Папе в январе исполнилось бы восемьдесят. К этой дате я выпустила книгу «Валерий Ободзинский....
Валерий Ободзинский VOSTOCK PHOTOПапе в январе исполнилось бы восемьдесят. К этой дате я выпустила книгу «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады», которая стала и данью памяти, и моим ответом на сериал «Эти глаза напротив».
— Биография у папы интересная, ничего не нужно специально сочинять. Однако авторы фильма все-таки многое придумали. Я сначала расстроилась: всегда задевало, что даже официальные, казалось бы, источники, например интернет-энциклопедии, публикуют недостоверные сведения об Ободзинском, путая ключевые моменты его жизни, имена близких людей, важные даты.
Решила, что единственный способ внести ясность — написать биографию Ободзинского. Я ведь окончила Литературный институт (это второе образование, первое — звукорежиссер).
Писала долго — шесть лет. Значительную часть времени занял сбор материала. Беседовала с папиными родственниками, его друзьями из разных городов и стран, с одесситами, Одесса же — город папиного детства. Я знала Ободзинского-отца, а все эти люди проливали свет на различные стороны его личности, о которых я не была осведомлена. Получилось исследование жизненного пути близкого человека, который к тому же являлся кумиром миллионов.
— «Эти глаза напротив» не только о светлых сторонах биографии популярного исполнителя. Фильм, например, рассказывает и о его зависимости. В книге об этом упоминается?
— Я написала как было. Без прикрас.
— В том числе — о том, как он ушел со сцены и из семьи, бродяжничал, устроился сторожем на галстучную фабрику, где звезду эстрады по-простецки называли «Валерычем»?
— Да, конечно. Это ведь тоже часть его жизненного пути.
Работая над книгой, пыталась втиснуть личность отца в рамки своих представлений о нем. В итоге, промучившись, поняла, что личность и жизнь Ободзинского ни в какие рамки влезать не желает.
Самым трудным было описывать период его скитаний. Потому что самое страшное для ребенка — увидеть ад, в который рухнул родитель. О его бродяжничестве мне даже подумать больно — каково же папе было переживать падение в бездну после невероятного триумфа и славы?!
Я даже разговаривала с бомжами на московских вокзалах, спрашивала:
— Что вы чувствовали, когда оказались на улице?
Один неожиданно ответил:
— Свободу.
— Будущая знаменитость с детства мечтал о сцене и славе?
— Да, с того момента, как обнаружился его уникальный голос. В некоторых источниках пишут, будто Ободзинский окончил музыкальную школу по классу контрабаса. Неправда, на самом деле он даже бравировал поначалу тем, что самоучка. Мудрые товарищи осадили: «С ума сошел — признаваться в необразованности? Без корочек тебя не пустят ни на радио, ни на телевидение, каким бы ты ни был талантом! Ври, будто учился играть на контрабасе, — советовали они, — вряд ли станут проверять». Ну он и врал...
С семнадцати лет ездил с небольшим ансамблем, который сколотили с одесскими друзьями, на гастроли по городам и весям. И к двадцати уже был... закодированным алкоголиком.
Изначальной причиной, полагаю, стала война, она началась, когда отец был ребенком. Многие взрослые, прошедшие фронт и уцелевшие в смертельной мясорубке, выпивали сами и детям наливали: те, пригубив, хотя бы не выли от голода. О последствиях никто не думал, выжить бы. Валерчик втянулся... Такова страшная правда тех лет.
С ансамблем он колесил по всему Советскому Союзу, даже в местах лишения свободы выступал. Постоянная неустроенность, чужие углы... Работали от Томской филармонии — уж куда смогли устроиться, переехав из Одессы.
— В одной из таких гастрольных поездок Ободзинский познакомился с Нелли — вашей мамой.
— Случилось это в 1964-м. Отец еще не был знаменитым, их ансамблик приехал на гастроли в Иркутск. Там моя будущая мама училась на переводчика в институте иностранных языков. С подругой и приятелем пришла на концерт в филармонию. Папа со сцены приметил во втором ряду симпатичную девушку и, что называется, «положил глаз». Мама и сейчас интересная женщина, а в молодости была настоящей красавицей.
После концерта объявили танцы. И солист ансамбля, глазевший на юную незнакомку со сцены, бежит через весь зал: «Можно вас пригласить?» После танцев позвал на артистический банкет в ТЮЗ. Сказал: «Я обещал друзьям, что приду с самой красивой девушкой этого города!»
