Анна бережно водрузила на кухонный стол пакет из аптеки, извлекла из него три коробочки с таблетками. Лекарства ровной цепочкой легли у салфетницы, их яркие ярлыки резко резонировали с потертым клеенчатым покрытием. У окна, в своем привычном глубоком кресле, сидела Вера Павловна. Ее руки — скрюченные, распухшие от многолетней хворобы — недвижно покоились на коленях, и в косых лучах заката казались почти прозрачными.
— Вера Павловна, вот ваши препараты. Ровно три упаковки, как назначал врач, — голос Анны звучал мягко и приглушенно, будто растворяясь в тишине комнаты.
Пожилая женщина медленно повернула голову, взгляд скользнул по блистерам, а затем задержался на лице девушки.
— Анечка, сколько я тебе должна? Назови сумму, я обязана расплатиться.
— Вы мне ничего не должны. Мы же договорились. Это моя маленькая поддержка.
— Как это — ничего? — Вера Павловна попыталась приподняться, но резкая боль в колене заставила ее снова осесть в кресло; лицо на миг исказилось. — Такие лекарства дешево не стоят. Тысячи полторы-две, не меньше. Я не могу оставаться в долгу. Это неправильно.
Анна осторожно коснулась ее плеча и поправила клетчатый плед, сползший на пол.
— Вы уже все покрыли в прошлый раз. И до того тоже. Поверьте, этого достаточно. Давайте закроем тему.
— Когда это было? Месяц назад? А сколько раз ты после этого забегала? Сколько времени тратила на меня? — упрямство в голосе старушки смешивалось с тревогой. Она потянулась к старому сервантy, где в ящичке лежала сумка, но пальцы не слушались, отказываясь выполнять простейшее движение. — Доченька, ну возьми хотя бы немного. Прошу тебя. Мне неудобно перед тобой.
— Вера Павловна, не стоит…
— Выходит, я тебе вовсе чужая? Ты наведываешься из жалости и даже не позволяешь мне отблагодарить? — Голос Веры Павловны дрогнул, в уголках умных глаз блеснули непрошеные слезы.
Анна глубоко вздохнула, подошла к сервантy, достала потертый кошелек и вынула несколько купюр.
— Хорошо, принимаю. Видите? Все в порядке.
— Вот и славно, — Вера Павловна сразу успокоилась, достала из кармана платочек и аккуратно промокнула глаза. — А то я уж решила, что ты на меня сердишься. Вдруг что-то не так сделала.
Анна убрала деньги в карман джинсов. Она отлично понимала, что реальная стоимость лекарств в разы выше, но спорить не стала. Для Веры Павловны жизненно важно было сохранять достоинство — ощущать, что она не обуза, а человек, который может позволить себе оплатить небольшую услугу.
Их знакомство началось почти четыре года назад. Тогда, в прохладный весенний день, Анна, листая сообщения в общем чате жильцов, наткнулась на скромную просьбу: «Здравствуйте. Не подскажет ли кто-нибудь, кто мог бы сделать на дому несколько уколов? Врач настоятельно назначил курс, а до поликлиники мне сейчас очень трудно добираться. Оплачу». Писала Вера П., с четвертого этажа.
Анна, работавшая медсестрой в местной поликлинике, откликнулась одной из первых. Дополнительный заработок никогда не мешал — особенно при ее скромной зарплате и съемной однокомнатной квартире на втором этаже. Она пришла, выполнила первый укол, и тогда еще незнакомая пожилая соседка отсчитала ей деньги. Курс растянулся на десять дней.
За эти десять дней у них возникло нечто большее, чем формальные отношения. Они разговорились. Вера Павловна оказалась бывшей библиотекаршей — начитанной, интеллигентной, с мягким тембром голоса. Она вспоминала любимые книги, молодость, супруга, ушедшего более пятнадцати лет назад. У Анны собственной мамы не стало десять лет назад — слишком рано, не дожив до шестидесяти. Тогда Анна была далеко, на курсах повышения квалификации, и в душе остались тяжесть и чувство недосказанности.
