Саша любила возвращаться домой в такие вечера — когда мягкий свет заката проникал сквозь тюлевые занавески, наполняя её квартиру особенным уютом. Она специально выбрала эту двушку на восьмом этаже — с просторной кухней и видом на парк. Три года обустраивала каждый уголок, создавая свой идеальный мир, где каждая вещь знала своё место.
Джаз… Тихий джаз всегда встречал её после работы — она настроила умную колонку включать музыку к её приходу. Сегодня играл любимый Луи Армстронг. Саша на секунду прикрыла глаза, впитывая знакомые звуки трубы, и потянулась к выключателю.
Щелчок.
В прихожей что-то было не так.
— Что за… — она застыла, не договорив.
Большие картонные коробки. Много коробок. Они выстроились вдоль стены, как незваные гости, бесцеремонно нарушившие идеальный порядок её дома. На одной из них детским почерком было написано: «Игрушки Димы».
«Дима — это же племянник», — пронеслось в голове за секунду до того, как входная дверь распахнулась.
— Осторожно, тут ещще одна! — раздался звонкий голос Оли, её младшей сестры. — Дети, не бегайте по лестнице! Серёж, ты аккуратнее с той коробкой, там посуда!
Саша моргнула, словно надеясь, что видение исчезнет. Но нет — в дверном проёме уже появилась Оля, раскрасневшаяся, с растрёпанными волосами, в той самой зелёной куртке, которую Саша помнила ещё с прошлого года. За ней, как маленький отряд, вбежали дети — Дима и Катя, а следом вошёл Сергей, муж Оли, сгибаясь под тяжестью очередной коробки.
— Ой, Сашуль! — Оля просияла, будто не замечая застывшего лица сестры. — А мы тут… понимаешь…
— Нет, — медленно произнесла Саша, чувствуя, как внутри поднимается волна возмущения. — Не понимаю. Вы что, решили переехать сюда всей семьёй?
Тишина. Только Луи Армстронг продолжал играть на кухне, но его тёплый джаз теперь казался неуместным, почти издевательским.
Оля переступила с ноги на ногу, и в этом движении промелькнуло что-то от той маленькой девочки, которой она была двадцать лет назад, когда пряталась от мамы после очередной проделки.
— Ну… временно, — она попыталась улыбнуться. — Буквально на пару недель, максимум месяц. Ты же не против? Мы будем тихо, честно! Дети в школу рядом ходить будут, и Серёже на работу отсюда удобнее…
Дети, словно в подтверждение слов матери, притихли и теперь с любопытством разглядывали тётю Сашу, которую видели обычно только по праздникам. Катя, младшая, прижимала к груди потрёпанного плюшевого зайца.
Саша почувствовала, как её идеальный мир — с расставленными по минутам днями, с джазом по вечерам, с книгами в идеальном порядке на полках — начинает рушиться. Она открыла рот, чтобы возразить, но caught взгляд Кати — такой же зелёный и доверчивый, как у Оли в детстве.
— Мы даже готовить будем сами, — поспешно добавила Оля, явно приняв молчание сестры за согласие. — И убираться, конечно. Ты даже не заметишь, что мы тут…
«Не замечу?» — Саша посмотрела на коробки, на чужие ботинки, уже выстроившиеся у порога, на детские куртки, небрежно брошенные на её антикварную банкетку. В горле встал ком.
А Луи Армстронг всё играл и играл на кухне, словно саундтрек к фильму, где её жизнь только что сделала крутой поворот без её согласия.
Прошла неделя. Саша стояла у окна в гостиной, машинально поправляя старинную вазу на подоконнике — единственное, что осталось у неё от мамы. Фарфор, расписанный тончайшим узором из синих цветов, хранил тепло маминых рук. Сколько раз в детстве она видела, как мама меняла в ней воду, расправляя букеты полевых цветов…
Теперь эта ваза казалась последним оплотом порядка в хаосе, в который превратилась её квартира. Повсюду валялись игрушки — несмотря на все обещания Оли держать детей в рамках. На журнальном столике громоздились чашки с недопитым чаем, диван был завален какими-то вещами, а из-под него предательски выглядывал хвост игрушечного дракона.
