13 декабря медицинский психолог Игорь Мартынов вышел на смену в «красную» зону, как и каждый день вот уже в течение всего года. Помогать пациентам с коронавирусом он начал, когда на базе Городской клинической больницы № 67 им. Ворохобова открылся один из первых в России ковидных центров. Затем, после переоборудования Ледового дворца «Крылатское» в резервный госпиталь, был переведен туда. Он рассказал «Вечерней Москве», какие задачи стоят перед ним при лечении пациентов от COVID-19.
— Игорь Геннадьевич, зачем психологи нужны в «красной» зоне?
— Изначально мы занимались тем, что помогали людям совладать со стрессом, связанным с отсутствием информации. Никто еще не знал, чем они болеют, что это вообще за болезнь. В таких условиях у многих возникают тревожные панические состояния, которые подкрепляются и усугубляются дыхательной недостаточностью. Обычно паническая атака и без того сопровождается одышкой, повышенным сердцебиением, а здесь эти физиологические симптомы усиливаются поражением легких.
В дальнейшем спектр обязанностей расширился. В них входит выявление людей, которые нуждаются в психиатрической помощи для минимизации острых моментов. Зачастую один негативно настроенный или впадающий в панику пациент заражает своим состоянием соседей. Больные начинают пугаться, переживать, а это может негативно сказаться на их здоровье.
Мы находим тревожных пациентов, у которых психическое состояние выходит за рамки нормы, и помогаем им справиться с этим тяжелым состоянием.
— Вы помогаете каждому пациенту?
— Мы работаем адресно, по запросу. Лечащий врач, когда совершает обход, видит, кто более эмоционально реагирует, кто задает больше вопросов, кто тревожен — в общем, кому нужна психологическая помощь. Он отмечает этих пациентов и сообщает об этом психологической службе. Впрочем, иногда, даже если заявок не было после обхода, мы предлагаем помощь сами.
— Получается, вас интересуют не все пациенты, которые лечатся от коронавируса?
— На самом деле помощь нужна каждому пациенту, который столкнулся с заболеванием. Однако они условно делятся на несколько групп.
Первая группа — это люди, которые испытывают панику и тревогу в связи с госпитализацией. Все-таки для кого-то это первый опыт.
Вторая категория — люди, которые очень легкомысленно относятся к заболеванию и лечению, не соблюдают рекомендации врачей и игнорируют правила.
Третья группа — пациенты, отчаявшиеся из-за нехватки информации. Лечащий врач говорит им о состоянии здоровья, о лабораторных исследованиях, но пациент этого не понимает и ему надо на более человеческом уровне, с психологическим подходом объяснить, что с ним происходит. Ну и, конечно, мы занимаемся работой с горем, со страхом перед реанимацией. Некоторым становится страшно, когда ухудшается ситуация у кого-то из соседей.
— Как вы понимаете, что кто-то нуждается в вашей помощи особенно остро?
— Мы плотно взаимодействуем с врачами и со средним персоналом. Основной запрос поступает от медиков. С ними мы, кстати, тоже проводим работу — профилактику профессионального выгорания.
Также у нас есть кол-центр, в который обращаются родственники. Иногда они сами просят подойти к близкому человеку, рассказывают, что во время последней беседы с пациентом, например, они заметили, что больной пал духом, что его нужно поддержать.
— Вы говорили о группе пациентов, которые легкомысленно относятся к болезни. Что вы делаете с ними?
— Тут нужен комплексный подход. В работе с людьми, которые игнорируют рекомендации, масочный режим, призывы к вакцинации, есть сложности. Эти люди болеют тяжело. При этом очень часто происходят такие ситуации: пациенту назначают кислородотерапию в пронпозиции (в положении лежа на животе), а тот отказывается. Есть методы в когнитивно-поведенческой психологии, направленные на рационализацию процесса. Приходится строить для пациента логическую цепочку, оперируя фактами, объяснять, почему ему нужна кислородотерапия. А кого-то нужно взять за руку, подвести к тяжелому пациенту и показать, чем чревато легкомыслие, беспечное отношение к собственному здоровью. Это провокативная терапия, но в некоторых ситуациях могут помочь только такие методы.
— Есть ли различия в том, как на болезнь реагируют люди разного пола и возраста?
— Панические состояния более присущи молодым пациентам, потому что люди возрастные, как правило, уже имеют опыт обращения за медицинской помощью, опыт госпитализаций. Молодые считают, что все плохое в этой жизни их обойдет. Поэтому они испытывают когнитивный диссонанс и стресс, когда оказывается, что их организм не такой сильный, что не все в их руках.
