Пушкин торопился в Петербург. На почтовой станции Залазы ему встретились тройки с арестантами,...
Н. Репин. «Пушкин в Лицее», 2011 г. Vostock photoПушкин торопился в Петербург. На почтовой станции Залазы ему встретились тройки с арестантами, среди которых выделялся высокий бородатый господин во фризовой шинели и медвежьей шапке. Взглянув друг на друга, они кинулись в объятия. Жандармы их растащили. Поэт бросился по грязи вслед за арестантской телегой, но дюжий фельдъегерь сгреб его в охапку. Пушкин кричал, что ему не дали проститься с другом, что по приезде в столицу тотчас доложит императору и «не преминет сказать и генерал-адъютанту Бенкендорфу»...
В конце весны 1811 года в семействе знатных, но обедневших дворян Пушкиных волнение — родители вознамерились отдать старшего сына, двенадцатилетнего Александра, в учебное заведение. Наиболее подходящим отцу, Сергею Львовичу, казался Иезуитский пансион в Петербурге — в ту пору иезуиты были в моде. Но тут до Москвы дошел слух, что Александр I собирается открыть в Царском Селе небывалое в России учебное заведение — лицей. Что такое лицей — никто не знал.
Сергей Львович навел справки и выяснил: в новой школе предполагают готовить политическую элиту, преподавать пригласят лучших профессоров, и возможно, воспитываться там будут великие князья Николай и Михаил, младшие братья государя. К тому же учить обещали бесплатно в отличие от иезуитов, взимающих за учение тысячу рублей в год.
Сергей Львович решил во что бы то ни стало устроить сына в лицей, но надо было хлопотать, искать протекцию. Таковая нашлась в лице друга семьи — влиятельнейшего Александра Ивановича Тургенева. В июле Саша с дядюшкой Василием Львовичем, известным поэтом, выехал в Петербург, выдержал экзамен и был принят в лицей.
Новое учебное заведение задумывалось Александром I и известным реформатором Михаилом Сперанским для «образования юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной и составляемого из отличнейших воспитанников знатных семейств», что сулило им блестящую карьеру в будущем. Школу назвали на греческий манер — лицеем. Когда-то на окраине Афин, близ храма Аполлона Ликейского, существовала школа, основанная великим философом древности Аристотелем. Она называлась ликеем, или лицеем. Занятия в ней проводились в форме увлекательных бесед юношей с учителем во время прогулок по аллеям тенистых садов.
Новое учебное заведение задумывалось Александром I и известным реформатором Михаилом Сперанским для «образования юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной и составляемого из отличнейших воспитанников знатных семейств», что сулило им блестящую карьеру в будущем Vostock photoДля нынешнего лицея отвели четырехэтажный флигель Екатерининского дворца, пятнадцатью годами ранее построенный Кваренги для дочерей Павла I, и предоставили в распоряжение воспитанников роскошные царскосельские сады.
Открывали лицей девятнадцатого октября 1811 года торжественно, при большом стечении важных гостей. В большой зал ввели тридцать мальчиков, одетых в новую парадную форму. Государев портной Мальгин сшил им франтоватые синие мундирчики и белые панталоны; к наряду полагались треуголки и ботфорты. Отроки уже познакомились, пригляделись друг к другу на квартире директора Малиновского, куда их, по воспоминаниям Ивана Пущина, «неоднократно собирали сначала для снятия мерки, потом для примеривания платья, белья, сапог, шляп и пр. Сын директора Иван тут уже был для нас чем-то вроде хозяина».
Чиновник министерства просвещения зачитал «Высочайшую грамоту» — императорский указ об открытии лицея, не забыв упомянуть, что в этом «новом святилище наук телесные наказания отменены». После нескольких скучных речей к столу вышел молодой профессор нравственных наук Александр Петрович Куницын и сразу привлек внимание воспитанников. «Вы ли захотите смешаться с толпой людей обыкновенных, пресмыкающихся в неизвестности и каждый день поглощаемых волнами забвения? — обратился он к лицеистам. — Нет! Любовь к славе и отечеству должны быть вашими руководителями».