В Вере Павловне было что-то родное — может, манера неторопливо формулировать мысли, тщательно подбирая слова, а может, натруженные, добрые руки или легкий, успокаивающий запах лаванды от платочков.
По завершении курса уколов Вера Павловна робко попросила еще об одной услуге.
— Анечка, мне тяжело ходить в магазин. Ноги не слушаются, лифт вечно не работает, а со ступенями я уже не справляюсь. Могла бы ты изредка помогать с продуктами? Я, конечно, буду давать деньги. И за хлопоты добавлю. Допустим, тысячу в неделю?
Анна согласилась. Стала заглядывать два-три раза в неделю, приносила хлеб, молоко, творог, овощи. Вера Павловна передавала деньги, Анна приносила покупки и неизменно возвращала сдачу. За помощь старушка доплачивала, как и договорились.
Постепенно визиты удлинялись. Анна помогала разобрать пакеты, мыла посуду, протирала пыль. Вера Павловна в это время заваривала чай, доставала из жестяной коробки простое печенье, и они подолгу сидели на уютной кухне, беседуя обо всем. Анне, одинокой тридцатипятилетней женщине, чьи подруги уже растворились в семейных заботах, эти вечера были необходимы. Здесь ее ждали. Ее встречали тепло.
Через год случилась неприятность. Вера Павловна поскользнулась и упала в ванной. Утром Анна звонила в дверь — в ответ стояла тревожная тишина. К счастью, у нее были запасные ключи — Вера Павловна заранее вручила их «на всякий случай». Открыв, Анна обнаружила ее на холодной плитке — старушка не могла подняться и пролежала всю ночь.
Анна помогла ей добраться до кровати, вызвала скорую. С того дня внутри поселился тихий страх: а если падение повторится? А если она забудет выключить газ? Перепутает дозировку таблеток?
С этого момента Анна стала наведываться еще чаще: утром — проверить, все ли в порядке, вечером — помочь с ужином и уборкой, в выходные — просто посидеть рядом.
Она не раз наблюдала, как Вера Павловна ждет звонков взрослых детей. Телефон лежал на виду, на кухонном столе. Старушка вздрагивала при каждом сигнале, торопливо снимала трубку — чаще оказывался рекламный робот или автоинформатор банка.
— Кирилл обещал набрать в выходные, — говорила она, поглядывая на настенный календарь, где карандашом были обведены даты. — Наверное, сильно занят. У него проекты.
Анна молчала. Она видела пометки: «15 мая — звонила Кириллу, не ответил. 18 мая — перезвонил, говорили три минуты».
Раз в месяц, в лучшем случае — раз в три недели — Вера Павловна сама набирала номер сына или дочери. Часто звонок сбрасывался. Иногда дети откликались через день-два.
— Мам, я на совещании, потом перезвоню, — звучал энергичный голос.
Вера Павловна клала трубку и натянуто улыбалась.
— Занят. У него серьезные дела, сроки. Алёна тоже вся в работе — у нее должность мерчендайзера, целый день по магазинам. Да и дети, свои заботы.
Анна кивала, наливая свежий чай. Внутри сжималось от жалости. Дети жили далеко — Кирилл в Екатеринбурге, Алёна в Краснодаре. Приехать без повода — маловероятно. Но ведь можно позвонить, спросить, как здоровье…
Однажды вечером, когда Анна разогревала скромный ужин, Вера Павловна почти шепотом произнесла:
— Знаешь, родная, кажется, всю жизнь отдала им. Кириллу образование обеспечивала, Алёне на свадьбу помогала, внуков нянчила. А теперь… За столько лет приезжали считаные разы — на день-два, будто мимоходом. Кирилл как-то в командировку в Москву заезжал — заглянул на час. Алёна прошлым летом ночевала и утром умчалась.
Она замолчала, провела ладонью по столешнице, сметая невидимые соринки.