Во время первой волны поступало больше пожилых людей. Но потом они лучше откликнулись на призывы о вакцинации, о соблюдении масочного режима, самоизоляции. В дальнейшем были потоки молодых, которые решили не вакцинироваться и социальную активность не сокращали. Они считали себя пуленепробиваемыми. И госпитализация для них была шоком. Сложности с молодыми возникают также и потому, что они активнее пользуются гаджетами, интернетом. Там они сталкиваются с разной противоречивой и ложной информацией.
В итоге часто сами себя накручивают и начинают паниковать. Либо, наоборот, приходят к выводу, что для выздоровления достаточно попить чайку. Некоторые действительно считают, что они лучше врачей знают, какое им нужно лечение. С такими пациентами мы тоже проводим большую психолого-просветительскую работу. Вместе с лечащими врачами долго и доказательно объясняем что к чему.
Например, я много раз видел, как родственники привозили больным банки с травами, луком и говорили: «Нам таблеток не надо, мы будем лечиться этим».
В работе с такими людьми мы начинаем задавать вопросы. «Если вы считаете, что можете лечиться подорожником, зачем же было вызывать скорую помощь? Прикладывать подорожник и пить отвары ведь можно и дома? Наверное, ситуация все-таки несколько более серьезная?» Вот так, потихоньку, если у человека с логикой все нормально, удается его переубедить.
— Можете привести конкретные примеры, когда пациенту нужна была психологическая помощь?
— У нас в госпитале была пациентка, у которой тяжело болел один из близких людей. Он также поступил в госпиталь и, к сожалению, умер. Таких ситуаций очень много. Это самая распространенная проблема. С пациентами, потерявшими близких людей, необходимо работать психологам.
Они стремятся быстро выписаться. И наша задача — объяснить человеку, что в настоящее время игнорировать состояние собственного здоровья — это решение, угрожающее их жизни.
Есть определенные стадии принятия информации. Все люди разные. Кто-то реагирует на трагические известия спокойно, с пониманием. А кто-то действует неадекватно.
Вторая из наиболее распространенных проблем — паника пациентов при отвыкании от кислорода. Больному снижают поток кислородной поддержки. Он боится, начинает задыхаться из-за панических состояний. Мы проводим дыхательные упражнения, психотерапевтическую работу. Иногда мы даже записываем на диктофон шум подачи кислорода через клапан и даем пациенту слушать эту аудиозапись. Людей это успокаивает.
Еще в лечении есть момент, когда пациенту надо начинать ходить. Некоторые испытывают такой страх смерти, так боятся упасть, что отказываются подниматься с кровати.
— Сколько времени психолог уделяет каждому пациенту?
— Есть стандарт психотерапевтической работы с пациентом — 45 минут — час. Однако, учитывая положение всего мира из-за пандемии, на некоторые ситуации мы тратим меньше времени. Это экспресс-терапия на 20 минут.
Каждый день мы обходим по 30 пациентов. Мы недавно подсчитывали, что за год работы госпиталя «Крылатское» психологи провели больше семи тысяч консультаций — не только для пациентов, но и для их родственников. Естественно, я не один. У меня есть коллеги. От Департамента соцзащиты со мной работают психологи Московской службы психологической помощи. Каждый день у нас в смене стабильно есть три-четыре человека.
— У некоторых пациентов коронавирус вызывает изменения в поведении, в мышлении. Кто их фиксирует?
— Это наша задача. Мы еще в первую волну начали проводить исследования, посвященные влиянию течения заболевания на когнитивные, умственные способности.
Было выявлено (и ВОЗ это подтверждает), что коронавирус может оказывать влияние на психическое состояние и умственные способности. Гипоксия влечет за собой отмирание нейронов, и это может способствовать появлению психических нарушений.
У нас отработан механизм. Если врач замечает, что поведение пациента в определенный момент изменилось, стало странным (человек начал заговариваться, производить странные действия, бродить по госпиталю), он зовет психолога. Я прихожу и оцениваю когнитивный статус больного, его эмоциональную сферу. Если и мне поведение кажется странным, приглашаю невролога, чтобы исключить сосудистую патологию — нарушение мозгового кровообращения. Далее мы оцениваем, может ли пациент находиться в отделении, не навредив себе.
Если поведение становится опасным и патологичным, пациент нуждается в психиатрическом лечении, мы прибегаем к помощи психиатров. Об изменениях в поведении пациентов часто сообщают медсестры. Каждый день я на посту и представляю, где какой пациент находится. У нас уже наметан глаз. Часто бывает такое, что ты сразу понимаешь: у пациента какой-то странный взгляд — вчера он был другим.
Основной источник информирования по поведению пациентов — лечащий врач и средний медперсонал. Третий источник — это сам психолог. Хотя иногда запросы поступают от родственников или даже от охранников.
— Вы перечисляете много людей, которые сообщают о странностях в поведении пациентов. Видимо, явление частое?