От отца я унаследовала целеустремленность и желание доводить любое дело до конца. Именно эту папину черту и еще его упрямство мама и называла «ободзинщиной» из архива В. ОбодзинскойЧуть ли не во вторую встречу Ободзинский, как на духу, выложил Нелли все о себе: об одесском детстве, о том, как зарабатывал с двенадцати лет кочегаром, матрацы шил... И о своих проблемах с алкоголем тоже рассказал.
Мама была поражена его искренностью и жизненным опытом. Несмотря на то что они были одногодками, Неля оставалась наивным ребенком, а Валерий к своим двадцати двум уже немало хлебнул лиха.
Отрывок из книги «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады»:
«Неля присела на красную бархатную лавочку переодеть сапоги. Валера неожиданно встал перед ней на одно колено и горячо прошептал, заглядывая в глаза:
— Самое почетное место мужчины, знаешь, где?
— Где? — подыграла Неля.
— У ног любимой женщины.
— Ты очень хороший. Какой же ты хороший, Валера!
— Я не хороший, — вдруг рассердился он, отшатнувшись.
Неля растерянно улыбнулась, подумав, что Валера так напрашивается на комплименты.
— Ну почему хороший — лучший, — попыталась отшутиться.
Он видел, что она сердцем уловила какую-то беду, что глаза наполняются тоскливым испугом. И ожиданием.
— Я недавно из психушки, — выпалил наконец и осекся. Маленькие пальцы сдавили его ладонь. Неля молчала. И он не понимал, что же теперь делать. — Я алкоголик, — забил следующий гвоздь, — допился до белой горячки. За пьянки меня выгоняли с работы, — сглотнув, Валера прервался. Мысли сбивались в кучу. — Я срывал концерты.
Монолог становился невыносимым. «Уходи уже, уходи!» — повторял он про себя. Она смотрела в пол. Валера уронил голову в ладони. А чего он ждал, чего? Его уже бросали...
И тут на его плечо опустилась девичья ладонь.
— Сколько же ты всего пережил, Валешечка, — произнесла Неля. — Мне и слушать-то больно.
— Ты все еще меня любишь?
Она не ответила, но нашла своей ладонью его ладонь и крепко стиснула, прижалась к нему близко-близко, словно говоря: «Я с тобой».
— То есть Нелли приняла его со всеми недостатками?..
— Да. И ее заслуга в становлении Ободзинского-артиста, считаю, огромная. Она практически отказалась от собственной жизни, колесила с мужем по гастролям. Потому что любила. Обустраивала нехитрый быт, поддерживала во всем. Для мужчины очень важно, чтобы рядом находилась женщина, которая в него верит.
Отрывок из книги «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады»:
«Москва встретила гастролеров холодом. Ветер грубо толкал в спину. После щедрого на солнце Ташкента хотелось дома, тепла и уединения.
Квартира на Тверской хотя и оказалось уютной, но о том, чтобы остаться наедине, речи не шло. Музыканты утрамбовывались по комнатам как селедки в банки. Валера отвел Макарову в сторону:
— Валентина Федоровна, может, кто-то сдает комнату поблизости?
— Да, Валерик, — с пониманием подмигнула она, — есть бабушка на Пушкинской, сейчас запишу адрес. Совсем недорого.
Валера с Нелли радостно переглянулись: проведут эту ночь вдвоем. После ужина у Макаровой отправились «к себе». Радость от уединения прервалась посреди ночи.
— Что-то мне спину жжет. Словно на стекловате лежу.
— И мне, — взвизгнула Неля.
Когда зажгли свет, Неля закричала во весь голос. На старенькой застиранной льняной простыне алели пятна крови и ползали едва заметные черные точки.
— Какая мерзость, — уже шепотом возмутилась девушка. — Побыли вдвоем!
Валера усмехнулся:
— На ужине у клопов.
До утра сидели на стульях, а с рассветом поспешили на улицу. Пока брели по Художественному проезду, Валера бросал взгляд то на лиловое с золотыми прожилками небо, то на хмурую Нелю.
— Ничего, Нелюш. Будет у нас квартира. Никаких гостиниц, самолетов, клопов... Библиотеку соберем, как ты мечтала.
Валере вдруг захотелось испытать Нелю: верит ли она в него как в мужчину?
— Иногда кажется... не получится ничего. Десять лет мотаюсь по захолустьям. А все никак.
— Не такие уж и захолустья. Вот в Ростов сейчас поедем. Тебя обязательно заметят рано или поздно.
— Лучше бы рано, — засмеялся Валера».
Биография у папы интересная, ничего не нужно специально сочинять. Однако авторы фильма все-таки многое придумали. Алексей Барабаш (в центре) в роли Валерия Ободзинского. Кадр из фильма «Эти глаза напротив» Предоставлено пресс-службой Первого канала— И мечта сбылась: шестидесятые и семидесятые стали «временем Ободзинского».