— Обидно, милая. До слез обидно. Я их мать. Я жизнь им дала, растила, старалась. А они… — голос снова дрогнул. — Хорошо, что ты у меня есть. Ты не оставляешь.
Анна сжала ее холодную ладонь. Подобрать слова было трудно: в горле стоял горячий ком.
Весной, спустя три с половиной года знакомства, Вера Павловна обратилась с новой просьбой.
— Анечка, помоги добраться до нотариальной конторы. Нужно уладить некоторые бумаги, это важно.
Анна взяла отгул, помогла одеться и аккуратно поддерживала всю дорогу. Контора находилась в десяти минутах неторопливой ходьбы. Вера Павловна зашла внутрь, а Анна осталась на жестком диванчике в коридоре. Минут через сорок старушка вернулась — уставшая, но как будто умиротворенная.
— Все, родная. Дело решено. Пойдем домой.
Анна не стала выспрашивать подробности. Посчитала, что не ее дело. Возможно, доверенность или проверка документов на квартиру.
Прошло около полугода. Жизнь текла своим ходом. Анна приходила ежедневно — утром и вечером. Помогала по дому, готовила, покупала лекарства. Вера Павловна все чаще жаловалась на слабость и давящее чувство в груди, но упорно отмахивалась от предложений обследоваться.
— Возраст, дорогая. Какие уж тут врачи, — отрезала она.
В одно октябрьское утро Анна, как обычно, зашла перед работой. Нажала на звонок — тишина. Сердце сжалось. Открыв дверь запасными ключами, она позвала:
— Вера Павловна? Вы дома?
Ответа не последовало. В спальне старушка лежала на кровати с закрытыми глазами, руки сложены на одеяле. Прикоснувшись, Анна почувствовала холод восковой кожи.
Скорая, полиция… Врач констатировал смерть во сне от обширного инфаркта. Полицейский оформил протокол, задал формальные вопросы. Потом тело увезли. Анна осталась одна в пустой квартире.
Она опустилась на диван и уставилась на пустое кресло у окна — то самое, где неизменно сидела Вера Павловна. Ком в горле стянул дыхание, по щекам побежали горячие слезы. Четыре года. Каждый день она переступала этот порог. Вера Павловна стала почти родной — ближе многих кровных.
Анна провела ладонью по лицу. «Сейчас нельзя. Надо держаться». Нужно было звонить детям, организовывать похороны, заниматься бумагами. Телефонов Анна не знала — Вера Павловна звонила им со стационарного аппарата. В сервантe, помнила Анна, лежала записная книжка с контактами.
Она открыла верхний ящик. Там — стопка пожелтевших фото, папка с бумагами и сверху — небольшая деревянная шкатулка с инкрустацией. Анна отодвинула ее в сторону, но взгляд зацепился. Приоткрыла крышку: внутри аккуратно лежали купюры, а сверху — сложенный лист.
Она развернула бумагу. Узнала почерк Веры Павловны — крупный, чуть дрожащий:
«Анечка, деньги на мои похороны — здесь же, в шкатулке. Огромное тебе спасибо за все. Я позаботилась о тебе, насколько смогла. Твоя Вера.»
Слезы хлынули с новой силой. Анна прижала записку к груди, плечи затряслись от беззвучных рыданий. «Позаботилась о тебе…» Что она имела в виду? Деньги на прощание — понятно. Но что еще?
Анна аккуратно убрала записку и вернула шкатулку. Затем нашла потерянную записную книжку, открыла на «К»: «Кирилл (сын)» и номер. Анна набрала. Долгие гудки. Наконец сонный мужской голос:
— Алло? Кто это?
— Кирилл Петрович, это Анна, соседка вашей мамы, я помогала ей… Вера Павловна… ушла этой ночью. Сердце остановилось.
Пауза. Слышно, как человек резко сел.
— Когда?
— Сегодня утром я обнаружила. Врачи сказали: инфаркт во сне.
Еще пауза. Потом глухо:
— Понял. Мы подъедем. К похоронам.
