Оскар Айзек: «Я рассказал всем, что я русский и родился в России»

Этого актера из Гватемалы все чаще сравнивают с Аль Пачино, считая его своего рода реинкарнацией...

Этого актера из Гватемалы все чаще сравнивают с Аль Пачино, считая его своего рода реинкарнацией легендарного актера. А еще его одно время называли «лучшим бойфрендом» — по опросам в интернете, именно с ним из всех актеров женщины чаще всего хотели закрутить роман.

В этом году один из самых востребованных актеров поколения сорокалетних нанес «тройной удар» по зрителям — он сыграл главные роли в громком фантастическом фильме «Дюна», картине «Холодный расчет» и ремейке фильма Бергмана «Сцены из супружеской жизни». Актер живет с женой и двумя детьми в Нью-Йорке и любезно согласился дать интервью «7Д».

— Давайте начнем с чудесного сериала «Сцены из супружеской жиз­ни». Оригинальный фильм с таким же названием Ингмара Бергмана считается одной из самых брутальных и душераздирающих хроник, описывающих крах отношений. А новая версия что к этому добавляет?

— Надеюсь, у нас получилась честная и правдивая история. Может, зрители увидят некое подобие катарсиса в том, как мой герой и героиня Джессики Честейн борются за свои отношения. И что это значит — быть вместе и любить или позволить одному виду любви умереть в надежде обрести что-то иное. Я надеюсь, такого рода история окажется хоть немного полезной для многих суп­ружеских пар, вынужденных из-за пандемии надолго оставаться наедине. Со всеми вытекающими из этого неприятными последствиями...

Что касается Бергмана, то я вырос на его фильмах, и это большая честь — отдать ему дань восхищения. Мне повезло, я успел познакомиться на съемках своих первых «Звездных войн» с Максом фон Сюдовым. Он был одним из любимых актеров Бергмана и помог мне многое понять в его замыслах... Мы долго трудились и переписывались с Джессикой Честейн, чтобы понять, как ей соотнести образ своей героини с тем, как ее сыграла Лив Ульман у Бергмана. Хорошо, что я сам женат на скандинавской женщине и у нас наполовину скандинавские дети, я привык к скандинавскому холодному и порой жестковатому юмору. (Смеется.)

— А лично вам и Джессике не навредила эта история?

— (Смеется.) Были-были моменты, когда мы боялись, что столь интенсивная психологически тяжелая работа отразится на личных отношениях. С другой стороны, столько людей прошли через тяжелые расставания, ко мне столько членов нашей съемочной команды подходили и рассказывали свои истории... Все эти сцены, к сожалению, весьма универсальные, мало кто может похвастаться, что не переживал подобные мучительные ситуации. Поэтому зрители узнают в наших персонажах свои страхи и разочарования.

— У вас с Джессикой очевидная актерская «химия». Я знаю, многие думают, что вы пара. Особенно учитывая, что вы не делитесь подробностями личной жизни...

— Я знаю, нас часто пытаются поженить. Приходится терпеливо разъяснять, что у нас обоих есть совсем другие вторые половины. (Смеется.) Мы вместе учились в Джульярде почти 20 лет тому назад и подружились. Джессика встречалась с моим близким другом, и мы с ней частенько устраивали горячие дискуссии о любви, отношениях и природе моногамии. И во многом опирались на эти разговоры во время «Супружеских сцен...». Вся прелесть совместной работы (а мы и до этого играли вместе и тоже, кстати, мужа и жену — в «Самом жестоком году») — нам с ней не нужно изображать близкие отношения. Обычно на это уходит много сил и времени. Как только меня утвердили, я связался с Джесс и сказал, что хочу именно ее в партнерши. Такая история требует реально очень тесных взаимоотношений.

— А как вам понравилось сниматься в «Холодном расчете» у живой легенды Пола Шредера, написавшего сценарии к нескольким культовым фильмам, прежде всего к «Таксисту»?