Вечером, когда важные гости разъехались, лицеистов переодели в будничные сюртуки и вывели на прогулку. Садовые дорожки были усыпаны пушистым, рано выпавшим снегом. На фронтоне лицейского здания в честь императора сияла огненная буква «А», вокруг горели масляные плошки. При свете иллюминации будущие столпы отечества бросились играть в снежки.
Отпрыски знаменитых семейств оказались очень разными, но скоро, по словам Ивана Пущина, «...сжились, свыклись. Образовалась товарищеская семья, в этой семье — свои кружки; в этих кружках начали обозначаться, больше или меньше, личности каждого; близко узнали мы друг друга, никогда не разлучаясь; тут образовались связи на всю жизнь».
Устав лицея Vostock photo
Портрет В.Ф. Малиновского работы неизвестного художника, 1790-е гг. Vostock photoНачалось все с прозвищ. Сильвестр Броглио, потомок знатных, но обнищавших сардинских графов, получил прозвище Граф. Мишу Яковлева, строящего рожи и уморительно подражающего, прозвали Паяцем, а директорского сына Ивана Малиновского за буйный нрав и драчливость — Казаком. Сашу Горчакова за респектабельную внешность величали Франтом. Сашу Пушкина за блестящее знание французского — Французом, за непоседливый нрав — Егозой. Иногда в минуту острой стычки ему еще бросали из Вольтера: «Смесь тигра с обезьяной». Последнее ему особенно льстило...
Жизнь потекла по строго установленному порядку. Лицеисты вставали в шесть утра, одевались при свечах и сбегали вниз по лестнице на молитву, потом шли в класс и весь день с перерывами на завтрак, обед и прогулки учились. В половине девятого вечера ужинали и занимались своими делами: одни читали в библиотеке, другие играли в мяч, третьи просто болтали. В десять расходились по дортуарам и ложились спать.
За лицеистами ходили несколько дядек: они чистили сапоги и платье, прибирали в комнатах. У каждого лицеиста была своя: с железной кроватью, комодом для белья, конторкой, стулом и столом для умывания. На конторке — чернильница, гусиные перья, подсвечник и щипцы для снятия нагара со свечи. Пушкину достался самый маленький дортуар № 14, но Саша не унывал, ведь его соседом оказался Ваня Пущин, или Жанно, с которым он успел подружиться. Комнаты отделены друг от друга не стенами, а невысокими — чуть выше роста человека — перегородками. По ночам озорники шепотом переговаривались, а то и лазили друг к другу в гости.
Кушанья у лицеистов были хороши. Готовили их во флигеле директорского дома. В большой столовой распоряжался буфетчик — тафельдекер, тарелки разносили гувернеры. За трапезой полагалось сперва с благоговением слушать молитву, а потом «сидя за определенным столом, пить чай и кушать завтрак со всей благопристойностью и тихостью». Одно время лицеистам за обедом давали по полстакана портеру, но потом эту английскую традицию упразднили, ограничившись отечественным квасом. Когда же кто-то бывал именинником — в этот день подавали кофе с сюрпризом утром или шоколад вечером.
«Тут образовались связи на всю жизнь». Слева направо: лицеисты Вильгельм Кюхельбекер, Антон Дельвиг, Иван Пущин и Александр Пушкин. Почтовая открытка. Ю. Иванов, 1987 г. Vostock photoЛетом 1812 года мирная лицейская жизнь была прервана. Через Царское Село пошли на запад полки. Воспитанники выбегали и кричали: «Бейте супостатов!» В письмах из дому сообщали, что одни родственники ушли на войну, имения других заняты неприятелем. Друг Вильгельм Кюхельбекер собирался бежать в армию, его с трудом удержали. Он бредил идеей пробраться в лагерь французов и убить Наполеона. Меж тем директор получил секретную инструкцию об эвакуации лицея, если француз двинется к Петербургу. К счастью, вскоре пришло известие об отступлении Бонапарта из Москвы, что явилось подарком к первой лицейской годовщине.
