебе куплю. А то вдруг мест не будет, сейчас же сезон.
Маргарита Ивановна вздрогнула, будто от удара.
— Какой сезон? Тут юг что ли? Я только приехала, Кларочка… — голос её дрогнул. — Хотя… может, ты и права, дочка.
Она протянула документы. Сердце болело. Она ведь обещала Николаю вернуться недели через полторы. Думала, побудет с внуком, наготовит щей, пирогов… А тут магазинная еда и торопливое равнодушие.
Клара, купив билет, заметно повеселела.
— Вот и хорошо. Достанется тебе нормальное место, а не боковушка возле туалета. Да и вообще ты у нас уже достаточно побыла. Что тебе делать здесь? Через два дня домой.
— Наверное, ты права… — тихо согласилась мать.
Мысль о том, что осталось продержаться всего два дня, грела Клару. А вечером Маргарита Ивановна, проходя мимо полуоткрытой двери в комнату внука, невольно задержалась.
Клара лежала на кровати сына и жаловалась усталым голосом:
— …Мешает же, включила на всю громкость. Я ещё деликатно спросила, не оглохла ли она…
И тут раздался голос Пети:
— Мам, а когда дядя Витя снова приедет? Он обещал помочь с роботом.
— Скоро, сынок. Как только бабушка уедет, так сразу. Скорей бы.
У Маргариты Ивановны перехватило дыхание. Она прижалась к стене, чтобы не упасть. Слёзы побежали сами собой, обжигая щеки.
Не помня себя, она вошла в комнату, наскоро набросала вещи в пустой чемодан. На шум вышла Клара.
— Мама? Ты куда собралась?!!
Но Маргарита Ивановна не могла объяснить. Слова застревали. Она чувствовала себя ненужной. Чужой. Помехой.
Она выбежала в ночь и мчалась к вокзалу. В ушах звенели голоса дочери, но тонули в шуме машин и ветра.
Всю ночь она просидела на вокзале, кутаясь в тёплую шаль, пахнущую домом. Утром поменяла билет на ранний поезд. Пусть боковушка сверху — лишь бы уехать.
Под стук колёс она плакала тихо, чтобы не слышали попутчики. Вспоминала молодость, детей, всё, что они с Николаем отдали ради них. А теперь оказались ненужными.
Поезд прибыл на её маленькую станцию поздним утром. И на перроне, кутаясь от холода, уже ждал он — Николай Васильевич. Увидев жену, он улыбнулся во всё лицо.
— Риточка, как же я рад! Заскучал совсем. Смотри, похудел! — подшутил он, беря её чемодан.
И Маргарита Ивановна впервые за эти дни улыбнулась в ответ. Сквозь слёзы. Потому что хоть кто-то её ждал. Хоть кому-то она была ещё нужна.
The post first appeared on .
Комментарии (0)