— Мам, смотри, как я умею! — звонкий голос Димы ворвался в её мысли.
Саша обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как семилетний племянник пытается сделать колесо посреди гостиной.
— Дима, осторожно! — крикнула она, но было поздно.
Нога мальчика зацепила столик, на котором стояла ваза. Время словно замедлилось. Саша видела, как падает ваза, как отражается в ней свет, как она переворачивается в воздухе…
Звон разбитого фарфора прозвучал как выстрел.
— Ой… — только и смог произнести Дима, застыв с расширенными от ужаса глазами.
Саша медленно опустилась на колени перед осколками. Руки дрожали, когда она пыталась собрать их — бесполезно, безнадежно. Острые края впивались в пальцы, но она едва замечала боль.
— Что случилось? — Оля влетела в комнату. — Господи, Дима, ты не порезался?
— Мама… — всхлипнул мальчик. — Я не хотел…
— Ты… — Саша медленно поднялась, сжимая в руке осколок с частью синего цветка. — Ты обещала… ТЫ ОБЕЩАЛА, ЧТО БУДЕШЬ СЛЕДИТЬ ЗА ДЕТЬМИ!
Её крик заставил всех вздрогнуть. Где-то в коридоре заплакала маленькая Катя.
— Сашенька, — Оля шагнула вперед, — это же просто ваза…
— Просто ваза? — голос Саши дрожал. — Это МАМИНА ваза! Единственное, что у меня… — она осеклась, чувствуя, как предательски щиплет глаза. — Убирайтесь… Все убирайтесь из моей комнаты!
— Но послушай…
— НЕМЕДЛЕННО!
Оля схватила всё ещё застывшего Диму за плечи и вывела из комнаты. В наступившей тишине было слышно, как всхлипывает мальчик и как Оля что-то тихо ему говорит.
Саша опустилась в кресло, всё ещё сжимая осколок вазы. На белом фарфоре проступили капли крови — она даже не заметила, как порезалась. Но эта боль была ничем по сравнению с той, что разрывала сердце.
«Мама, — думала она, глядя на осколки, — помнишь, как ты всегда говорила, что вещи не главное? Но как же мне теперь без этой вазы? Без этой частички тебя?»
За стеной раздавались приглушенные голоса — Оля утешала детей. В другой ситуации Саша бы отметила, каким теплым и успокаивающим был голос сестры. Но сейчас… сейчас она могла думать только об осколках на полу и о том, как безвозвратно рушится её жизнь с появлением этой семьи в её доме.
Луи Армстронг больше не играл по вечерам. Она отключила колонку в первый же день после появления родственников. Теперь в квартире звучали только детские голоса, шум телевизора и вечные разговоры по телефону — Оля постоянно кому-то что-то объясняла встревоженным голосом, выходя при этом на лестничную клетку.
Саша подняла глаза и встретилась взглядом со своим отражением в оконном стекле. Она не узнавала эту женщину — с покрасневшими глазами, с растрёпанными волосами, с кровью на пальцах. Куда делась та собранная, уверенная в себе Саша, которая всегда знала, чего хочет от жизни?
Осколки вазы поблескивали в лучах заходящего солнца, словно насмехаясь над её беспомощностью.
Саша не могла уснуть. Часы на кухонной стене показывали половину второго ночи, но сон не шёл. В темноте квартиры каждый звук казался громче — тихое сопение детей из соседней комнаты, скрип половиц под ногами Оли, которая тоже не спала.
— Чай будешь? — спросила Саша, когда сестра в очередной раз прошла мимо кухни.
Оля замерла в дверном проёме, удивлённая. Они почти не разговаривали после случая с вазой, обмениваясь только короткими фразами по необходимости.
— Буду, — тихо ответила она и села за стол.