...Нахлобучив на голову треуголку, Александр выбежал в парк. Ветер нес по аллеям желтые листья. Среди деревьев мелькали синие мундиры, слышался смех и гомон товарищей. Он же сейчас искал уединения, чтобы сочинять.
Стихи в лицее писали все кому не лень: Корсаков, Илличевский, Кюхельбекер, Дельвиг. «Ха-ха-ха, хи-хи-хи — Дельвиг пишет стихи!» — распевали школяры в одной из своих национальных песен. Куплеты они сочиняли вместе, а национальными назвали их оттого, что почитали лицей отдельным государством, себя же — особой нацией.
В тринадцать лет и Пушкин осознал свой поэтический дар, этому способствовал обычный урок словесности, на котором профессор Кошанский неожиданно заявил: «Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами». «Господа лицеисты» задумались, обмакнули перья в чернила... но стихи как-то не клеились. Лишь Пушкин вмиг сочинил и подал профессору четверостишие — оно, к сожалению, не сохранилось. Все товарищи бросились его поздравлять, а Константин Гурьев в восторге даже попросил разрешения подержаться за кончик его сапога.
Рифмы давались Саше легко, рождались сами собой и словно просились на бумагу. Как вспоминал Сергей Комовский, «не только в часы отдыха от учения... на прогулках... но нередко в классах и даже во время молитвы Пушкину приходили в голову разные пиитические вымыслы, и тогда лицо его то помрачалось, то прояснялось. Набрасывая же свои мысли на бумагу, от нетерпения он грыз обыкновенно перо и, насупя брови, надувши губы, с огненным взором читал про себя написанное».
Для лицея отвели флигель Екатерининского дворца и предоставили в распоряжение воспитанников роскошные царскосельские сады Wikimedia Commons © Алексей ФёдоровОбучение в лицее длилось шесть лет и по статусу приравнивалось к университетскому. Первые три года — так называемый начальный курс — изучались предметы старших классов гимназии. Три последующих — окончательный курс — содержал основные предметы трех факультетов университета: словесного, нравственно-политического и физико-математического.
Среди предметов значились этика, логика, правоведение, отдельно риторика и словесность — русская, французская, латинская и немецкая. Точные науки были представлены математическими началами, физикой и космографией, статистикой. Большое внимание уделялось гимнастике и изящным искусствам — лицеисты занимались чистописанием, рисовали, учились танцевать и фехтовать.
В Царское Село привлекли лучших преподавателей. Куницын, Кайданов и Карцов — выпускники Петербургского педагогического института — совершенствовали свои знания в Геттингене, Йене и Париже. Такие педагоги наставляли, «не затемняя ума детей пространными изъяснениями, а возбуждая собственное его действие», то есть учили мыслить, рассуждать, искать истину.
О директоре лицея Василии Федоровиче Малиновском Александр Горчаков писал своему дяде: «Я не найду выражения для похвалы Малиновского, какой прекрасный и какой достойный человек. Он относится к нам как к своим детям и не делает разницы между нами и своим сыном». Лучшей мерой воспитания директор считал личные беседы с подопечными. Он подолгу гулял с мальчишками и даже приглашал их в собственный дом — для воспитанников, которые по правилам лицейской жизни не имели права ездить домой, это был настоящий праздник. Для практических занятий школяров ботаникой, чтобы «упражняться в охотку в садоводстве», он использовал дачу тестя, которая находилась между Царским Селом и Павловском. Когда Малиновский скоропостижно скончался в 1814 году, мальчишки искренне горевали.
В манеже лицеисты занимались верховой ездой, купались в специально оборудованной купальне на Большом пруду. Зимой на Зеркальных прудах катались на коньках. Особенно весело гулялось в каникулярное время, когда Царское Село становилось «Петербургом в миниатюре». У гауптвахты играл военный оркестр, аллеи парка заполняла нарядная публика, давались разные представления. Осенью же, как остроумно заметил Олосенька Илличевский, «все запрется в домы, разъедется в столицу... Чем убить такое скучное время? Вот тут поневоле призовешь к себе науки».