— Меня тогда еще не было на свете. Но и мама, и папины коллеги, и зрители старшего поколения, с которыми я разговаривала, собирая материал для книги, подтверждали, что да.
Очереди за билетами на концерты Ободзинского в Москве выстраивались буквально километровые.
На концертах — рассказывали те, кто на них бывал, — царил удивительный настрой: Ободзинский и пел, и беседовал с залом, и шутил. Публика пребывала в восторге от его уникального голоса и от атмосферы в зале, которую умел создавать только он. Зрители аплодировали стоя, неоднократно вызывали на бис.
Вместе с популярностью росли и возможности. Родители приобрели кооперативную квартиру в центре Москвы на тринадцатом этаже.
В соседнем доме жил Иосиф Кобзон. Тоже на тринадцатом. И номер квартиры — как у Ободзинских. Супругу Иосифа Давыдовича, как и маму, зовут Нелли, в связи с чем происходило множество забавных казусов. Однажды раздается звонок в дверь. Мама открывает. На пороге — мужчина с цветами.
— Вы Неля?
— Да...
— Это вам, — гость вручает букет и сообщает, что пришел по поводу машины. — Мы с вашим мужем договорились, что я заеду.
Мама проводила его на кухню, угостила кофе. Ждут папу, который ушел куда-то по делам, почему-то забыв о назначенной встрече, что совершенно непохоже на пунктуального Ободзинского. Довольно долго ждут, говорят о каких-то пустяках. В какой-то момент визитер о чем-то спрашивает — мама отвечает:
— Лучше спросить у Валеры...
Гость интересуется:
— Кто такой Валера?..
— Как кто такой?! Вы к кому, собственно, пришли?
В общем, разобрались, что мужчина ошибся адресом — шел к Кобзону, а попал к Ободзинскому...
Убегал он, вскрикивая:
— К Иосифу-то я на встречу опоздал почти на час!
Мама вернула ему цветы:
— Не забудьте букет — он же для другой Нелли предназначался.
В другой раз наоборот Ободзинские ждали маминого родственника из Екатеринбурга. Тот приехал, но перепутав дома, попал догадываетесь к кому.
Позже родственник рассказывал: «Поднимаюсь на тринадцатый этаж, звоню в дверь. Открывает Кобзон. Я подумал: видимо, тоже пришел в гости к Ободзинским. Почему Иосиф Давыдович открыл как хозяин, не показалось странным, может, Валера занят.
Сообщаю Кобзону, что пришел к Неле. Он приглашает войти. В квартире застолье — человек двадцать что-то отмечают. Меня усадили, налили вина, закуски положили.
Спрашиваю:
— А Нелька-то где?
— Сейчас подойдет, — отвечает кто-то.
Сижу пью-закусываю — проголодался с дороги. Никого из присутствующих не знаю, оттого неловко. Через некоторое время снова интересуюсь:
— А Нелька-то где?
Гости переглянулись, показывают на незнакомую мне светловолосую женщину:
— Так вот же она!
— Стоп! — говорю, — мне нужна Нелли Ободзинская!
Кобзон рассмеялся:
— Тогда вам через дом надо! Тоже на тринадцатый этаж, и номер квартиры тот же.
Налили на посошок, и я отправился, теперь уже в точном направлении».
Отец со вкусом обставил квартиру, собрал прекрасную библиотеку, как и обещал Неле. Одевал жену как королеву, дарил меха и бриллианты. У Ободзинских был даже личный портной Алик Зингер — личность в СССР легендарная, среди его клиентов числились партийная верхушка и знаменитые артисты.
— Вдруг Ободзинского запретили на телевидении. Как и концерты на московских площадках. В сериале «Эти глаза напротив» представили версию, якобы певцу мстил бывший поклонник вашей мамы.
— Папа не знал, за что неожиданно попал в немилость. Есть несколько версий, за что его могли наказать. Либо за так называемые левые концерты — в обход кассы. тоже отлучали от сцены из-за левых концертов, кстати, подозреваю, что они с отцом на некоторых «леваках» вместе выступали — по датам совпадает.
Кроме того, началась антисемитская кампания. Ободзинский евреем не был — однако фамилию могли посчитать подозрительной и на всякий случай перестраховаться. В третьих — вероятно, это самый главный его «грех» — репертуар: он исполнял лирические песни, а не патриотические, как требовали партийные чиновники от культуры. И выглядел «этот Ободзинский» «не по-советски нескромно» — в дорогих костюмах, шелковых сорочках с кружевами и жабо. Его считали выпендрежником... Без музыкального образования исполняет шлягер за шлягером, тексты и музыку которых пишут такие же «молодые выскочки» — Леонид Дербенев, Давид Тухманов, Александр Зацепин.