Саша достала старые чашки — те самые, из которых они пили чай с мамой. Электрический чайник тихо шумел, отбрасывая синеватый свет на кухонные шкафчики. В одном из них что-то загремело, когда Саша потянулась за заваркой.
— Осторожно, там всё… — начала Оля.
Но было поздно. Из шкафчика выпала старая жестяная коробка, и её содержимое рассыпалось по полу. Среди рецептов и старых открыток Саша заметила знакомый конверт.
— Это же мамин почерк, — она подняла письмо, пожелтевшее от времени.
— Что там? — Оля подалась вперёд.
Саша развернула листок. Почерк был неровный, будто рука дрожала при письме.
«Мои дорогие девочки, если вы читаете это письмо, значит, я не успела сказать вам самого главного. Саша, моя строгая, правильная старшая дочь. Оля, моя непоседливая, вечно летящая куда-то младшенькая. Вы такие разные, но вы — две половинки одного целого…»
Саша запнулась, не в силах читать дальше. Оля тихо всхлипнула.
— Я должна тебе кое-что рассказать, — произнесла она дрожащим голосом. — Мы… мы не просто так приехали.
Саша подняла глаза от письма. В полумраке кухни лицо сестры казалось осунувшимся, постаревшим.
— Серёжа… он связался с какими-то людьми. Взял кредиты, много кредитов. Говорил, что есть верное дело, — Оля сжала чашку так, что побелели костяшки пальцев. — А потом всё рухнуло. Нам звонят коллекторы, угрожают. Мы продали машину, но этого мало. Я не знала, что делать… Дети боятся оставаться дома одни, когда приходят эти люди…
Она замолчала, глотая слёзы. Саша смотрела на сестру и видела не взрослую женщину, а ту маленькую девочку, которая прибегала к ней с разбитыми коленками.
— Почему ты сразу не сказала? — тихо спросила она.
— Я… я боялась. Ты всегда была такая правильная, успешная. А я… — Оля покачала головой. — Я даже детей не могу защитить.
Саша перевела взгляд на письмо. «Две половинки одного целого…»
— Помнишь, как мама говорила? — вдруг спросила она. — «В семье не считаются, кто кому сколько должен. В семье просто любят и помогают».
Оля кивнула, не в силах говорить.
— А я забыла, — продолжала Саша. — Цеплялась за вазу, за свой порядок… А ведь мама не вещи нам оставила в наследство. Она оставила нам друг друга.
За окном начинало светать. Где-то далеко просигналила первая маршрутка. Саша встала и подошла к окну.
— Мы что-нибудь придумаем, — сказала она, глядя на просыпающийся город. — Я помогу с юристом. У меня есть знакомый, он занимается такими делами. И… и можно пока правда пожить здесь. Только давай купим детям ковёр для игр. А то у меня сердце не на месте, когда они на голом полу.
Она услышала, как Оля встала из-за стола, а потом почувствовала, как сестра обнимает её сзади, прижимаясь мокрым от слёз лицом к её спине.
— Сашка… Сашенька…
Они стояли так долго, пока первые лучи солнца не коснулись окна. В соседней комнате завозились просыпающиеся дети. Начинался новый день.
— Мам, а можно мне ещё мороженое? — Катя умоляюще смотрела на Олю, размазывая по щеке остатки шоколадной крошки.
Уютное кафе на углу дома, где они сидели, наполнялось вечерними посетителями. Официантка в белом переднике лавировала между столиками, разнося ароматный кофе и пирожные. Саша наблюдала, как солнце, пробиваясь сквозь витражные окна, рисует на скатерти разноцветные узоры.
— Нет, зайка, хватит сладкого, — Оля покачала головой, вытирая салфеткой лицо дочери. — Лучше доешь котлетку.
Дима, уже расправившийся со своей порцией, увлечённо рисовал что-то в блокноте, который теперь всегда носил с собой. «Будущий архитектор,» — с гордостью говорила Оля, разглядывая его каракули.
