Юрий Поляков, писатель, драматург и критик, обрел славу в 1980-х, и с тех пор она ему верна. Именно с ним мы и решили обсудить... Новый год и особое к нему отношение.
Начиная с 1980-х Юрий Поляков во всех своих романах и пьесах так или иначе исследует именно наше общество — сначала советских, а потом постсоветских людей. Какие мы, изменились ли мы, и если да, то как, почему так трепетно при всем своем цинизме относимся к Новому году — об этом и состоялся наш разговор фактически «под елочкой».
— Юрий Михайлович, с Новым годом! Почему, кстати, этот праздник для нас так важен?
— И вас, Ольга, и всех читателей «Вечерней Москвы», с которой я сотрудничаю уже более сорока лет, поздравляю от всей души! А с вами мы в первый раз побеседовали лет эдак ...дцать тому назад, это я обнаружил, готовя к печати трехтомник моих интервью, данных с 1988 по 2021 год. Кстати, минувший год стал для меня годом подведения некоторых итогов: недавно ушел в производство последний, двенадцатый том моего собрания сочинений.
Новый же год важен для всех нас потому, что это праздник обновления надежд. Понимаете? Завершение одного цикла и начало нового всегда у людей было связано с верой в грядущую удачу, а ее большинству всегда не хватает, даже если жизнь идет «штатно». «Борьба хорошего с лучшим» — отнюдь не изобретение соцреализма. А уж когда плохи дела — сами понимаете… Думаю, и наши деды-прадеды в декабрьских снегах 1941 года, едва отогнав лютого врага от Москвы, поздравляли друг друга с наступающим 42-м теми же словами, что и мы: «С Новым годом, с новым счастьем!»
Но для людей нашего с вами, советского поколения есть еще одна причина по-особому относиться к Новому году. В красном календаре СССР это был, кажется, единственный неидеологизированный праздник. Даже за трогательным Восьмым марта маячили тени Розы Люксембург и Клары Цеткин. А какая тень, честно говоря, маячит за новогодней елкой? Правильно: Деда Мороза. Мы тогда подустали от густой идеологии и радовались возможности окунуться в сказочную безыдейность. Но сегодня, на мой взгляд, идеологии как раз и не хватает. Что хуже? Трудно сказать, но идеологическая дистрофия опасна для страны.
— Как у вас дома отмечали Новый год? Мальчик Юра верил в Дедушку Мороза или знал, что это — папа или сосед?
— Как у всех… Сначала выбирали на базаре елку погуще, потом наряжали, стараясь не разбить яркие хрупкие игрушки, что редко удавалось. Мой отец, электрик по специальности, долго перепаивал самодельную гирлянду электрических лампочек, которая после года лежания в ящике никак не хотела загораться. Но дело мастера боится: раз, два, три — елочка, гори! Наконец водружался на макушку красивый наконечник. Это право всегда предоставлялось мне, для чего взрослые поднимали меня почти к потолку. Под елку ставился ватный дед-мороз с бумажным мешком… Туда же клали подарки.
Кстати, первого живого Деда Мороза я увидел в детском саду. Он вошел в столовую, поднял руки и жидким баском крикнул: «Дорогие ребята, поздравляю вас с Новым годом!» И мне сразу бросилось в глаза, что на запястье у него часы директора нашего детсада Людмилы Семеновны. Разных Дедов Морозов и Снегурок я повидал, в том числе и «элитных», скажем, на елке в Доме Союзов. Это были уже актеры с хорошо поставленными и чуть нетрезвыми голосами. Некоторые Снегурочки из возраста внучки давно вышли и, по моим предположениям, могли слышать залп «Авроры».