— Хорошо. Я начну оформлять документы.
— Да. Спасибо, что сообщили.
Анна отключилась. «К похоронам» — значит, не раньше трех дней.
Она позвонила Алёне — реакция была похожей: всхлип, «приеду», просьба сообщить дату и место.
Следующие три дня Анна провела в беготне: морг, ЗАГС, организация прощания. Денег из шкатулки не хватило — все вышло дороже, чем предполагала Вера Павловна. Анна добавила сорок тысяч из своих последних накоплений.
Кирилл и Алёна прибыли утром в день похорон. Одетые в траур, с усталыми, отстраненными лицами. Анна встретила их у подъезда.
— Здравствуйте. Церемония в одиннадцать.
Кирилл кивнул и сухо пожал руку. Алёна обняла Анну и тихо всхлипнула.
— Спасибо тебе. Мы… не успели…
— Все нормально. Я была рядом.
На прощание пришло около двадцати человек — соседи, дальние родственники, пара бывших коллег из библиотеки. Кирилл и Алёна стояли у гроба, не плача. Анна стояла чуть поодаль, и слезы сами катились — горячие и горькие.
После кладбища все собрались в квартире на поминки. Анна накрыла стол с утра, встречала гостей, наливала чай. Дети принимали соболезнования, механически благодарили.
К вечеру гости разошлись. Анна начала убирать посуду. Кирилл и Алёна ушли в комнату, о чем-то шептались, затем вышли.
— Анна, нам нужно поговорить, — начал Кирилл официальным тоном.
— Конечно, слушаю.
— Мы благодарны за твою помощь нашей маме, — добавила Алёна. — За то, что ты была рядом.
— Мне не нужна благодарность. Я просто делала, что могла.
— Это не отменяет фактов, — Кирилл достал белый конверт. — Здесь небольшая компенсация за твое время.
Анна взглянула на конверт, но не взяла.
— Деньги не нужны. Я помогала не из-за них.
— Пожалуйста, прими, не обижай нас, — Алёна протянула ближе. — Там пятнадцать тысяч. Ты тратилась на лекарства, уделяла ей время…
— Я сказала — нет.
Кирилл убрал конверт, переглянулся с сестрой.
— Ладно. Мы завтра улетаем. Квартиру надо закрыть, ключи у тебя?
— Да.
— Передашь перед выездом.
Анна кивнула. Они ушли. Тихо щелкнула дверь. Она осталась среди горы тарелок и нетронутых блюд.
На следующий день, перед отъездом, Кирилл зашел к Анне.
— Ключи от маминой квартиры?
Анна протянула связку. Он сунул в карман.
— Еще раз спасибо. Мы поехали.
— Счастливой дороги.
Дверь закрылась. Анна вернулась на кухню и села у окна. Все кончилось. Веры Павловны больше нет.
Прошла неделя. Анна входила в привычный ритм: работа, дом, тишина. Квартира на четвертом этаже стояла запертой — ключи у детей.
Вечером в дверь Анны настойчиво позвонили. На пороге — Кирилл и Алёна. Лица перекошены холодной злостью.
— Поговорим, — отрезал Кирилл. — Сейчас.
— Что случилось?
— В маминой квартире. Там обсудим.
Они поднялись. Кирилл открыл дверь, и, едва войдя, пошел в наступление:
— Мы сегодня были у нотариуса, — он шагнул вперед, будто перегораживая выход. — Начали оформление наследства. И услышали любопытную деталь.
Анна застыла.
— Какую?
— Оказывается, мать оставила завещание, — голос Кирилла стал жестким и обвиняющим. — И всю квартиру завещала тебе. Тебе, посторонней!
— Я… я не знала, — Анна невольно отступила.
— Конечно, — фыркнула Алёна, проходя в гостиную. — Четыре года крутилась рядом с одинокой старушкой и терпеливо ждала своего часа!