На последних курсах директором лицея стал Егор Антонович Энгельгардт, который быстро нашел с лицеистами общий язык. Это отметил даже Александр I. П. Пороховников. Портрет Е.А. Энгельгардта, 1877 г. Vostock photoСреди примерных учеников Пушкин не числился. По успеваемости был двадцать шестым из двадцати девяти, но в российской и французской словесности, а также в фехтовании показал превосходные успехи. Уроки фехтования в лицее давал Алекс Вальвиль — французский фехтмейстер на русской службе. Еще один француз, де Будри, преподавал французскую литературу, а заодно рассказывал лицеистам о Марате и Робеспьере с непосредственностью человека, видевшего все своими глазами, — ведь он приходился Марату родным братом и был «на него похож лицом».
Отечественная же история оказалась для Александра «семейной хроникой». На лекциях профессора Кайданова он слушал рассказы о своих предках — непокорных Пушкиных, о знаменитом прадеде Абраме Ганнибале — арапе Петра Великого. Оживала история и в царскосельских парках, где в память о победах русского оружия при Чесме, Кагуле и Морее было воздвигнуто множество обелисков, на которых сверкали медью имена русских полководцев. Среди них и имя его двоюродного деда — Ивана Абрамовича Ганнибала, цехмейстера морской артиллерии, сжегшего турецкие корабли и взявшего крепость Наварин.
В журнале, куда преподаватели и надзиратели записывали свои наблюдения о воспитанниках, есть любопытные пометки о его поведении и характере. «Пушкин весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен», — сетовал Куницын. О том же писал и историк Кайданов: «При малом прилежании оказывает очень хорошие успехи, и сие должно прописать прекрасным дарованиям. В поведении резв».
Лицеисты мнили себя поэтами, оттого точные науки у них вызывали уныние. Особенно не давались они Пушкину. Однажды профессор математики Карцов вызвал его к доске и задал задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и беспрестанно писал какие-то формулы.
— Что ж вышло? Чему равняется икс? — не выдержал преподаватель.
Пушкин, улыбаясь, ответил:
— Нулю!
— У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи.
Лицей имел богатую библиотеку, которая помимо прочего получала множество зарубежных изданий Vostock photoСлучалось, тот же преподаватель изгонял его из класса, когда, забыв об уроке, Пушкин углублялся в чтение посторонних книг. По этому поводу лицеисты даже песенку сочинили:
...А что читает Пушкин?Подайте-ка сюды!Ступай из класса с богом,Назад не приходи.
Однако, по свидетельству Сергея Комовского, все преподаватели с удовольствием слушали его эпиграммы «насчет других». Тот же Карцов от души смеялся шуткам над школьным лекарем Францем Пешелем, который, в свою очередь, охотно слушал насмешки над профессором математики.
Лазарет при Царскосельском лицее был любимым местом воспитанников. Болея или прикидываясь хворыми, они охотно проводили там дни. За шесть лет обучения Пушкин находился в стационаре пятнадцать раз. Поводом были ушибы, желудочные расстройства, кожная болезнь, простуды. Последнее неудивительно: в холодное время года на этаже, где размещались дортуары воспитанников, температура едва достигала тринадцати-четырнадцати градусов, а в школьном лазарете на втором этаже было тепло и уютно. К тому же молодой разговорчивый доктор пользовался у лицеистов доверием. От Пешеля узнавали последние новости — неслучайно его называли другом царскосельского бомонда.
Vostock photoСтуденты так стремились попасть к нему в лазарет, что часто придумывали для этого несуществующие недуги, которые остроумный доктор называл «лихорадкой притворства». Да и как было не стремиться, если сохранившееся меню для больного от двенадцатого июня 1814 года и в наши дни вызывает аппетит: «На обед — суп из перловой крупы с телятиной, жаркое из цыпленка и яйца всмятку, на ужин — суп с манными крупами, котлеты из телятины, бутылка красного вина и помимо всего — фунт меду».
