В августе 1941 года, когда Советский Союз все еще приходил в себя после германского блицкрига, а Британия уже не помышляла о противостоянии немцам вдали от родных берегов, Берлин неожиданно подвергся бомбардировке. Это стало настоящим шоком для нацистской верхушки.
Неожиданное решение
В июле 1941 года рейхсминистр люфтваффе Герман Геринг убеждал Гитлера, что советская авиация практически полностью уничтожена и не представляет опасности для германской армии, и уж тем более ни один вражеский самолет не долетит до столицы Третьего рейха. Эти слова успокоили и фюрера, и берлинцев. Город жил мирной жизнью: здесь работали рестораны, кафе, театры, спортклубы: горожане словно забыли, что менее чем за тысячу километров на восток велась кровопролитная война.
В ночь с 7 на 8 августа 1941 года Берлину пришлось вспомнить о войне: город сотрясали взрывы фугасных бомб. Наутро немецкие газеты обвинили в бомбардировке Берлина британскую авиацию, сообщив, что 150 английских самолетов сумели прорваться к городу, при этом германским силам ПВО удалось сбить 6 машин, среди мирных жителей были убитые и раненые. В Лондоне недоумевали: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7−8 августа английская авиация со своих аэродромов не поднималась ввиду неблагоприятных метеоусловий». Свой следующий авианалет на немецкую столицу британцы совершат лишь 7 ноября 1941 года. Тогда германской разведке пришлось признаться, что в авиаударе по Берлину принимали участие советские бомбардировщики.
Мысль об атаке на Берлин среди военных советского Балтфлота возникла во время операций по нанесению бомбовых ударов по базе люфтваффе Пиллау в восточной Пруссии (ныне форт-цитадель в городе Балтийск Калининградской области). Первым кто предложил перенести бомбардировку на немецкую столицу был командующий авиацией Военно-Морского Флота генерал-лейтенант Семен Жаворонков.
Эта инициатива дошла до адмирала Николая Кузнецова, возглавлявшего Военно-Морской Флот СССР. Позднее он вспоминал, что поначалу возникли серьезные сомнения в возможности достигнуть германской столицы, но, взвесив все «за» и «против», решили, что в случае, если после авианалета вернуться на один из аэродромов Моонзундского архипелага, то шансы есть. Об идее доложили Сталину. Тот недолго думая вынес одобрительный вердикт. И уже на следующий день 1-му минно-торпедному авиационному полку 8-й авиабригады ВВС Балтийского флота был отдан приказ произвести бомбовый удар по Берлину.
Усыпленные пропагандой
Взлетать решили с аэродрома Кагул на острове Эзель (ныне эстонский остров Сааремаа) – это была самая западная точка, которую могли контролировать советские войска, хотя фактически она располагалась в тылу врага. Туда и перебазировались в первых числах августа летчики 1-го минно-торпедного полка ВВС под началом полковника Евгения Преображенского.
До германской столицы и обратно нашим экипажам предстояло пролететь порядка 1800 километров, большая часть пути пролегала над Балтийским морем. Нитка маршрута: Эзель – остров Рюген – место слияния рек Варты и Одер – Берлин. Всем было понятно, что в светлое время суток незамеченными подлететь к столице рейха не удастся: медлительные и неповоротливые дальние бомбардировщики Ил-4 рисковали попасть под зенитный огонь противника задолго до Берлина. Альтернативы ночному авианалету не было.
7 августа в 9 часов вечера пятнадцать советских бомбардировщиков, оснащенных не только авиабомбами, но и пропагандистскими листовками (так называемыми «агитационными боеприпасами»), вылетели на боевое задание. Флагманской машиной управлял сам полковник Преображенский. Полет проходивший в режиме радиомолчания требовал от летчиков предельной синхронности действий: любая неточность могла привести к катастрофическим последствиям. Экипажи, чтобы быть в недосягаемости ПВО и истребителей противника, двигались на высоте 7 километров, где температура воздуха падала до –40 градусов по Цельсию: в этих условиях не только стекла кабины, но и очки шлемофонов покрывались инеем, а летчики вынуждены были надевать кислородные маски.
На подлете к Берлину эскадрилья Ил-4 была обнаружена РЛС противника, однако немцы, находившиеся в плену собственной пропаганды, убеждавшей всех в разгроме авиации РККА, даже не заподозрили неладное. Они приняли советские бомбардировщики за свои и предложили им сесть на один из ближайших аэродромов. Не получив никакого ответа противник и вовсе потерял интерес к эскадрилье, двигавшейся прямиком в сердце рейха. Немцы очнулись только после того, как на Берлин упали первые бомбы.
Выяснилось, что германское командование, убежденное в неуязвимости Берлина, не позаботилось о светомаскировке. Освещенный тысячами огней город был виден как на ладони. По воспоминаниям наших летчиков, просматривались даже такие детали, как искрящие под проводами дуги двигавшихся трамваев. Но вот Берлин вспыхивает еще сильнее – это пожары, вызванные разрывами 250-килограммовых бомб ФАБ-100, сброшенных на военно-промышленные объекты. Бомбардировку над Берлином произвели только пять наших самолетов – остальные десять вынуждены были сбросить свой боезапас над городом-портом Штеттиным ввиду малого запаса топлива.