— Это неправда! Вера Павловна сама так решила, я никогда о таком ее не просила…
— Мы — законные наследники, — Кирилл шагнул еще ближе. — А ты здесь никто. Ты воспользовалась ее слабостью и одиночеством.
— Я ничего не просила, — Анна сжала ремешок сумки. — Вера Павловна все решила сама.
— Сама? — Алёна оглядела квартиру с вызовом. — Втиралась в доверие четыре года — и вот результат: жилье у тебя. Удобно.
— Я просто ухаживала. Она была одна.
— Одна? У нее двое взрослых детей! — сорвался Кирилл. — Мы — ее родные!
— Которые за четыре года ни разу не нашли времени приехать и проведать, — вырвалось у Анны.
Алёна резко обернулась:
— Повтори?
— Простите… Я не это…
— Нет, озвучь! — Алёна приблизилась вплотную. — Ты смеешь нас обвинять?
— Я никого не обвиняю. Просто… ваша мама очень ждала ваших звонков. Она звонила, а вы не брали трубку. Она постоянно вас оправдывала, но ей было больно.
— А ты, значит, заменяла ей нас? — Кирилл хмыкнул. — И за это получила квартиру?
— Нет! Я не знала о завещании! Она не говорила!
— Естественно, не говорила, — скрестила руки Алёна. — Чтобы ты раньше времени не радовалась.
Анна ощутила, как внутри все сжимается от обиды.
— Ваша мама сама просила сопроводить ее к нотариусу, — спокойно произнесла она. — Сказала, что нужно решить бумаги. Я ждала в коридоре и в кабинет не заходила.
— Удобная позиция, — усмехнулся Кирилл. — Не заходила, а квартира — твоя.
— Я не просила об этом!
— А деньги брала? — Алёна шагнула ближе. — Мама платила?
— Она давала на продукты — я покупала и возвращала сдачу. Иногда пыталась сунуть небольшую сумму за помощь, двести-триста рублей. Я отказывалась, но она обижалась, и мне приходилось принимать, чтобы не расстраивать.
— Значит, все-таки брала с больной старухи, — торжествующе посмотрела Алёна на брата. — Слышишь?
— Лекарства почти всегда покупала на свои деньги! По две-три тысячи каждый курс. Есть банковские выписки, можете проверить!
Кирилл пренебрежительно махнул рукой.
— Это ничего не доказывает. Такое можно подделать.
— Мы не оставим это просто так, — Алёна достала телефон. — Будем оспаривать завещание в суде. Подадим иск.
Анна кивнула, голос дрогнул:
— Это ваше право. Делайте, как считаете нужным. Я о завещании узнала от вас.
— Наша мать тяжело болела, — Кирилл опустился в кресло. — Артрит, сердце, сильные препараты. Она могла не отдавать себе отчет.
— Она была в ясном уме! Читала, разговаривала, прекрасно помнила!
— Посмотрим, что решит суд, — Алёна убрала телефон. — Наш адвокат уже готовит документы.
Анна молча вышла и спустилась к себе. Закрыв дверь, прислонилась к ней спиной. Руки дрожали. Суд… Они попытаются сделать из нее мошенницу.
На работе на следующий день Анна еле держалась. В раздевалке, переодеваясь, не заметила, как подошла старшая медсестра Нина Степановна.
— Анна, что с тобой? Ты бледная.
В углу возилась со своей сумкой Олеся, коллега, будто не слушая.
— Та пожилая женщина, которой я помогала… Вера Павловна… Оказалось, она оформила завещание на меня. Квартиру.
— Вот это новость, — Нина Степановна присела рядом. — Как ты?
— В шоке. Я не знала. Вчера ее дети пришли, узнали у нотариуса, устроили скандал. Говорят, что подадут в суд. Будто она была недееспособна.
— С чего бы?
Олеся с грохотом захлопнула шкафчик и усмехнулась:
— О, Аннушка! Квартирку ухватила? Ловко. Четыре года бабулю выхаживала — вот и награда. Детки в суд? Посмотрим.
