Вы — несколько широковаты!

Диета

— Извините, Тамара Владимировна, вы — несколько широковаты.
Так и сказала. Гадина. И не дала платье. Всю мечту испортила. Тома так мечтала на корпоративе выступить в королевском платье, с тугим корсетом и широкой бархатной юбкой. Почувствовать себя царственной особой. Томно обмахиваться широким веером и дышать кокетливой мушкой на полной груди в декольте. Придется что-то самой придумывать, чтобы не выпасть из дресс-кода. Если вот взять черное своё платье-балахон и купить к нему какие-нибудь кружева к горлу, то будет очень неплохо. Но не то. Конечно, совсем не то.

И кто назначил ответственной эту швабру Маринку из отдела кадров… Вот она по себе и набрала нарядов в прокате. По себе и по подружкам своим — тощим и плоским. Что они могут понимать в настоящих женщинах…. Легче не стало.

Вечером перед зеркалом в ванной осмотрела себя со всех сторон и вынуждена — ну вынуждена была признать, что она поправилась. Немного. А если быть совсем честной — три размера — это много. И почему-то до сих пор закрывала на это глаза, испытывая каждый раз раздражение при выборе и посадке одежды. И с личной жизнью у Томы тоже начались большие проблемы, потому что (уж если совсем быть с собой откровенной) было неприятно раздеваться при любимом человеке и ощущать при этом отпущенные на волю бока и свободно выкатывающийся румяным колобком живот.

Но платье — королевское платье винного бархата с широкими слоями юбок — мечта каждой девочки любого возраста и размера — послужило последней каплей для встречи с собой лицом к лицу. Доконало.

И Тома села на диету. Вот прямо здесь, в ванной, где стояла — там на неё и села. С трудом откопала глубоко под ванной надежно убранные весы. Отерла их тряпочкой от пыли и паутины. Но встать на них не решилась, чтобы совсем не пасть духом. Надо было соблюсти эту тонкую грань между зародившейся решимостью и отчаянием, когда от ужаса несет вразнос- эх, пропадать, так пропадать! Поэтому, весы поставила на видное место — как напоминание — и решительно пошла к холодильнику. Отвернув голову и задержав дыхание, чтобы не передумать, вытащила тяжелую плашку вареной колбасы и целую палку любимого сухого сервелата. Стараясь не вдыхать, завернула их в пакет, в два пакета, плотно — унесла в коридор. Целую кастрюльку котлет — свинина с говядиной, лучок поджарен, размером с блюдце каждая — заложила в контейнер и в заморозку. Масло задвинула вглубь, сахар убрала нещадно, хлеб — в коридор, а на первом плане разложила овощи, которые покупала на щи — капусту, морковку, перец. И сразу сварила несколько каш на воде — овсяную на утро и гречу на обед. На ужин — кефир. Всё, диета.

Ночью снился мороз и несчастье. Оборванная и голодная Тамара брела вдоль длинного дома с большими окнами и видела, как люди за стеклом ели и веселились. Тома стучала изо всех сил, но никто ее не слышал. Проснулась она вся в слезах и отвратительном настроении, решила, что нельзя так резко и добавила в утреннюю кашу брусочек масла и изюм. На душе посветлело.

Незаметно для себя Тамара втянулась, второй месяц не ела сладкого и мучного. Девчонки на работе завидовали ее силе воли, начальник отдела Дим Димыч стал поглядывать с большим интересом — постоянный голодный блеск в глазах придал Томе некую таинственность и манкость. Вес пока почти не снижался, но фигура подтянулась и по лестнице Тома уже ходила легко, не останавливаясь в пролетах, чтобы глотнуть воздуха и унять пульс.

В очередные выходные всем офисом поехали на дачу к Марии Сергеевне, главному бухгалтеру — отмечать день рождения. Дим Димыч захватил «девочек» из своего отдела и они сначала заехали в магазин — Мария Сергеевна позвонила, забыла купить хлеб. Дим Димыч сам галантно сбегал, еще захватил «девочкам» по шоколадке. Тамара свою сразу отдала соседке, а вот пакет с хлебом, лежащий у нее на коленях, не давал покоя всю дорогу. Димыч купил, в том числе, свежеиспеченных лепешек — обжигающих, присыпанных черным кунжутом. Потеющих в шуршащих бумажных пакетах. Даже коленям стало горячо. Они пахли так головокружительно, что все постепенно замолчали, опьяненные свежим сдобным духом.