— Да, к сожалению, коронавирус в большом количестве случаев влияет на поведение людей. Но такие перемены не всегда связаны с физиологией. У здоровых молодых людей нередко начинается истерика, потому что они совершенно не готовы к болезни.
У нас коллега-врач заболел. Он тоже вел себя совершенно иначе, хоть и понимал механизмы, сам неоднократно работал с пациентами с коронавирусом. У людей во время болезни меняется восприятие.
— Нуждаются ли врачи в помощи?
— Мы с определенной периодичностью напоминаем врачам обращаться к нам. Часто возникают тяжелые рабочие моменты, которые врачу нужно с кем-то переварить, дабы избежать эмоционального выгорания. Есть, например, трудные, невоспитанные пациенты, общение с которыми накладывают отпечаток. К тому же на враче лежит ответственность за жизнь. На одного специалиста приходится большое количество пациентов, особенно в условиях пандемии. Это нагрузка и стресс. Параллельно возникают личные проблемы, которые тоже действуют на эмоциональное состояние врача.
Чтобы эмоции не влияли на качество лечения, врачи и медсестры обращаются к психологам. За последние семь лет в столичном здравоохранении появились положительные сдвиги. Молодое поколение специалистов мыслит шире и готово обращаться за помощью. Возрастные люди скептически относятся к самовыражению и к работе психолога. Молодежь более открытая и гибкая в плане мышления.
— Самим психологам тоже нужна психологическая помощь?
— Это называется «супервизия». Поскольку мы являемся контейнерами для эмоциональных переживаний, горя, боли, страха, у нас тоже происходят различные эмоциональные изменения. Сообщество у нас консолидированное, и все специалисты регулярно посещают психологов. Я в том числе. Иногда это бывают групповые занятия.
— Сильно ли изменил вашу жизнь коронавирус?
— Быть может, это высокопарно звучит, но жизнь разделилась на «до» и «после». Ситуация с пандемией не то что жизнь отдельно взятого психолога выбила из традиционной практики. Коронавирус изменил всю планету, повлиял на экономики стран.
Я думаю, что в дальнейшем, когда или если все это закончится, людям, работавшим в ковиде, понадобится реабилитация.
Когда пандемия только началась, когда мы открывали госпиталь, работу пришлось выстраивать с нуля. Мы пробовали разные методы информирования и ведения пациентов. Первое время мы работали круглосуточно. Боялись возвращаться домой, потому что не знали точно, что это за заболевание. Не хотели подвергать опасности здоровье близких людей.
Даже когда я не был в госпитале, часто звонил телефон, и приходилось предпринимать какие-то экстренные меры. Мы понимали, что ситуация эта временная и необходимая. Понимали, что, если мы будем думать о своем рабочем времени, а не о пациентах, это не закончится никогда.
Сейчас мы уже знаем, как надо работать. Конечно, острые ситуации еще возможны. При необходимости мы готовы быстро реагировать. Однако сейчас у нас есть четкий график работы. Госпиталь ни на один день не остается без психолога. У нас есть тактика, маршрутизация, логистика. Между подразделениями выстроена четкая связь. Мы знаем, что делать в каждой конкретной ситуации.
— Были ли в госпитале случаи, которые вы запомнили?
— Я очень многих пациентов помню и поименно, и ситуативно. Мне запомнился случай супружеской пары. Пожилые люди заболели одновременно. Часто друг друга навещали, ухаживали друг за другом и вместе выписались. Мы порой влияли на кого-то из них с помощью супруга. Например, просили женщину поговорить с ее мужем, который по каким-то причинам не хотел слушать советы врачей и капризничал.
Были невероятные истории, когда внезапно у человека начиналось ухудшение, доходило до 100 процентов поражения легких, а потом он чудесным образом выздоравливал и выписывался. Это действительно поразительные случаи. Конечно, прогнозировать в медицине неправильно, но есть определенная статистика. Когда конкретные ситуации не подчиняются этой статистике, они запоминаются.
ДОСЬЕ
Игорь Мартынов — медицинский психолог. Окончил медицинский факультет Российского университета дружбы народов. Специализируется на когнитивно-поведенческой терапии, занимается пато- и нейродиагностикой, психологией экстремальных ситуаций и состояний, клинической психофизиологией, гендерной психологией и психологией сексуальности, а также психологией здоровья, отклоняющегося поведения, личностными расстройствами, конфликтологией и реабилитацией. Постоянно участвует в семинарах и лекциях по когнитивно-поведенческой терапии, сексологии, патопсихологии, юнгианской терапии.
В «Крылатском» возглавляет психологическую службу — целую команду специалистов разных направлений, которые оказывают помощь больным, потерявшим надежду на выздоровление или переживающим панику.
Комментарии (0)