— Знаешь, — Саша отпила глоток травяного чая, — я тут подумала… Может, имеет смысл сдать твою квартиру? Пока разберётесь с долгами. Район у вас хороший, спрос будет.
Оля замерла с вилкой в руке:
— Думаешь? А как же…
— Послушай, — Саша наклонилась ближе, понизив голос, чтобы дети не слышали. — Я поговорила с Михаилом Сергеевичем. Он считает, что можно договориться о реструктуризации долга. Но нужен первый взнос, чтобы показать серьёзность намерений.
Оля опустила глаза. На её лице промелькнула тень — она до сих пор тяжело переживала каждое напоминание о ситуации, в которой оказалась их семья.
— У меня есть кое-что, — вдруг сказала она, теребя цепочку на шее. — Помнишь бабушкины украшения? Те, что мама разделила между нами? Я… я могла бы продать свою часть.
Саша удивлённо подняла брови. Эти украшения были единственным ценным наследством их семьи, и она знала, как дорожила ими сестра.
— Оль, ты уверена?
— Да, — твёрдо ответила та. — Знаешь, я много думала в последнее время. О маме, о нас… Она всегда говорила, что главное — это семья. А я… я так боялась признаться тебе, что у нас проблемы. Думала, ты осудишь, отвернёшься…
— Глупая, — Саша накрыла ладонью руку сестры. — Я ведь тоже хороша. Всё пыталась удержать свой идеальный мирок, не пуская никого внутрь. Даже родную сестру.
— Тётя Саша, смотри! — Дима протянул ей свой рисунок. — Это наш новый дом!
На листе красовалось что-то похожее на замок с множеством башенок, где в каждом окне улыбались человечки.
— Вот тут мы с Катей, — мальчик показал пальцем. — А тут мама и папа. А тут ты, тётя Саша. Видишь, у тебя в руках книжка?
Саша почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она посмотрела на племянника, на его сосредоточенное лицо с высунутым от усердия языком, на Катю, которая, позабыв про мороженое, разглядывала рисунок брата, на Олю, в глазах которой стояли слёзы.
— Замечательный дом, — сказала она, справившись с голосом. — Знаешь что? Давай повесим его на холодильник. У меня как раз есть подходящие магниты.
— Правда? — Дима просиял. — А можно я ещё нарисую? У меня есть идея для сада!
— Конечно, — Саша улыбнулась. — И знаешь что? В субботу мы могли бы сходить в настоящий ботанический сад. За идеями. Заодно и воздухом подышим.
— Ура! — Катя захлопала в ладоши. — А там есть бабочки?
— Есть, солнышко, — Оля погладила дочь по голове. — И знаешь что? В этот раз мы обязательно их увидим. Все вместе.
За окном догорал летний день. Люди спешили по своим делам, спасаясь от вечерней жары в тени деревьев. А они сидели в прохладном кафе, и Саша вдруг поняла, что впервые за долгое время чувствует себя по-настоящему дома. Не в своей идеально обставленной квартире, а здесь, рядом с этими людьми, которые волею судьбы ворвались в её жизнь, перевернули всё вверх дном и… сделали её полной.
— Так что насчёт квартиры? — спросила она, возвращаясь к разговору.
— Давай попробуем, — кивнула Оля. — Только… поможешь с документами? Я в этом совсем не разбираюсь.
— Конечно, сестрёнка, — Саша сжала её руку. — Мы со всем разберёмся. Вместе.
В этот момент официантка принесла счёт, и Катя, заметив на подносе пирожное, снова затянула своё «можно?». Все рассмеялись, и в этом смехе было что-то от той далёкой поры их детства, когда они с Олей прятались под столом от маминого гнева, хихикая и прикрывая друг другу рты ладошками.
Они были разными — строгая Саша и легкомысленная Оля. Но, как писала мама, они были двумя половинками одного целого. И теперь, спустя столько лет, эти половинки наконец-то начали складываться в единую картину.
The post first appeared on .
Комментарии (0)