Мне и самому довелось побыть Дедом Морозом. Когда я служил в армии в Германии, в городке Дальгов, меня вызвал замполит полка, осмотрел, удостоверился, что я попал в солдаты после пединститута, и сказал: «Очень хорошо! Будешь водить хоровод с детишками офицеров и вольнонаемных. Получи у начальника клуба амуницию». У меня так хорошо получилось, что мне доверили вручать подарки командному составу на банкете в честь нового, 1977 года. Кто-то проболтался, что я еще и молодой поэт, поэтому мне приказали каждому офицеру сочинить поздравление в стихах. Например:
Вот комбат майор Огарков,
Отстрелявшийся на «пять»,
И в награду бритву «Харьков»
Может он теперь принять!
Люди, особенно военные, почему-то приходят в восторг от рифмованных здравиц. Мне в благодарность тайком налили шнапса, я в результате потерял бороду — так меня и сфотографировали. Снимок я отправил в Москву жене. Она в ответ написала с удивлением: «Тебя назначили Снегурочкой?» О молодость, ты была или не была...
— Что до революции, что после, что в СССР, что во времена перестройки мы желали друг другу одного и того же — счастья, здоровья, успехов. Значит ли это, что мы, в принципе, не меняемся? Правда, с 1990-х стали желать еще и денег…
— В своих желаниях человек в самом деле не меняется, а лишь становится скромнее или развязнее. Все наши нынешние страсти и вожделения уже описаны в эпосе о Гильгамеше. Но вот иерархия желаний… Она меняется, и часто не к лучшему. Например, желание получить гонорар вполне понятно, но если оно превалирует над желанием написать хорошие стихи, настоящим поэтом ты никогда не станешь.
В прежние времена деньги как составная часть благополучия неизменно в пожеланиях подразумевались, но, как сказал бы современный филолог, не манифестировались. Теперь же жажда наживы легализована и даже романтизирована. Более того, цена богатства, часто криминальная, мало кого волнует. Хорошо ли это? Думаю, скверно. Стяжательство — все-таки порок. Но что вы хотите, если в Европе на рождественских распродажах на самых ходовых местах (сам видел) нынче разложены всевозможные вибраторы и фаллоимитаторы для плотских утех. Я не ханжа и даже в каком-то смысле эротовед (кто читал мои книги, знает), но нельзя превращать тайны плоти в презентацию разновидностей похоти. Я бы пожелал нам в новом году побольше сокровенности.
— А чего не хватает для счастья человеку XXI века?
— Понимания того, что есть счастье. Знаете, я написал недавно пьесу, которая называется «В ожидании сердца». По сюжету, немолодой человек, заработавший состояние не очень праведными способами, как большинство наших нуворишей, живет в полной уверенности, что лет через 10–15 человечество достигнет с помощью науки практического бессмертия, поэтому главное — дотянуть до этого чудесного момента, а пока суд да дело, нужно бы скоренько заменить сердце, износившееся в битвах за презренный металл, благо пересадка донорских органов налажена, особенно за большие деньги. Но все не так-то просто, и по какому-то странному стечению обстоятельств или промыслу, сердца, доставляемые в клинику на вертолете, при ближайшем рассмотрении не подходят реципиенту — ни первое, ни второе, ни третье… Почему? Врачи пожимают плечами: бог весть! Не буду выдавать вам всю интригу, надеюсь, увидите в театре, но скажу одно: счастливым мой преуспевающий персонаж почувствовал себя лишь тогда, когда подарил предназначенное ему сердце тому, кому оно было гораздо нужнее…
— Заинтриговали. Хороший ответ: нет понимания, что такое счастье. А я вот вспоминаю советский новогодний стол — скромный по сравнению с нашим сегодняшним, под «Голубой огонек». Но ведь почему-то было весело! А сейчас столько всего, а… Как в анекдоте — не радуют шарики. Почему так?