Нина Степановна резко поднялась:
— Олеся, замолчи. Анна не такая. Мы пять лет вместе работаем — у нее золотое сердце. Она на свои деньги лекарства покупала, а не выгоду ждала!
Олеся фыркнула и вышла. Нина Степановна обняла Анну за плечи.
— Не обращай внимания. Правда на стороне честных. Медкарты и выписки Веры Павловны у тебя?
Анна подняла заплаканные глаза:
— Да. Я возила ее к врачам. Все бумаги у меня.
— Прекрасно. Передашь в суд. Все устроится.
Через три дня позвонил незнакомец. Ровный мужской голос представился:
— Анна Сергеевна? Добрый день. Я представляю интересы семьи Лебедевых. Дмитрий Аркадьевич. Хотел обсудить мирное урегулирование по квартире.
Анна сжала телефон.
— Слушаю.
— Мои доверители предлагают денежную компенсацию — пятьсот тысяч рублей — в обмен на ваш официальный отказ от прав по завещанию.
— Нет.
— Подумайте. Суд — долго, дорого и нервно. Зачем вам тяжбы? Возьмите деньги, и вопрос закроем.
— Я сказала — нет. Вера Павловна хотела, чтобы квартира досталась мне. Я не предам ее волю.
— Как хотите. Но разбирательство может растянуться на годы, исход неочевиден.
Он отключился. Анна опустилась на диван; руки затряслись.
На следующий день позвонил Кирилл. Голос твердый, холодный:
— С тобой связывался наш юрист?
— Да.
— И что ты ответила?
— Отказалась.
— Ты не понимаешь, во что лезешь, — выдохнул он. — Пожалеешь. Мы найдем свидетелей, подтвердим, что ты давила на мать и вымогала деньги. Докажем, что в последние годы она была не в себе.
— Говорите что угодно. Я знаю, правда на моей стороне.
— Посмотрим, — он бросил трубку.
Через месяц прошло первое заседание. Анна пришла заранее, волнуясь. Документы — медкарты Веры Павловны, календарь с пометками, записка из шкатулки, распечатки звонков — она передала заранее. Кирилл и Алёна сидели рядом со своим адвокатом — солидным мужчиной лет пятидесяти в строгом костюме.
Судья — женщина средних лет с внимательным взглядом — открыла заседание.
Адвокат истцов изложил позицию: Вера Павловна Лебедева в последние годы страдала от хронических болей, принимала сильнодействующие препараты, что могло отражаться на сознании. Анна Романова, воспользовавшись беспомощностью, вошла в доверие и психологически воздействовала, чтобы та переписала квартиру.
Судья повернулась к Анне:
— Ответчик, что скажете?
Анна встала. Голос дрожал, но она старалась говорить четко:
— Я помогала Вере Павловне четыре года. Познакомились через чат дома: она просила помощь с инъекциями. Потом я стала закупать продукты, убираться, приносить лекарства. О завещании не знала до дня ее смерти. Она сама попросила проводить ее к нотариусу — сказала, нужно решить формальности. Я ждала в приемной и не присутствовала при составлении.
— В деле есть календарь с пометками, — судья приподняла папку. — Поясните?
— Это личный календарь Веры Павловны. Она отмечала дни, когда звонила детям. Видно, что звонки — раз в полтора-два месяца; часто не отвечали, либо разговор занимал минуты. Она переживала и очень ждала их звонков.
Судья пролистала страницы. Кирилл отвернулся к окну.
— Также имеются медицинские документы — выписки терапевта и кардиолога за последний год, — продолжила судья. — Везде указано: сознание ясное, ориентирована, адекватна. Последнее плановое обследование — за месяц до даты завещания.
Адвокат истцов попытался возразить:
— Уважаемый суд, это не психиатрическое освидетельствование!
— Для удостоверения завещания оно не требуется при отсутствии документированных признаков психического расстройства, — ответила судья. — Суд вызывает нотариуса Татьяну Юрьевну Орлову, удостоверившую документ. Прошу дать показания.
