— Мама волнуется, не принимай близко, — говорил Артём, — ведь её единственный ребёнок женится

Я сидела на краю кровати и смотрела на пустое место рядом. Простынь ровная, холодная — как и всё в этой комнате. Артём снова ночевал у матери. Укладывал её, поил чаем с мёдом, слушал жалобы на бессонницу и давление.
Наша спальня давно перестала быть «нашей» — она превратилась в мой угол, в котором только тишина знала, сколько ночей я провожу одна.

Когда-то я считала себя самой счастливой женщиной на свете. Семь лет назад я вышла замуж за мужчину, который казался воплощением нежности и заботы. Артём открывал передо мной двери, не позволял нести пакеты, помнил, какой чай я люблю, и даже записывал в телефон, если я упоминала о какой-то мелочи. Он был внимательным, мягким, вежливым. Я верила, что мне повезло. Но не знала — его учили заботиться не о женщине, а о своей матери.

Первые тревожные нотки прозвучали задолго до свадьбы.
Когда мы обсуждали дату, Мира Сергеевна сказала твёрдо:
— Только не воскресенье, это наш семейный день. Мы всегда проводим его вместе.
Когда выбирали ресторан, она настаивала:
— В «Оливии» у меня знакомая менеджер, сделает скидку.
Когда я принесла свадебное платье, она смерила его взглядом:
— Слишком открыто. Люди подумают, что невеста моего сына легкомысленна.

Артём лишь улыбался:
— Мама волнуется, не принимай близко. Она просто переживает, ведь я у неё один.

И я соглашалась. Снова и снова. Ведь я любила его. Верила, что после свадьбы всё изменится — мы станем самостоятельной семьёй, с собственными правилами.
Как же я ошибалась.

Первые месяцы брака были сплошной проверкой.
Мира звонила каждый день ровно в семь утра. Не Артёму — мне.
— Соня, не забудь, он не ест жареное. И рубашки нужно гладить с паром. А ещё посуду лучше мыть вот этим средством, у него аллергия на лимон.

Я слушала, кивала в трубку, а потом делала по-своему.
Пока однажды Артём не сказал за завтраком:
— Знаешь, мама права. Яичницу я и правда не люблю.

Я замолчала. С того дня он всё чаще ссылался на «мамин опыт».
Так, незаметно, наш дом стал филиалом её квартиры.

Сначала она навещала нас по субботам, потом по средам, потом — просто приходила, когда хотела. У неё был ключ:
— На случай, если что-то случится с моим мальчиком, — говорила она.

Она переставляла вещи, заглядывала в шкафы, проверяла еду в холодильнике.
— Я просто упорядочила, чтобы тебе было удобнее, доченька.

Когда я просила Артёма поговорить с ней, он лишь вздыхал:
— Соня, ну не преувеличивай. Это моя мама. Ей не нужно спрашивать разрешения входить в дом своего сына.

— Но это же наш дом! — возражала я.
— Который она помогла нам купить, — спокойно отвечал он.

Эта фраза ставила точку. Каждый раз.

Когда я узнала, что жду ребёнка, я плакала от счастья. Думала, теперь у нас появится свой центр — маленький человек, ради которого Артём научится ставить границы.

Но Мира восприняла мою беременность как угрозу.
— В твоём возрасте я уже заканчивала университет, — говорила она, глядя на мой живот, — а ты хочешь, чтобы мой сын не спал ночами? Он работает!

Она рассказывала Артёму ужасы о трудных родах и «истеричных молодых матерях». И я видела, как в нём поселился страх.

Когда начались схватки, я позвонила Артёму в два ночи.
— Сейчас приеду, — сказал он.
Через десять минут перезвонил:
— Соня, у мамы давление. Вызвал скорую. Всё под контролем, не волнуйся, я чуть позже.

Он не приехал.
Я рожала одна.

Когда утром он пришёл с букетом, я уже не плакала. Просто смотрела, как он держит дочь на руках.
— Прости, я не мог оставить маму одну… — сказал он тихо.

Я не ответила.

Мира приехала в роддом в тот же день. Принесла гору вещей — всё розовое, с кружевами, хотя я просила спокойные оттенки.
— Девочка должна быть девочкой, — сказала она и прижала малышку к себе. — Видишь, она чувствует бабушку.

С того момента она приходила ежедневно.
Учила меня, как держать ребёнка, как кормить, как купать.

Я постепенно перестала чувствовать себя матерью.

Когда дочке исполнилось восемь месяцев, я вышла на работу — не из желания, а из необходимости. Зарплаты Артёма уходили на ипотеку и помощь матери.

Мира проводила у нас целые дни, «помогая».
— Ты должна быть благодарна, что я присматриваю за малышкой, — говорила она.

Я была благодарна. И одновременно — в ловушке.

Когда Мире исполнилось шестьдесят шесть, она упала и сломала ногу. Артём заявил:
— Она не может жить одна. Берём её к себе.

Я пыталась возражать, но было бесполезно.
Машину комнату отдали под бабушкину спальню.
Маша переехала к нам.
А потом начались ночные дежурства. Артём вставал к матери — «воды подать», «таблетку найти», «посидеть рядом».

Прошло два года. Мира давно восстановилась. Но не съехала.
— А вдруг опять упадёт? — говорил Артём.

Я больше не чувствовала себя женой. Я стала соседкой, поваром и няней.

Нашу седьмую годовщину я планировала как праздник. Забронировала ресторан, купила платье, договорилась с подругой, чтобы она посидела с дочкой.
Но когда мы уже собирались выходить, Мира вышла из комнаты, бледная:
— Артёмушка, мне плохо. Вызови скорую…

Приехали врачи. Давление в норме, сердце в порядке. Посоветовали отдых.
Артём остался с ней.
— Потом отметим, — бросил он мне через плечо.

Я стояла у двери в вечернем платье и поняла: я в этом браке лишняя.

Наутро я сказала:
— Артём, нам нужно поговорить.
Он налил кофе, сел напротив.
— Я больше не могу так жить. Ты выбрал мать вместо меня и дочери.

Он побледнел:
— Что ты несёшь? Я вас люблю.

— Нет, — сказала я спокойно, — ты её любишь. А нас просто не оставляешь, чтобы не чувствовать вину.

Он пытался спорить, убеждать, что мать больна.
— А я? Я не нуждаюсь в тебе? Маша не нуждается в отце?
Он промолчал.

И в этом молчании был весь ответ.

— Уезжай к ней, — сказала я. — Раз уж и так живёшь там душой.

Он ушёл через неделю. Взял вещи, поцеловал дочку и сказал, что это временно.
Мира провожала его взглядом победительницы.

Прошло три месяца. Артём звонит, навещает Машу по выходным.
Она возвращается грустная — «бабушка не разрешает шуметь, у неё болит голова».
Артём иногда предлагает «начать всё заново». Но только тогда, когда мать не слышит.

Я не сержусь. Я отпустила.
Он просто так и не понял, что значит быть мужем.
Он выбрал удобство матери вместо любви к жене и дочери.

А я выбрала себя.

Сегодня утром я проснулась в пустой комнате, где впервые за долгие годы не нужно шептаться и оправдываться.
Заварила кофе, открыла окно, вдохнула тишину.
И улыбнулась отражению.

Я больше не тень.
Я — первая.
Первая в своей собственной жизни.