— «Таксист» «отпечатался» в моей ДНК, как, подозреваю, у очень многих актеров. Одно из первых воспоминаний — я только что выпустился из театрального института — проба как раз у Пола. Я приехал в какой-то богом забытый городок, в торговый центр, где он обосновался в маленьком кинотеатре. И там проводил пробы. Я выиграл роль, и он мне зачем-то прислал диск с записями моих конкурентов. Очень странный жест, но это же Пол Шредер. Фильм не состоялся, но с тех пор я периодически с Шредером контактировал. Однажды он сообщил: «Я написал для тебя сценарий. Вернее, не только для тебя, но ты первый, кому я его показываю». Я прочитал сценарий «Холодного расчета» и с первого раза ничего не понял. (Улыбается.) Прочитал еще раз. Это экзистенциальная драма, а человеческий ум не всегда работает в соответствии с логикой, особенно у определенных типов людей в моменты жизненного кризиса.

— У вашего персонажа много общего с героями Роберта Де Ниро в «Таксисте» и «Бешеном быке»...

— Да, у него тоже посттравматический синдром, и он не может себя простить за страшный грех, который совершил во время войны в Ираке. И ведет печальное существование, утрачивает личностные качества. Он сам выбирает в конечном счете жизнь бессмысленную и безрадостную. Сам себя помещает в чистилище...

— Вы не сразу пробились в киномир. Приходилось работать и официантом, и санитаром...

— Года два ничего не получалось, не мог найти работу. Это такая неприятная штука, когда можно легко сбиться с выбранного пути — ну чтобы свести концы с концами, надо же чем-то заниматься. Был и официантом, и продукты в супермаркете в пакеты складывал, но дольше всего продержался в больнице. Работать санитаром меня устроил отец, я возил пациентов на рентгены, умерших — в морг. Мне казалось, этот опыт должен помочь и в актерстве. Насмотрелся всякого экстрима, когда люди находятся между жизнью и смертью... Хорошо, что перебрался в Нью-Йорк из Майами — в Южной Флориде таких, как я, выходцев из Центральной Америки пруд пруди. (Актер родился в Гватемале, затем родители перевезли его в Майами. — Прим. ред.) Латинос нас еще называют, как вы знаете. (Улыбается.) На большее, чем испаноязычная реклама, рассчитывать не приходится. Ну или в гангстерах отметиться... Помню, когда Ридли Скотт меня заметил и занял в «Робин Гуде» в роли главного разбойника «Короля Джона», я поверить не мог в такую удачу. Вау, король белокожих, с ума сойти! (Смеется.)

— Все изменилось, когда снялись в фильме братьев Коэн «Внутри Льюина Дэвиса», верно?

— Да. Думаю, им понравилось, что меня не надо учить играть на гитаре — парень-то музыкант. Еще не успели даже съемки начаться, а я уже получил порядка 15 предложений. «О, братья Коэн полагают, что он хорош? Что ж, о’кей, проверим». Довольно глупо, ведь они еще не знали, получится у меня или нет. (Улыбается.) Но процесс пошел, и все закончилось благополучно для всех заинтересованных сторон.

— Сейчас вам точно на недостаток внимания жаловаться не приходится — проектов полно...

— Наверное, я становлюсь жадным, когда речь заходит о моем времени. Это самое ценное, чем я владею. Особенно с тех пор, как создал семью. Поэтому мне становится все сложнее принимать решения, связанные с карьерой. Время ограниченно, оно не бесконечно. А я хочу быть с семьей, детьми, и это намного важнее любых гонораров. Но и жертвовать проектами, о которых я еще не так давно мог только мечтать, сложно. Хотя что-то мне подсказывает — вряд ли на смертном одре люди сожалеют о том, что слишком мало работали. Скорее все-таки о потерянном для своих близких времени...