Немецкая ПВО опомнилась, когда советские бомбардировщики легли на обратный курс. Можно считать чудом, что от шквального огня германских зениток досталось лишь одной машине – самолету под командованием Александра Курбана, который все же сумел дотянуть до своей территории. Ни один из наших летчиков во время выполнения этой сложнейшей боевой операции не пострадал.
«Живем как в аду»
С задания наши бомбардировщики вернулись только утром 8 августа, а уже через час вышла сводка Совинформбюро, в которой советским гражданам было сообщено об успешном выполнении задания по бомбардировке Берлина. С этого момента жизнь берлинцев перестала быть спокойной и размеренной: теперь они с тревогой поглядывали в небо при любом шуме мотора, ожидая очередного авианалета, а в случае опасности готовы были броситься в бомбоубежище. И новые авиаудары по Берлину не заставили себя ждать.
До наших дней дошло несколько писем, где рядовые берлинцы делились своими переживаниями по этому поводу. В одном из них некая Анни писала на фронт своему мужу Эрнесту, что война с Россией им дорого обходится: Германия чуть больше чем за месяц войны уже потеряла несколько сотен тысяч своих граждан и спровоцировала ответные бомбардировки советской авиации, которые «сотрясали Берлин». Несмотря на заверения властей всем известно, что в ночь на 8 августа Берлин бомбили не англичане, а русские, мстившие за Москву, – писала Анни.
Супруга немецкого солдата сокрушалась: «Зачем вы связались с русскими? Неужели нельзя было найти что-либо поспокойнее?... Мы все находимся словно в аду». Она признавалась, что после первой бомбардировки они перестали спать спокойно, особенно тяжело приходилось тем, кто работал на заводах или жил рядом с ними, так как именно туда обрушился главный бомбовый удар. Анни выразила опасение, что пока ее письмо дойдет то ее уже может не быть в живых.
Другая жительница Берлина, Луиза, писала своему жениху: «Мой милый Генрих! ... Мы сидим в подвалах. Здесь взрываются бомбы. Разрушены многие заводы. Мы так измучились и устали, что просыпаемся только в момент взрывов бомб. Вчера с половины двенадцатого и до половины второго ночи хозяйничали летчики. Чьи? ... мы пошли в бомбоубежище. Там сказали, что это были русские летчики. Нам было очень плохо».
Луиза признавалась, что с момента первой бомбардировки она боится ночи, «у нас каждую ночь воздушная тревога, иногда два или три раза в ночь. Мы прямо-таки отчетливо слышим, как русские летают над нашими головами. Они сбрасывают много бомб. Что же будет с нами, Генрих?».
Часть из подобных писем попадала в руки советских военных. Упоминаемый выше полковник ВВС Евгений Преображенский, ознакомившись с некоторыми из них, сказал: «Это хорошо, что немецкие жены и невесты пишут правду своим мужьям и женихам на фронт. Немецкие солдаты будут знать, что их варварские действия против советских людей не останутся безнаказанными».
Берлину досталось
Германское командование довольно болезненно пережило первую бомбардировку Берлина советской авиацией. Реакция не заставила себя ждать. 12 августа 1941 года начальник штаба Верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель предписал руководству группы армий «Север» в кратчайшие сроки ликвидировать военно-морские базы СССР в акватории Балтийского моря и, что особенно важно, уничтожить аэродромы противника на островах Даго и Эзель.
Адмирал Николай Кузнецов в своих мемуарах отмечал, что вскоре за первым налетом на Берлин последовали другие, однако осуществлять их с каждым разом было все тяжелее, так как германское командование установило сложную систему противовоздушной обороны, которая начинала действовать сразу после пересечения береговой линии территории противника. По словам военного, приходилось идти на какие-то ухищрения, чтобы пройти опасные участки, но главным козырем отечественных бомбардировщиков по-прежнему оставалась большая высота: «уже не так были страшны ночные истребители со специальными мощными фарами, не так был страшен и огонь зениток».
Летчики Балтфлота сумели совершить еще 7 налетов на германскую столицу – последний состоялся в ночь на 4 сентября 1941 года. Всего за этот период было выполнено 86 самолетовылетов, из них 33 достигли поставленных задач – сбросили бомбы на Берлин. Остальным экипажам по разным причинам пришлось нанести бомбовые удары по запасным целям – Штеттину, Данцигу, Либаве, Кольбергу, Виндаме, Мемелю. В общей сложности на Берлин упали 311 авиабомб, что привело к возникновению 32 очагов пожара. Потери авиагруппы полковника Евгения Преображенского составили 18 бомбардировщиков и 7 экипажей.
Комментарии (0)