Публика пребывала в восторге от его уникального голоса и атмосферы в зале, которую умел создавать только он. Зрители стоя аплодировали, вызывали на бис VOSTOCK PHOTOВозможно, так размышляли цензоры, загоняя Ободзинского в угол отменой концертов и эфиров.
Все, чего он достиг огромным трудом, рушилось как карточный домик. Отец чувствовал себя стоящим на краю пропасти. «Знающие люди» советовали обзавестись нужными связями, а со старыми друзьями рекомендовали порвать. И он соглашался, думая, что так нужно для дела.
Отрывок из книги «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады»:
«Проснулся под утро от телефонного звонка.
— Валер... «Восточную» снимают (объявили запрет на исполнение в концертах. — Прим. ред.). День рождения Ленина — занялись чисткой, а у нас — «точки после буквы Л...». Попробуй спеть что-нибудь партийное.
— Ты не понимаешь. Я другого склада певец, я же должен чувствовать, о чем пою. Вот Кобзон. Он — плакатный певец, в этом ряду ему равных нет, он делает это здорово, органичен. А я смешон буду...
Шлягер — это как лотерея. Должно повезти. В цель попала «Эти глаза напротив». Валера чувствовал, что исполнил ее так, как не сможет никто, — легко, играючи, надрывно.
Отныне и повсюду его караулили очереди поклонников: «Вы поете так, что расступается небо!», «Экстравагантный, таинственный, обожаемый!» Это дарило ощущение, что он великий. И ему указывают, как и что петь?!
— Я договорился, — сверху вниз говорил Богословский, словно неоперившемуся птенцу, — сделаем тебе хороший альбом: у меня есть прекрасная мелодия, Кохановский обещал текст написать.
Никита Владимирович сел за инструмент, демонстрируя новую песню.
— Я с удовольствием спою ее, — сидя на стуле и скрестив руки на груди, благодарно кивал Валера.
Он все уменьшался и уменьшался. Меж тем внутри разрасталось мерзопакостное ощущеньице: без Богословского не обойтись...
— Так что думайте, Валерий. Может, настал черед переходить на более высокий уровень профессионализма, выходить, так сказать, в люди?
Как назло, в один из дней пересеклись на «Мелодии» с Дербеневым. Леня, как всегда, встретил приветливо, нагнал на улице:
— Ну как ты, Валерка?
— Потихоньку, — растягивая слова, отвечал Ободзинский устало и немного официально. — Только с гастролей вернулся.
— Может, зайдем куда посидеть?
— Домой надо — жена ждет, ребенок, — отвечал, все больше раздражаясь на Леню за его добродушие.
Но тот будто не замечал, продолжая улыбаться Валере как родному.
— Лень, слушай. А чего Богословский так на Зацепина взъелся? — осторожно спросил певец, обходя тему, что в неугодные попал не только Зацепин.
Дербенев, усмехнувшись, махнул рукой:
— Богословский же повздорил с Гайдаем после «Самогонщиков». И тот вызвал нас с Сашкой. А мы такой хит зарядили на «Бриллиантовой руке»!..
— Что ж, ладно, спешу, Лень, извини.
И невольно напевая дербеневскую «А нам все равно», Валера ускорил шаг. Он никогда не думал, как скажет обо всем Лене — каким будет его лицо, когда услышит, что Ободзинский не будет больше петь его песни?
Полный каюк. Разве есть в конце концов у него выбор? Надо быть дураком, чтобы упустить такие возможности. Он шел к этому столько лет!»
— Однако пластинка, записанная Ободзинским с «официальными» советскими авторами, по сути, провалилась.
— Да, успеха у публики она не снискала. Валерий попытался вернуться к Дербеневу — но тот не простил, прогнал. Отец очень переживал. Не только из-за того, что предал Дербенева с Тухмановым — он и себя предал. Так сказать, «прогнулся перед системой».
Примерно в тот же период в его жизни появляются таблетки... Их Ободзинскому предложил Борис Алов — конферансье из ансамбля Олега Лундстрема, якобы пролечить замучивший Валерия кашель. Кашель ушел, но оказалось, что таблетки еще и бодрят. Отцу это понравилось: то что надо в череде бесконечных концертов — быть бодрым и работоспособным. Ведь это в Москве его закрывали, а регионы принимали и ждали. Давал по четыре-пять концертов в день. Ни одного, я подчеркну, под фонограмму, исключительно вживую. Но все становится фиолетово, когда столько работаешь.