Если летом досуг проводили на прогулке, то зимой — в чтении. Лицей имел богатую библиотеку, которая помимо прочего получала множество зарубежных изданий. «Достигают ли нашего уединения вновь выходящие книги? спрашиваешь ты меня; можешь ли в этом сомневаться? — пишет Илличевский другу. — Мы стараемся иметь все журналы и впрямь получаем: Пантеон, Вестник Европы, Русской Вестник и пр.». И далее добавляет, что лицеисты не прочь удивляться «цветущим гениям Жуковского, Батюшкова, Крылова, Гнедича», а также «беседовать с умами Расина, Вольтера, Делиля».
Обучение в лицее длилось шесть лет и по статусу приравнивалось к университетскому Юрий Белинский/ТАССНикогда не пустовала и Газетная комната, где в часы, свободные от классов, читались русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях. Однажды Пушкин вошел в Газетную комнату, взял свежий номер журнала «Вестник Европы» за 1814 год и с удивлением обнаружил там напечатанным свое стихотворение « К другу стихотворцу» с просьбой издателя авторизоваться господину сочинителю. Оказалось, это проделка Дельвига — тайком от друга тот послал в журнал его стихи.
Жизнь в Царскосельском лицее била ключом: проказы следовали одна за другой. Стянуть яблоко из императорского сада, украдкой полакомиться пирожным в кондитерской Родакса, своевольно отлучиться за пределы лицея — такие случаи среди учеников были нередки.
Весьма шумным происшествием стала и история с гоголь-моголем. Компания с Пущиным, Пушкиным и Малиновским во главе устроила тайную пирушку. Пущин раздобыл где-то ром — бутыль в соломенной оплетке. Дядьки — Леонтий и Фома — купили по просьбе студентов яиц и сахару и тайком принесли в одну из своих комнат кипящий самовар. Лицеисты натолкли сахару, приготовили горячий алкогольный коктейль и принялись распивать.
Неожиданно пожаловали гости, однокашники Сильвестр Броглио и Александр Тырков. Увидев, что ром остался почти нетронутым, они решили показать товарищам, что такое настоящий гоголь-моголь, и сварили вторую порцию, покрепче. Вскоре дежурный гувернер заметил необыкновенное оживление, шумливость и донес инспектору. Тот учинил расследование. Малиновскому, Пушкину и Пущину пришлось стоять две недели на коленях во время утренней и вечерней молитвы, сместиться за обеденным столом на последние места — на что Пушкин тут же сочинил стишок: «Блажен муж, иже / Сидит к каше ближе». К тому же «имена помянутых воспитанников с означением их вины» были внесены в черную книгу, которую, впрочем, вскоре сдали в архив.
С возрастом взрослели и проказы. Нелепый глуховатый Кюхля был, по свидетельству Корфа, «предметом постоянных неотступных насмешек целого лицея». Пушкин тоже не щадил товарища, донимал эпиграммами и шутками. Тем не менее в глубине души любил этого странного высокого юношу. Одним из первых сумел разглядеть за несуразной внешностью Вилли его благородство и бескорыстие, поразительную начитанность и страстную приверженность поэзии. Впрочем, однажды друзья едва не угробили друг друга. Поводом для ссоры послужила едкая пушкинская эпиграмма: «За ужином объелся я, / А Яков запер дверь оплошно — / Так было мне, мои друзья, / И кюхельбекерно и тошно». Вильгельм не оценил игру слов приятеля, и дело должны были разрешить пистолетные выстрелы.
Нелепый глуховатый Кюхля был, по свидетельству Корфа, «предметом постоянных насмешек целого лицея». Пушкин тоже не щадил товарища, хотя и любил его. П. Яковлев. Портрет В.К. Кюхельбекера. Репродукция с гравюры И. Матюшина, 1835 г. Vostock photoСтреляться решили на Волковом поле, позднее ставшем весьма популярным местом встречи петербургских дуэлянтов. Пущин был секундантом Пушкина, Дельвиг — Кюхельбекера и стоял от него слева. Вилли начал целиться, и Пушкин закричал: «Дельвиг! Стань на мое место, здесь безопаснее». Кюхельбекер взбесился, рука дрогнула, и он пробил фуражку на голове Дельвига. Александр отбросил пистолет в сторону и хотел было обнять друга, но Кюхельбекер яростно кричал: «Стреляй!» Пушкин убедил его, что стрелять нельзя — в ствол забился снег, и со словами «Полно дурачиться, милый, пойдем пить чай» подал Кюхле руку. Друзья отправились домой и к вечеру помирились.