Пока жарился шашлык, Тома боролась с собой. Потом решила, что почти два месяца — серьезный срок и можно наградить себя небольшим послаблением. Она отломила небольшой кусок лепешки и, внюхиваясь и смакуя, очень неспеша его съела. Потом еще. Потом решила, что одна лепешка — не страшно, и доела ее всю. Такого наслаждения она не испытывала давно. И угрызения совести тонким дымком растаяли в этом море удовольствия. День прошел чудесно, ничего страшного не произошло и диета вернулась в своё русло.

К концу следующей недели, сев в маршрутку, Тома вдруг явственно ощутила этот непередаваемый аромат свежих лепешек. Пахло от сумки в руках женщины, у выхода. Женщина вышла, а запах оставила. Уже проехали много остановок, форточки были открыты — а запах не выветривался. Он сопровождал Тому по дороге домой и дома, весь вечер. Это мозг запомнил и зафиксировал аромат удовольствия.

Ночью снилась страна лепешек. Тома сидела на берегу огромной румяной лепешки и смотрела в небо на круг маленькой лепешки, присыпанной сахарной пудрой. И запах — повсюду был этот пьянящий аромат.

Тамара проснулась на мокрой от слюней подушке, с обгрызенным уголком наволочки. Днем была очень занята, а вечером запах неожиданно вернулся — просто из воздуха — и опять не отпускал до утра и мучил снами. Она еле дождалась следующего дня и прямо с утра (хорошо, что суббота) отправилась в тот магазин. Шла и представляла этот хлеб — что за наваждение — его вкус, ощущения, когда впиваешься в край зубами, кунжутные семечки на языке — и невольно ускоряла шаг. В магазин уже влетела на всех парах, тяжело дыша и утирая мокрые виски. Под подозрительным взглядом охранника рысью пробежала все ряды вглубь, туда, где выкладывали с блестящего противня горячие пышущие печным жаром лепешки. Взяла три. Обжигаясь и не попадая сразу в пакет. Потом взяла еще две. Немного отдышалась, опомнилась и одну положила обратно. Для успокоения совсем обалдевшей от такого поведения совести, взяла пачку обезжиренного творога и бутылку минералки. И, стыдясь своей страстности, быстро пошла на кассу. Ей казалось, что впереди стоящая старушка немыслимо долго перекладывает свои вещи и считает деньги. Сердито глядя на несчастную бабушку, она подвинулась вперед и протянула кассиру деньги первой. Прижав к груди вожделенную покупку, выскочила за угол, в скверик, на скамейку. Достала из пакета лепешку, двумя руками поднесла ко рту — и чуть не сошла с ума от счастья. Жевала медленно, смакуя. Мимо, не отворачиваясь, прошла старушка из магазина, с большой жалостью глядя на Тому. Но той было всё равно. Она погрузилась в свои ощущения с головой. На второй лепешке опомнилась. Даже как-то испугалась — с ума схожу, точно — подумалось. Диета — это, конечно, хорошо. Но как бы не поехать окончательно. Вот жалко-то будет…. Надо что-то делать. Перед мысленным взором встало пышное платье с тонкой талией.

… — Мантия была привилегией королевских особ. Она должна была полностью окутывать фигуру и заканчиваться длинным шлейфом. Под нее можно было надеть любое платье, главной частью костюма оставалась мантия….

Это у старичка на соседней лавочке громко рассказывало радио. Мантия! А платье — любое. И сразу представилась роскошная мантия лилового цвета, подбитая нежным шелком. Прикрывающая любые объемы и подстраивающаяся под любую «девочковую» мечту. Вот на следующем корпоративе можно будет так блеснуть, что все (включая швабру Маринку) с ума сойдут от зависти. А декольте на полной груди смотрится просто великолепно. И, совершенно успокоившись, в прекрасном настроении, Тома, поднялась со скамейки, отряхивая крошки с колен. Прижав последнюю лепешку к боку, улыбаясь сытой (впервые за пару месяцев) кошачьей улыбкой, она поплыла по скверику, подмигнув ошалевшему от такой чести старичку с соседней скамейки.

Красота — она ведь у каждого своя. И удовольствие от жизни — тоже. Главное, не перепутать и не примерять чужие нормы на себя. Лучше примерить мантию — королевскую, роскошную, символ своей особенной важности и уникальности. Ну хотя бы иногда примерять, хотя бы внутри себя….

Автор: Мила Миллер

Источник