Музыканты называли Ободзинского «кассой». Дружески. Потому что на него шел зритель. Или Кормчий — от слова «кормить», кормилец. Его это задевало, считал, что изображают хорошее отношение для вида, потому что он приносит деньги.
Мои родители Валерий и Нелли Ободзинские познакомились в 1964 году из архива В. ОбодзинскойЯ же полагаю, отец не сумел на самом деле побороть так называемый комплекс провинциала и стать в Москве своим.
Плюс чертовы таблетки, будь они неладны. Отец ведь понятия не имел, что вызовут привыкание, а по факту столкнулся с наркотическими препаратами, о которых в семидесятые в СССР мало кто слышал. Папа не понимал, что с ним происходит: когда принимает «таблетки от кашля» — жизнь кажется прекрасной, едва прекращает — хоть на стену лезь. А это были самые настоящие ломки. В этот период он пристрастился еще и к преферансу, стал проигрывать огромные суммы. Об этом мне рассказала мама.
Катился по наклонной. Фиму Зупермана подвел — своего администратора и друга, который в тяжелое время протянул руку помощи и вернул Ободзинского на большую сцену. А теперь Валерий подставил его с запланированными концертами, на которые были проданы билеты, — отказался выступать, сказавшись больным. Сам уехал с другими промоутерами, которые предложили на пять рублей больше за выступление.
Ну что такое пять рублей, не из-за них же он снова предал дружбу?! Не из-за них точно. Но тогда почему? Да потому, что человек с зависимостями теряет контроль над собой, не понимая, куда его поведет в следующую минуту.
Поняв, что погибает и надо лечиться, отец нашел хорошего специалиста. С доктором, которого тоже звали Валерием, они подружились. Папа стал потихоньку выкарабкиваться. И вдруг врач погибает в автокатастрофе. Ободзинский снова сорвался.
Я появилась на свет как раз в этот период его жизни. Вскоре после моего рождения мама узнала, что Валера ей изменяет с Лолитой из Одессы.
Отрывок из книги «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады»:
«Неля повернула замок. Умыла ребенка. В зеркале ванной увидела себя — испуганную, беспомощную. Отвисший живот после родов. Ломкие волосы. Осунувшееся лицо, усталая. Нежеланная. Ненужная. И ничего не может с этим поделать.
Неля очнулась в психиатрической больнице ночью. Над ней нависала женщина и шептала какие-то страшные заклинания. Неужели в аду? Воспоминания раздавили. Она уткнулась в подушку, сжалась, задыхаясь, и кашляла слезами, как заблудившийся ребенок...»
— Ободзинский ведь женился на Лолите?
— Да. Мама позволяла отцу навещать нас с сестрой. С трудом могу представить, каких моральных сил ей это стоило. Она очень страдала. Но я никогда не слышала из ее уст ни одного пренебрежительного слова об отце. По крайней мере, в нашем с сестрой присутствии.
Отец звонил каждый день. Иногда — по несколько раз. Помню, принимался извиняться: «Доченька, прости, что так получилось у нас с мамой, распалась семья, я очень виноват...» Прямо причитал. Я, маленькая, мало что понимала в его душевных метаниях. Эмоционально чувствовала его состояние — энергетика тяжелая, как у больного, хотелось бросить трубку и убежать, только бы не слышать.
И счастья не обрел, и тематика песен меняется после развода с мамой. До 1978 года песни были жизнеутверждающими. А после — упадническими. Будто утерян смысл всего и вся.
Иногда он приходил и брал нас с Анжелой на прогулку. Встречи проходили достаточно скованно — потому что отец опять начинал извиняться.
Во время очередного визита шепнул мне: «Пока я не вернусь к вам, побудь ты за папу...» Я не поняла — что значит «побудь за папу»? Я же ребенок!
Со мной и Анжелой он общался совершенно по-разному. Сестру называл своей принцессой. Как к принцессе и относился. Поэтому для нее уход отца из семьи стал огромным стрессом, из которого она очень долго выбиралась.
То есть я росла и взрослела в обстановке, где в депрессии пребывали и сестра, и мама. А отец искал себя.
Однажды, мне было года три, случайно услышала, как мама расстроенно говорила подруге по телефону: мол, Валера бы не ушел, если бы вторым ребенком был мальчик, а не девчонка, что очень хотели и ждали Валеру-младшего. «Появление второй дочери Валеру-старшего, как мне кажется, рассердило, стало последней каплей», — добавила мама.