Но далеко не все проделки лицеистов сходили им с рук, одна история последнего курса была доведена до сведения императора. У камер-фрейлины Варвары Волконской имелась горничная Наташа, с которой все лицеисты любили полюбезничать. Как-то в переходе в вечерней темноте заслышав шорох платья и воображая, что это Наташа, Пушкин попытался ее поцеловать. Каково же было изумление юноши, когда оказалось, что он прижал к стене саму засидевшуюся в девицах фрейлину. Разразился скандал. Волконская пожаловалась брату-царедворцу, тот — государю.
Призвав к себе директора лицея, Александр I недовольно заметил:
— Твои воспитанники не только снимают через забор мои наливные яблоки, бьют сторожей садовника, но теперь уже не дают проходу фрейлинам моей жены.
Директор быстро нашелся:
— Ваше величество, я искал случая принести повинную за Пушкина. Он, бедный, в отчаянии — приходил за моим позволением письменно просить княжну, чтоб она великодушно простила ему это неумышленное оскорбление.
— Пусть пишет, уж так и быть, беру на себя адвокатство за Пушкина, — неожиданно смягчился император и понизив голос, с улыбкой добавил: — Между нами говоря, старая дева, быть может, в восторге от ошибки молодого человека.
В январе 1815 года в лицее было объявлено «публичное испытание воспитанников первого приема по случаю перевода их из младшего в старший возраст». Приглашались почетные гости и родители учащихся, в их числе и Сергей Львович Пушкин. Когда стало известно о приезде в лицей Державина, преподаватель словесности Галич попросил Пушкина сочинить стихи, достойные прочтения пред великим стариком. Ода юного поэта «Воспоминания в Царском Селе» прозвучала «с необыкновенным оживлением». Державин, до того дремавший в кресле, встрепенулся, глаза у него заблестели. Растрогавшись, он захотел обнять пылкого лицеиста, но тот от смущения убежал.
В январе 1815 года в лицее было объявлено «публичное испытание воспитанников первого приема по случаю перевода их из младшего в старший возраст». Когда стало известно о приезде Державина, преподаватель словесности Галич попросил Пушкина сочинить стихи, достойные прочтения пред великим стариком. И. Репин. «Пушкин на экзамене в Царском Селе 8 января 1815 г.», 1911 г. Всероссийский музей А.С. Пушкина Vostock photoПосле экзамена о даровании Пушкина заговорили в литературных кругах. Петр Вяземский вопрошал Батюшкова: «Что скажешь о сыне Сергея Львовича? — чудо, и все тут. Его «Воспоминания» скружили нам голову с Жуковским. Дай Бог ему здоровья и учения, и в нем будет прок, и горе нам. Задавит каналья!»
А юного поэта занимали совсем другие мысли — он влюбился в Катеньку Бакунину, сестру лицейского товарища. «Прелестное лицо ее, дивный стан и очаровательное обращение произвели восторг во всей лицейской молодежи», — вспоминал один из учеников. Вместе с матерью Катенька жила на даче недалеко от Царского Села, навещала брата и бывала иногда на лицейских балах.
Подобные визиты не могли быть частыми: не позволял лицейский распорядок. Однако и ее редких посещений хватало кудрявому отроку, чтобы искать мимолетных встреч, посылать тайные записки: «Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу — ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с ней на лестнице — сладкая минута!..»
Малиновскому долго не могли найти достойную замену, пока на последних курсах в лицее не появился Егор Антонович Энгельгардт, который быстро нашел с лицеистами общий язык. Это заметил даже Александр I: «Вижу и радуюсь, что директор и его воспитанники составляют нераздельную семью. Ты счастлив, Энгельгардт, ты окружен благородными любящими сердцами».