Нотариус поднялась и уверенно произнесла:
— Вера Павловна Лебедева посетила мою контору шестого апреля. Была в ясном уме, четко формулировала желания. Я задала стандартные вопросы на проверку адекватности — отвечала без затруднений. Данные наследницы, Анны Сергеевны Романовой, назвала по памяти: ФИО, адрес, дату рождения. Недвусмысленно выразила волю завещать квартиру именно Анне Сергеевне. Признаков давления я не увидела — Анна Сергеевна в кабинет не заходила, ожидала в приемной.
— Благодарю, — кивнула судья. — В материалах есть и рукописная записка покойной. Ответчик, когда вы ее обнаружили?
— В тот же день, когда поняла, что Веры Павловны не стало. Записка лежала в шкатулке вместе с деньгами на похороны.
Судья зачитала вслух: «Анечка, деньги на мои похороны — здесь же, в шкатулке. Огромное спасибо за все. Я позаботилась о тебе, насколько смогла. Твоя Вера.» — И обратилась к истцам: — Дополните?
Адвокат взглянул на клиентов; те отрицательно качнули головами.
— Нет, ваша честь.
Судья объявила перерыв на две недели для вынесения решения. Анна вышла с тяжелым чувством — еще две недели ожидания.
В назначенный день судья огласила резолютивную часть:
— Исковые требования Кирилла Петровича Лебедева и Алёны Петровны Лебедевой о признании завещания Веры Павловны Лебедевой недействительным — оставить без удовлетворения. Завещание признать действительным. Анна Сергеевна Романова — единственная законная наследница по завещанию.
Анна закрыла глаза и выдохнула. Все. Позади.
Кирилл и Алёна поднялись и, не глядя, направились к выходу. На двери Алёна резко обернулась:
— Наслаждайся своей добычей. Но для нас ты навсегда останешься той, кто хитростью забрал мамино жилье.
— Я ничего ни у кого не забирала…
— Наша мать в здравом уме не оставила бы квартиру чужой, — холодно добавил Кирилл. — Ты сыграла на ее одиночестве. Живи с этим.
Они ушли. Дверь громко хлопнула.
Анна осталась в пустом коридоре. Слова Алёны застряли занозами. Она знала, что поступила честно, что Вера Павловна сама, без давления, приняла решение. Но от их реплик все равно было больно.
Прошло полгода. Анна получила свидетельство о праве на наследство, оформила документы и переехала в квартиру Веры Павловны. В первый вечер она опустилась в то самое глубокое кресло у окна — на место, где любила сидеть ее пожилая подруга.
Она вновь достала из шкатулки записку и перечитала. Слезы снова выступили — теперь от светлой, щемящей грусти. Как хотелось, чтобы Вера Павловна была рядом, чтобы снова попить чай на кухне.
Анна поставила на плиту чайник, налила в простую белую чашку с синими незабудками — любимую чашку Веры Павловны. Чуть приподняла, словно чокаясь с невидимой собеседницей.
— Спасибо вам, Вера Павловна. За все.
За окном по одному вспыхивали огни. Анна допила чай и взглянула на календарь. Была суббота. Завтра — кладбище: привести могилу в порядок, сменить цветы. Дети с похорон так и не приезжали. Теперь это — ее забота. И это — ее долг.
Она открыла тетрадь с важными делами и аккуратно вывела: «Поездка на кладбище — раз в две недели. Свежие цветы». Подумала и добавила: «Весной заказать и установить новую оградку».
Анна закрыла тетрадь и тихо вздохнула с грустной улыбкой. Квартира, деньги, тяжбы — все оказалось второстепенным. Важно одно: она не оставит Веру Павловну и теперь. Будет приезжать, ухаживать за ее последним пристанищем, беречь память. Потому что настоящая семья — не общая кровь, а вовремя протянутая рука, тепло души и бескорыстная забота.
The post first appeared on .
Комментарии (0)