Услышанное повергло меня в шок, нагрузив на долгие годы чувством вины. Стала считать себя виноватой в разрыве родителей.
Однажды, маленькая, спросила маму:
Во время гастролей. Слева — директор отца Ефим Зуперман с женой Татьяной, Валерий и Нелли Ободзинские со старшей дочерью Анжелой из архива В. Ободзинской— А чем папа занимается, в смысле, где он работает?
— Поет, — вытерев слезы, видимо, от нахлынувших воспоминаний, произнесла мама.
— И... все? — разочарованно протянула я.
С ужасом подумала: как же в садике признаюсь? Что у меня отец — поет?! Меня же засмеют. Вот повар, воспитатель, милиционер — это профессии. А петь даже я могу, на утренниках мы всей группой это делаем.
У мамы появился поклонник Рамиль, хороший человек, бывший военный. К нам с сестрой относился как к родным. Мы с Анжелой тоже к нему потянулись всей душой.
Неожиданно папа стал чаще приглашать нас на прогулки. Но уже не извинялся, что ушел, а принялся упрашивать помочь уговорить маму... принять его обратно. Не сложилась у него жизнь в новой семье.
Уговаривал ласково и настойчиво, мол, я же ваш родной отец, люблю вас и маму, хочу быть с вами... Сестра вечерами твердила маме, что «папа хочет вернуться — и мы с Лерой тоже хотим, чтобы он был с нами». Я, ничего толком не понимавшая, поддакивала Анжеле.
Мама растерянно слушала. В итоге, не выдержав осады, сдалась — отца приняла. Родители даже заново поженились — в 1983-м. Мне было пять лет. Сестра радовалась, говорила, что вернулись старые добрые времена. А мне не с чем было сравнивать.
К нам теперь часто приходили гости, которых я раньше не видела. Они сидели с папой на кухне или в гостиной, что-то увлеченно обсуждали. Позже мама мне рассказала, что это были Юрий Антонов, Лев Лещенко, Муслим Магомаев, другие знаменитые папины коллеги.
Папа после своих концертов обычно пребывал в задумчивости, никогда не садился дома за рояль. А Магомаев, к примеру, наоборот, едва зайдя в комнату, давал импровизированный концерт для дружеской компании.
Улыбался, подзывал меня и расспрашивал про дела в детском саду. Муслим был единственным из папиных гостей, кто обращал внимание на меня, маленькую девочку. Остальные вели свои нескончаемые взрослые разговоры.
Со спиртным отец поклялся маме завязать. Однако в 1987-м, на гастролях, он снова срывается...
Мы с мамой летим в другой город. На лавочке возле дома ждал Рамиль, который не переставал любить Нелю. Он переживал за нее и за нас с сестрой, не верил, что Ободзинский исправился. Боялся, как бы в невменяемом состоянии Валерий не обидел маму или нас.
Прямо там на лавочке Рамиль, ожидая маму, и умер... Видимо, настолько сильно переживал, что сердце не выдержало.
А что же отец? Увидев нас в концертном зале Ульяновска, сказал маме: мол, я не сдержал обещание и снова сорвался, тебя и детей недостоин, поэтому принял решение — ухожу. Мама снова осталась у разбитого корыта. А узнав о смерти обожавшего ее Рамиля, еще и с огромным чувством вины за его уход.
Родители отдалились. Папа уезжал на гастроли порой на несколько месяцев. Правда часто звонил.
Возможно, понял, что не в силах справиться с собой — зависимый человек ведь не знает, в какую минуту сорвется. Он опасен для близких — те живут как на пороховой бочке. «Я сам себе противен», — признавался отец маме.
И он ушел со сцены. Со сцены! Которая была для него смыслом жизни. Решил стать свободным от всего на свете, в том числе от своей воплощенной мечты? Не надо давать по четыре-пять концертов в сутки, вообще никому ничего не должен. Освободиться — будто очиститься?
Отрывок из книги «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады»:
«— Я вот пока шел к своей вершине, — задумчиво произнес Валерий, — всех перешагнул. Один раз перешагнул, другой, и понеслось. Жить с собой только не смог. Думаешь, я их перешагнул? Себя. И побежал. В вину, алкоголь... Жить спешил... Устал бежать. И никуда не хочу... Знаешь, на самом дне есть какая-то сила. Она подходит к тебе близко-близко...
Здоровая внешность утратилась безвозвратно, но Валера не стыдился располневшей фигуры, бесформенной одежды. Да и перед кем? Детей он почти не видел. И как можно устыдиться их, когда они боялись его?