— Многие удивились, когда вы женились в 2017 году — у вас была репутация заядлого холостяка, из тех, кто боится заводить серьезные отношения... (Жена актера — режиссер Эльвира Линд, в прошлом году ее короткометражный фильм получил номинацию на «Оскар». — Прим. ред.)

— Так оно и было. Но у меня по­яви­лась масса причин для женитьбы. Эльвира датчанка, и в Дании особого значения браку не придают. Финансово это ничего не меняет, а незамужним женщинам с детьми государство все оплачивает. И конечно, идеи о гендерном равноправии играют свою роль. Но она жила и работала в Нью-Йорке и была глубоко беременна, и при этом без американского гражданства, мне это показалось неправильным. У меня в то время тяжело заболела мама, я даже перестал сниматься, чтобы быть с ней рядом. Видел, как любимая женщина вынашивает моего ребенка и уже на последних месяцах продолжает ухаживать за моей мамой. И понял еще отчетливее, что хотел бы именно с ней жить долго и счастливо, навсегда и во веки веков... Мама умерла в феврале 2017 года, мы с Эльвирой поженились в марте, а наш первый сын Юджин родился в апреле. Я его назвал в честь мамы — ее имя Юджиния.

— И сразу же после всех этих событий вы вышли на сцену известного театра в Нью-Йорке в роли Гамлета. Смогли ли как-то разложить по полочкам в своем сознании произошедшее, выступая шесть раз в неделю?

— Нет, «Гамлет» вам такую роскошь не позволит. Слишком эта пьеса многомерна, она — обо всем. Этот чертов парень Уильям Шекспир написал почти религиозный текст, позволяющий словами выразить и объяснить самые глубокие и потаенные человеческие чувства. И да, физически эта роль выматывает. Я думал, что вечером отыграю, а днем буду дома с ребенком. Но дома я себя чувствовал абсолютным овощем. Постоянно грел горло, делал ингаляции, был подключен к специальной «паровой» машинке... Не мог разговаривать — врачи запретили. Да благословит бог мою жену — она меня поддерживала изо всех сил и с нашим новорожденным справлялась...

Но психологически мне, пока я играл в «Гамлете», было проще, и когда все закончилось, я не знал, что делать и с болью (из-за маминой смерти), и с радостью из-за рождения сына... Одно наплывало на другое, переплелось... Сейчас я вспоминаю это как сон.

— То есть радость от рождения сына не перекрыла душевную боль из-за ухода матери?

— Мама была единственным человеком, любившим меня безусловной, абсолютной любовью. И больше меня никто так именно не сможет полюбить, мама бывает только одна... У всех она одна. Но рождение ребенка — это было лучшее, что со мной могло случиться.

— Расскажите о своем детстве. Вы из семьи иммигрантов. Каково это было — переехать в Америку?

— Я был совсем маленьким, когда меня привезли в Америку из Гватемалы. Отец учился на доктора в Балтиморе, и мы постоянно переезжали туда, где была работа у отца. Поэтому я любил сочинять фантастические истории про себя, когда приходил в новую школу, где меня еще не знали. Например, мог убеждать одноклассников, что я русский и родился в России. Спросите почему? Не знаю, если честно. Но убедил и себя. Как-то пришел домой и спросил у папы: «Скажи, мы же русские, правда?» (Улыбается.)

— Забавно...

— Родители постоянно твердили о грядущем апокалипсисе. Мы выросли с мыслью, что в любую секунду, буквально за углом случится что-то ужасное, и вопрос в одном — останемся ли мы в живых?.. У нас были картины и рисунки на эту тему. Отец держал дома запас вещей и консервов... Будет ли апокалипсис — когда разверзнутся небеса и услышим трубный гром — наказанием за грехи? Нет, главное, что нам отец внушал, — мы недостаточно верим, недостаточно любим Иисуса... Я все время нервничал — тревога накрывала. А вдруг никто не выживет из-за того, что я соврал или нахулиганил?