— Да-а… Салат оливье, заливная рыба, селедка под шубой, винегрет, холодец, шпроты и десяток мандаринов, добытых в схватке у прилавка магазина «Овощи-фрукты»… Какая роскошь! Знаете, по моим наблюдениям, изобилие изнуряет. Безудержное потребление — это тяжелая и часто неблагодарная работа. Буриданов осел сдох от голода, не сумев выбрать между двумя одинаковыми охапками сена. Я знаю женщину, которая чуть не сошла с ума, выбирая новый холодильник. Лучше тратить силы на выбор жизненной цели. По-моему, достаток гораздо полезнее, чем изобилие. Меньше тратишь на диетологов. Именно достаток, правда довольно скромный и порой переходивший в дефицит, мы имели в советские времена. Зато больше времени оставалось на главное — интересную работу, любовь, дружбу, роскошь общения… Говоря о злокачественном изобилии, я имею в виду не только продукты питания, выпивку, шмотки, тачки...
В духовной сфере ныне тоже какое-то дурное перепроизводство. Мне кажется, лучше сходить на один хороший спектакль, чем на десять дурацких, послушать одного певца с настоящим голосом, чем десяток разодетых в пух и прах разевателей ртов.
А вместо дюжины «Черных квадратов» увидеть один «Московский дворик». Вместо короткого списка «Большой книги» правильнее бы взять в руки настоящую книгу. И вообще, в движении от одного разбитого корыта к другому лучше остановиться на середине.
— Мы — взрослые, с опытом. Но желание под бой курантов загадываем, а кое-кто и бумажки с ним, написанным, сжигает и съедает. Это от «генной памяти», от суеверных предков наших пошло или просто и человек XXI века хочет чуда?
— Конечно, это давний, намоленный ритуал, но за ним стоит древняя как мир мечта человека знать свое будущее, а еще лучше — управлять им. Но если бы мне предложили в новогоднюю ночь узнать мое будущее, я бы отказался. Зачем? Неведомое завтра — это дар Создателя. Что касается возможности управления грядущим, то она у нас есть испокон. Будущее зависит от того, как мы живем сегодня, что любим, во что верим. Не случайно поэт сказал, что будущее — это «настающее настоящее».
Но другое дело — образ будущего, или, как говорят ученые, футурологический проект. С этим у нас да и у всего человечества проблема. Мы что строим? Куда идем? Какой хотим видеть Землю через сто лет? То, что мы этого не знаем, — полбеды. Беда в том, что мы даже перестали на эту тему заморачиваться…
— Не отсюда ли тяга к ретро? На этот Новый год по ТВ — сплошные отсылы к 1980–90-м…
— Меня этот вопрос тоже волнует. Две мои последние книги «Веселая жизнь, или Секс в СССР» и «Совдетство» — это «вспоминальная» проза. Действие первой происходит в 1983 году, а второй — в 1968-м. Я и сам в последние годы заболел прошлым, стал ретроманом — и не только в литературе. Знаете, если одновременно на разных каналах идет вживую концерт современных исполнителей и черно-белая запись «Песни года — 1972», я всегда выберу песни прошлых лет.
Почему? Они искреннее, талантливее, мелодичнее. Да, это мелодии нашей молодости, когда все было впервые, а потому навсегда врезалось в сердце. Но это лишь одна часть объяснения. Вторая печальна. Качество нашей жизни за последние тридцать лет выросло, а качество культуры упало. Почему? Я не знаю ответа на этот вопрос. Но это так. Обратите внимание, что телепродюсеры, сравнительно молодые люди, для которых главное — рейтинг, давным-давно эту тягу рядового зрителя почувствовали и гонят в эфир на всех каналах почти сплошь ретро, особенно под Новый год. А потом меряются рейтингами, как соискательницы конкурса «Мисс ягодицы» сами знаете чем…
Вот я все жду, когда они наконец додумаются в полном объеме вернуть на ТВ великий русский романс, культурный феномен мирового уровня. Я двадцать лет хожу на все итоговые концерты «Романсиады», которую четверть века подвижнически проводит Галина Преображенская, и должен сказать, что выросло новое, блестящее поколение исполнителей. Однако его упорно не пускают в эфир к широкому зрителю. Видимо, боятся: в этом случае слушатель окончательно отвернется от «фанерных звезд». А куда их тогда девать?
Комментарии (0)