Он лишь корил себя, что наградил их страданием и не дал чего-то, про что и сам не знал...
Когда пошло что-то не так? Где он совершил ту роковую ошибку, пустившую жизнь по наклонной? — тревожащие вопросы привели меня к началу. Детство, юность — вот время, когда в нас закладываются ценности, приоритеты, цели, желания. Я схватилась за голову: неужели мы все настолько безвольны и не руководим своими жизнями? Неужели управляемы детскими травмами и не имеем шансов на выбор?..»
Чиновники негодовали: без музыкального образования исполняет шлягер за шлягером, тексты и музыку которых пишут такие же «молодые выскочки» — Леонид Дербенев, Давид Тухманов... Алексей Барабаш в роли Валерия Ободзинского в сериале «Эти глаза напротив», 2015 год Предоставлено пресс-службой Первого канала— И вот кумир миллионов работает на галстучной фабрике сторожем...
— Иногда он приходил к нам. То трезвый, то не очень. На мамины тревожные расспросы принимался подшучивать над собой: «Да, на фабрике тружусь. А что такого? Русский Том Джонс охраняет склад!»
О сцене и слышать не желал: «Я свое отпел!»
Неля все-таки снова вышла замуж — за поляка по имени Анжи, он был фанатом Ободзинского, встречал папу восторженным придыханием: «Валерочка, «Эти глаза напротив»...» Когда отец собирался уходить, Анжи таким же восторженным шепотом предлагал: «Я тебя отвезу».
Как-то вышли во двор — машина не завелась. Они принялись вдвоем ее толкать.
В другой раз папа пришел не один, с каким-то военным. Сели выпивать, и Анжи с ними. Тут мама вернулась с работы.
Гость спрашивает Ободзинского, указав на Нелли:
— Какая приятная женщина, кто она?
— Моя жена, — важно ответил папа.
— Подожди, — подвыпивший мужчина пытался включить остатки логики, — Анжи сказал, что он тут живет. Значит, это его жена?
— Да, — согласился отец, — Она и его жена. И моя тоже.
Жил отец сначала на складе при фабрике. Потом поселился у поклонницы Светланы, затем — у Анны Есениной.
— Некоторое время и вы жили с отцом и Анной?
— Мне было лет четырнадцать. Хотелось чаще общаться с папой. Он оказался глубоким, интересным человеком. Мама, когда я не слушалась или упрямилась, замечала: «Как же ты на него похожа — ободзинщина так и прет!» Видимо, я решила выяснить, что она имела в виду под «ободзинщиной».
С Анной Есениной, приютившей отца, у меня сложились хорошие отношения.
Мне, четырнадцатилетнему подростку, казалось, что она веселая, любила подкалывать. Доставалось от нее и отцу. К примеру, мама боялась отцовских срывов, когда тот напивался, в ужасе сжималась, для нее будто наступал конец света.
Аня же, видя, что Валерий не в форме, обращала все в шутку: «Лер, твой папан опять перебрал, смотри, какой у него смешной пупок!»
Но я не желала смотреть — снова боялась заглянуть в ад человека, который упал и никак не может подняться. С другой стороны, возможно, правильнее относиться так, как относилась Аня, чем как мама, накручивавшая каждый раз себя и нас?
Иногда отец пытался меня воспитывать. Как-то услышав из моих уст нецензурное выражение, строго прикрикнул: «Чтобы больше этого не было!» Аня махнула рукой: «Не обращай внимания. Это он делает вид. На самом деле ему наплевать на всех. Артист!» Фраза про «наплевать на всех» больно обожгла...
Анна упрашивала Ободзинского вернуться на сцену. Разговоры заходили при мне, Есенина настаивала:
— Валера, иди.
Он разводил руками:
— Я уже был на сцене. Тебе надо — иди сама и пой!
Однажды она позвонила Дербеневу, попросила о встрече, объяснила папину ситуацию. Леонид Петрович, поняв, что Валере нужна помощь, нашел спонсора — Геннадия Снустикова. Тот был большим поклонником отца и согласился помочь ему вернуться на сцену. Записали два новых диска и альбом «Золото Маккены». Дербенев договорился о концертах на телевидении. Голос Ободзинского звучал по-прежнему великолепно, оставался молодым и сильным.
Но, мне кажется, он комплексовал — стеснялся полноты, которую усугубил диабет. Ведь в шестидесятые страна любила красавца певца с легкой походкой, теперь же на сцену выходил грузный, постаревший мужчина.
Признавался с грустью: «Не исполнять же до пенсии про то, как «я в подъезде против дома твоего стою...». А новый репертуар нащупать сложно».