В каникулярное время лицеисты с новым директором совершали дальние, порой двухдневные прогулки по окрестностям. Зимой ездили на нескольких тройках за город завтракать, в праздничные дни пить чай, а в его гостеприимном доме находили приятное женское общество и знакомились с обычаями света.
Строгости и запреты исчезли, лицеисты без надзора могли бродить по Царскому Селу, бывать у знакомых, посещать домашний театр графа Толстого. Пушкин проводил досуг среди офицеров лейб-гусарского полка, где находил блестящих людей — философов вроде Чаадаева, и эпикурейцев вроде Нащокина, и повес вроде Каверина. Однажды, гуляя с Дельвигом в аллеях парка, неожиданно признался, что хочет пойти в гусары. Тося от возмущения чуть не свалился в пруд: «Саша, голубчик, ты — поэт от Бога. Какие гусары?»
Иван Пущин за участие в «деле декабристов» был сослан на каторгу РИА НовостиВ мае 1817 года «Санкт-Петербургские ведомости» пригласили публику и родителей на выпускные экзамены Царскосельского лицея. После этого ученики разбили колокол, который шесть лет собирал их на занятия, и каждый взял на память осколок. Впоследствии это стало традицией. Для первого, пушкинского выпуска директор Егор Антонович Энгельгардт распорядился изготовить из чугунных осколков памятные кольца в виде переплетенных в дружеском рукопожатии рук и лично надел их юношам со словами: «Идите вперед, друзья, на новом вашем поприще! Храните правду, жертвуйте всем за нее; не смерть страшна, а страшно бесчестие; не богатство, не чины, не ленты честят человека, а доброе имя, храните его, храните чистую совесть, вот честь ваша. Идите, друзья, поминайте нас...»
Вольховского ждала гвардия, Горчакова — дипломатия, Матюшкина — флот, Илличевского и Костенского — финансы, Стевена и Комовского — министерство просвещения, Корфа и Яковлева — юстиция. Пушкин был определен в Коллегию иностранных дел с чином коллежского секретаря. Прощаясь с альма-матер, питомцы дали друг другу клятву «...и последний лицеист один будет праздновать девятнадцатое октября».
После окончания лицея «чугунники» не забывали друг друга. Первые годы девятнадцатого октября они приезжали в Царское Село, обходили памятные места, обедали в доме директора, принимали участие в лицейском празднике. Потом стали собираться тесным кружком на «лицейский обед» в Петербурге, чаще всего на квартире Миши Яковлева. Их объединяло то великое братство, которое Энгельгардт называл «лицейством», и принадлежность к этому братству не могли разрушить ни годы, ни расстояния, ни разность политических воззрений.
На другой день после восстания на Сенатской площади князь Горчаков, занимавший высокий дипломатический пост, узнав, что по всему городу идут аресты, примчался на квартиру к своему однокашнику Ивану Пущину с заграничным паспортом и известием о том, что капитан корабля, стоящего под парами, готов взять его на борт. Жанно понимал, как серьезно рисковал карьерой Александр, но уехать не согласился — счел это бесчестием — и остался ждать ареста. Вероятно, в тот же день и Энгельгардт встретился со своим воспитанником, чтобы забрать у него на хранение портфель с лицейскими рукописями. Пущин получил их только тридцать один год спустя, после ссылки.
В 1882 году восьмидесятичетырехлетний Франт — Государственный канцлер Российской империи, блестящий дипломат Александр Михайлович Горчаков — исполнив юношескую клятву, последним отметил день лицея... Н. Богацкий. Портрет князя Александра Михайловича Горчакова, 1870-е гг. государственный Эрмитаж Vostock photoПозднее Энгельгардт сумел найти Пущина и за Байкалом, сообщая каторжнику новости о «наших чугунниках», в том числе и о его первом друге Пушкине. «В письмах родных и Энгельгардта я не раз имел о нем некоторые сведения, — вспоминал Пущин. — Бывший наш директор прислал мне его стихи «19 октября 1827 года».
