Юрген был красивым эрдельтерьером, клубным, с родословной. Недешевым, весьма недешевым псом, но мы как-то не задумывались о его ценности. Просто такой вот «волк в овечьей шкуре», четвероногий член семьи.
К тому, что у нас украдут собаку, мы совершенно не были готовы.
Несколько раз Юрген у нас сбегал на прогулке. Возвращался сам, через часик-другой, с показательно покорным и виноватым видом (манипулятор циничный!) Его, конечно же, прощали, пускали домой и радовались тому, что нашелся.
Поэтому и в тот день мы не испугались, когда пес убежал. Опыт есть, погуляет «на вольных хлебах» и вернется. Сам.
Только вот пес не вернулся. Ни через два часа, ни вечером, ни на следующий день.
Мы поняли – произошло нечто ужасное. Поняли, и начали искать собаку. И нашли, в конце концов.
Вот только с возвращением Юргена проблемы не закончились.
Да, это был наш пес. Точно наш. Все особые приметы совпадали, даже родинка около глаза. Да и сам Юрген, увидев отца, который был для него вожаком Стаи, узнал хозяина сам.
Вот только поменялся пес после этой истории сильно. Сильно и страшно.
Поначалу, несмотря на особые приметы, нас преследовало ощущение, что собаку все-таки мы нашли не ту. Чужую. Незнакомого эрделя, для которого мы никто и звать нас никак.
Он стал вялым и замкнутым. Целыми днями сидел или лежал в коридоре один. На нас не огрызался, но ласку принимал отрешенно, не проявляя эмоций. А раньше, до похищения, был ласковым, постанывал хриплым голосом, словно огромный кот, когда чесали ему за ушком.
На прогулках стал настороженным. Если раньше, спущенный с поводка, носился вокруг, восторженно распахнув пасть, то теперь далеко не отходил, тревожно оглядывался на нас. По зову подходил, но при попытке взять за ошейник начинал угрожающе скалить зубы. Нет, не кусал, взять за ошейник позволял, но пугал старательно.
Перестал забираться в нашу с бабушкой комнату. Если раньше приходил всегда, когда я садилась за пианино, и слушал, слушал, как я отрабатываю ненавистные гаммы и упражнения, а потом начинаю учить пьесы, то теперь во время занятий равнодушно занимался своими делами в коридоре.
Это было страшно. Это была наша собака… но это была совершенно не наша собака. Не Юрген. Месяц жизни у чужих людей не просто изменил его, он подменил юное безалаберное существо внутри собачьего тела на замкнутого ворчливого старика.
Долго общаться с этим новым Юргеном мы не могли. Он блокировал общение сам. Поэтому просто, проходя мимо него по коридору, останавливались, говорили с ним, гладили по бархатистым ушам, чесали кудлатый бок и шли дальше, по своим делам. Всего минуту-другую, но много-много раз в день.
Постепенно Юрген начал «оттаивать». Он уже не встречал нас безучастным взглядам, не сносил с отрешенной покорностью наши короткие, мимолетные ласки. Он сам подставлял голову, тыкался носом в ноги и ладони проходивших рядом людей.
Неуловимое чудо, которое связывает людей и их собаку, медленно, по кусочкам, словно разбитая ваза, восстановилось. Но, как трещины все на той же склеенной вазе, в собачьей душе остались следы пережитого похищения.
Да, он стал ласков и общителен, но больше не ластился по-щенячьи самозабвенно и бурно. Да, он начал веселиться и играть на прогулках, но больше не подпускал близко незнакомых (да и многих знакомых) людей.
Это был наш пес… и не наш пес. В чем-то он, такой посерьезневший, повзрослевший, был даже приятнее прежнего, о чем-то, необратимо пропавшем вместе с прежней безалаберной легкостью, мы сожалели.
Но главное, самое главное – душу свою Юрген все-таки вернул. А то, что немного помятую и поеденную болью, так что ж поделать… только любить таким, каким он стал.
Комментарии (1)