Выпустил цикл романсов Вертинского в современных аранжировках — папа обожал его творчество. Ему бы учеников брать, передавать опыт. Мечтал создать театр песни.
В 1993 году у Дербенева диагностировали рак. Папа уехал в Одессу — и снова сорвался в штопор.
Думаю, это произошло не от распущенности или слабости, а оттого что все слишком близко к сердцу принимал. Поэтому так и пел. Его душа была изранена.
Подлечив раны в Одессе, вернулся в Москву. Все чаще приходил к нам, садился на кухне, напротив — мама. Они смотрели друг на друга и молчали. Иногда отец принимался мечтать вслух, что «купим дом, будем там все жить».
Мы с сестрой смеялись:
Приходил к нам, садился на кухне, напротив — мама. Они смотрели друг на друга и молчали. Иногда отец принимался мечтать вслух, что «купим дом, будем там жить» из архива В. Ободзинской— Прямо все поселимся — мама с Анжи, ты с Анной и мы?
— А почему нет, — отвечал он вполне серьезно, — дом будет большим, места хватит всем.
В церковь стал ходить, Библию читал. Подарил мне крестик — на память. Как-то выглядываю в окно: прохожие куда-то спешат, торопятся. И среди них идет отец — размеренно, спокойно. Наконец никуда не бежит... Когда садился рядом — чувствовался исходивший от него покой. Видимо, внял советам батюшки: не нужно суетиться.
Была история, когда концертный администратор Леня Зайцев предложил ему подработку — исполнить всего одну песню в ночном клубе, гонорар предлагал солидный — четыре тысячи долларов. Ободзинский отказался: «Я эстрадный певец. А не карманный».
Кажется, осенью 1996-го отец съехал от Анны на съемную квартиру. Захотелось иметь свой угол. Анжи помогал ему вещи перевозить. Теперь отец навещал и маму, и Аню...
Отрывок из книги «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады»:
«В следующий раз он зашел затемно, после одиннадцати. Сел и взялся за телефон:
— Анжелика, девочка, дите ты мое родное (звонил старшей дочери. — Прим. ред.). Прости меня. Ни о чем в жизни не жалею. А о тебе, о детях своих жалею.
Аня не выдержала:
— Твоя Анжелика плевать на тебя хотела! На фиг ты своим детям не сдался!
Я схватилась за голову. Чувства разрывали, и я не могла в них разобраться. Растерянность, недоумение, отчаяние... И страшно, что папа поверит ей и ему станет так же тяжело, как мне, когда я слышала такое же от нее в свой адрес. Что папе наплевать.
Больше часа он говорил по телефону и плакал. Аня кричала. Я чувствовала себя лишней.
А потом ему стало плохо. Аня вызвала доктора. В больницу ложиться отец отказался:
— Умирать дома буду.
— Какой умирать, тебе на концерт! — Аня пыталась вернуть его в реальность: — Лера, вставай... Посмотри, он, по-моему, умер...
Я положила голову ему на грудь. То слушала сердце, то пульс...»
— Ваша мама и при жизни Ободзинского, и после его смерти не дала ни одного интервью. А вам для книги рассказывала?
— Я прятала диктофон — чтобы не возникало напряжения. И расспрашивала.
— Она смогла его простить?
— Раньше, бывало, просыпалась утром и говорила: «Вот он опять мне приснился!» Голос звучал обиженно-возмущенно. Не нравились ей эти сны. Мне хотелось бы, чтобы она простила папу.
— Какие отцовские черты характера вы унаследовали?
— Целеустремленность. Желание доводить дело до конца. Именно эту папину черту и еще его упрямство мама называла «ободзинщиной».
— Каким ваш отец был бы сейчас, доживи он до восьмидесяти лет?
— Большим и мягким добряком.
В одном из последних интервью, помню, рассказывал: «Один из первых тиражей пластинок с моими песнями составлял тринадцать миллионов экземпляров. Пластинка стоила два рубля шестьдесят копеек. А я от фирмы «Мелодия» за весь тираж получил сто пятьдесят рублей. Посчитайте, сколько государство на мне заработало. Но я не в обиде, спасает чувство юмора. Я коренной одессит, этим и живу... Смешная у меня творческая жизнь. Петь — единственное, что умею. Если вы попросите меня гвоздь забить — не смогу, палец себе разобью».
Давно поняла, что совершенно не сержусь на него, вообще ни на кого не сержусь, смогла отпустить все свои детские обиды. Жизнь — это череда событий и уроков. Важно, какие выводы человек извлекает из поворотов своей судьбы.
Комментарии (0)