И вот в 1992 году ураган полностью снес городок, где мы тогда жили. Я помню, как сорвало крышу с нашего дома, мы сидели с родителями в углу комнаты, прижавшись друг к другу, а вода все прибывала и прибывала. Вот он, настоящий апокалипсис... Родители, во всяком случае, не сомневались, что это был знак божий. И даже испытывали своего рода возбуждение — ну как же, они ведь оказались правы...

А я с той поры, наверное, стал воспринимать жизнь как нечто сиюминутное, преходящее. Забавно, что и моя профессия такая — все проходит, нет ничего долговечного... Чему быть — того не миновать. Знаете, как я получил роль в «Дюне»? Узнал, что Дени Вильнев собирается снять новый фильм по знаменитому роману, и, будучи фанатом, ему написал. Он пропал на два года. Ни слуху ни духу. (Улыбается.)

— Раз уж вы сами заговорили о «Дюне». Ваш герой герцог Лето, глава знатного и могущественного дома, получает задание от императора освоить забытую пустынную планету Арракис. И позаботиться о том, чтобы на планете можно было выжить, ведь там ничего нет — ни ресурсов, ни еды, ничего... Интересно, что бы вы лично первым делом привезли на Арракис?

— Лимоны.

— Шутите?

— Нет! По мне так лимоны нужны всегда, везде и для всего. Я большой фанатик лимонов и лаймов. Ничего удивительного — я же латинос. (Смеется.)

— У вашего герцога есть наследник, сын, его сыграл Тимоти Шаламе. Говорят, у вас сложились с ним потрясающие отношения — как у реальных отца с сыном...

— Хотя я старше Тимоти всего на 16 лет, но он такой талантливый и чуткий малыш, потрясающе эмоциональный, хочется его все время обнимать и гладить по голове. (Смеется.) Что я и делал постоянно. Нет, правда. Я считаю это заслуга Тимми — позволить мне почувствовать себя его отцом. Старая верная актерская поговорка — короля играет свита. Так же и с фигурой отца. Только от Тимоти могло исходить то, что позволило мне им быть.

Обычное клише во всех фильмах про героев — наследников династии — из них надо вырастить лидеров, предводителей. В нашем же случае я принимаю сына таким, каким он сам хочет стать: «Единственное, что мне от тебя нужно — чтобы ты всегда оставался моим сыном». Кстати говоря, мой отец в конечном счете именно так и сделал. Принял меня и профессию, которую я выбрал.

— Вот как раз хотела спросить, как же вас занесло в актеры из такой семьи...

— Отец разрешал мне брать его портативную кинокамеру, и я в детстве снимал фильмы о своих игрушках. (Улыбается.) В первом классе учительница забаррикадировала кар­-

тонным щитом от коробки мою парту, чтобы я не отвлекал учеников представлениями. (Смеется.) Я был ужасным хулиганом, наверное, таким образом бунтовал против религиозных укладов в нашей семье. Но мне реально нравилось смешить детей, и я неплохо преуспевал. Хотя выходки мои закончились исключением из дорогой частной школы. Потом, уже в другой школе, в старших классах меня предупредили, что я не получу диплом, потому что провалил физкультуру. А я на эти занятия не ходил из-за того, что они были с утра пораньше, шли первым уроком каждый день. В результате пришлось тащиться в летний лагерь с такими же «ленивыми дегенератами», как называл нас тренер. (Улыбается.)

— Вы сами уже дважды отец... Изменило вас отцовство?

— Это факт. Я стал гораздо менее безрассудным и несчастным. Думаю, что всегда чувствовал себя безнадежно отчаявшимся, как, знаете, человек, которому никак не удается кем-то стать. Я должен что-то совершить, принять правильное решение, сказать что-то умное, поговорить с нужным человеком, понравиться... В общем, стать великим! (Смеется.) Смешно-то смешно, но подобные чувства, они и правда идут от какого-то внутреннего отчаяния... Так вот отцовство сделало более счастливым и уверенным в себе.