Не побоялся написать в «каторжные норы» и Павел Мясоедов. Вечный объект лицейских насмешек по прозвищу Мясожоров, абсолютно лояльный к власти, назвавший сыновей именами членов императорской фамилии, вдруг пишет дружеское письмо только что сосланному «государственному преступнику» Ивану Пущину. «Вообразите, что от Мясоедова получил год назад письмо — признаюсь, никогда не ожидал, но тем не менее был очень рад», — сообщал Жанно Энгельгардту. И это еще не все. Как рассказал один из очевидцев, «Мясоедов в Туле поставил себе за долг: всех через сей город проезжающих лицейских у заставы встречать шампанским».
Четырнадцатого октября 1827 года на глухой почтовой станции Залазы случайно встретились именитый поэт Александр Пушкин и государственный преступник Вильгельм Кюхельбекер, которого перевозили из Шлиссельбургской крепости в Динабург. Эта встреча лицейских друзей оказалась последней, но они еще долго с оказией посылали друг другу весточки. В одной из них Кюхля спрашивал: «Помнишь ли наше свидание: мою бороду? Фризовую шинель? Медвежью шапку? Как ты через семь с половиной лет мог узнать меня в таком костюме? Вот чего не постигаю!»
Из крепости Динабург Кюхля писал племяннице Сашеньке: «Были ли вы уж в Царском Селе? ...Мне бы смерть как хотелось, чтобы вы посетили лицей, а потом мне написали, как его нашли. В наше время бывали в лицее и балы, и представь, твой старый дядя тут же подплясывал, иногда не в такт, что весьма бесило любезного друга его Пушкина, который, впрочем, ничуть не лучше его танцевал, но воображал, что он... Сousin germain (двоюродный брат. — Прим. ред.) госпожи Терпсихоры».
Пушкин вопрошал в одном из своих стихотворений: «Кому ж из нас под старость день лицея / Торжествовать придется одному?» Выпало Горчакову Wikimedia Commons © Алексей ФёдоровСохранились два письма, тайком посланные Вильгельмом Александру. Одно было отправлено с помощью некоего доброжелателя в 1830-м, когда Пушкин находился в Болдине: «Любезный друг Александр. Через два года, наконец, опять случай писать к тебе: часто я думаю о вас, мои друзья, но увидеться с вами надежды нет... А сердце голодно: хотелось бы хоть взглянуть на тебя. Я слышал, друг, что ты женишься: правда ли? Если она стоит тебя, рад...»
Шли годы, «чугунники» одного за другим теряли друзей. Когда не стало поэта, в Севастополе контр-адмирал Федор Матюшкин приказал: «Залп из всех орудий в знак траура. Убит на дуэли Пушкин, оповестите офицеров...» А лицейскому старосте Яковлеву написал в Петербург: «Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука?» Теперь лицеисты стали встречаться трижды в год — еще и в день рождения и смерти Пушкина.
Девятнадцатое октября 1882 года в Баден-Бадене выдалось на редкость холодным и ветреным. Сухощавый старик прогуливался по парку, раскланиваясь со знакомыми. Говорили, что он какой-то важный господин из России, но живет в Ницце, а в Баден-Баден приезжает на воды. При нем слуга и немка-сиделка.
По возвращении домой старик приказал разжечь камин, сел у огня и налил себе шампанского. «Лучше бы, конечно, гогель-могелю», — подумал с усмешкой. Помнится, Пушкин вопрошал в одном из своих стихотворений: «Кому ж из нас под старость день лицея / Торжествовать придется одному?» Выпало ему. Впрочем, он всегда был везунчиком...
В 1882 году восьмидесятичетырехлетний старец, пережив всех однокашников, Франт — Государственный канцлер Российской империи, блестящий дипломат, светлейший князь, кавалер ордена Андрея Первозванного с бриллиантами Александр Михайлович Горчаков, — исполнив юношескую клятву, последним отметил день лицея...
Статьи по теме:
Комментарии (0)