Нет в его жизни ничего важнее этой ее придури…

В двенадцать у нее операция. Простая. Плановая. Час наркоза, несложные манипуляции и выписка в этот же день. И по-хорошему надо бы было поехать туда с ней, но она не настаивала. Знала, что занят. Да и открытие нового филиала на носу.

— Все хорошо будет, — сказала, — Позвоню, как закончится все.

И, чмокнув его в щеку, закинув в сумку несколько пакетиков кошачьего корма для живущих в подвале котов, выпорхнула за дверь.

Он поправил галстук. Еще раз придирчиво осмотрел себя в зеркало и, подхватив со стола папку с проектом, поехал на работу.

Должность генерального директора в фирме, которую он за несколько лет вывел в лидеры рынка, требовала полной отдачи. И он отдавал. Каждую свободную минуту. С лихвой. Успокаивая себя тем, что это для них. Для нее. И даже для подвальных котов, которых она постоянно кормит.
Нет, он не то чтобы не любил кошек. Просто это ее увлечение, казалось ему бессмысленным. Бесполезным. Не несущим в себе никакой смысловой нагрузки. Придурью, с которой приходилось мириться, как мирятся с недостатками любимого человека.

А потому на все попытки принести безродных блохастых домой — отвечал категоричным отказом. Ну не было в этом никакого смысла. И пользы тоже не было. Толи дело — сервал. Или, на худой конец, кот ориентальной породы, которых он предлагал завести в качестве компромисса. Здесь хоть статус. Так сказать — соответствие. А подвальные? Что с них взять? Вот и он не понимал, а она объяснять устала.

*****

«Операция…Простая…Плановая…Ничего особенного…Я должен был поехать туда с ней!!!»
Сколько раз за неделю он это повторил? Тысячу? Десять тысяч? Когда мчался, бросив все, в больницу… Когда, вцепившись в полы белого халата, тряс отводящего глаза врача… Когда рвал в клочья ненавистный проект, не позволивший ему быть с ней рядом и, стоя на коленях у кровати, уткнувшись лбом в ее руку, просил его не бросать. Вернуться. Открыть глаза. Сказать хоть одно единственное слово.

Но она молчала. И никто из них двоих не знал, что плановая операция, наркоз на час могут обернуться комой…

— Мы делаем все, что в наших силах, — пытался донести до него врач.

— Вы не делаете ничего! — бесился он от бессилия, оплачивая ее перевод в отдельную палату.

— Шанс есть, надо ждать, — пыталась успокоить его медсестра.

— Где он, этот шанс?! — кричал он на весь коридор, когда спустя неделю она так и не пришла в себя.

Он испробовал все. Консультации лучших специалистов, музыка, разговоры. Наводнил ее палату цветами. Практически перестал появляться на работе, лишь бы быть рядом каждую свободную минуту. Просил, уговаривал, обещал. Шантажировал. Поддаваясь сиюминутной глупости, целовал, вспоминая нелепую сказку о спящей красавице, и с каждой минутой, с каждым новым днем, все больше и больше впадал в отчаяние. В какую-то звериную ярость, требующую крушить все на своем пути.

Перевернутый стул, разбитая ваза. Отброшенная в порыве бешенства сумка и разлетевшиеся по полу, выпавшие из нее разноцветные пакетики корма. Она так и не успела накормить котов. Тех самых бесполезных котов, которые вызывали у него лишь неприязнь, тщательно скрываемую за показным равнодушием.

«Дурак! Господи, какой же он дурак!»

Вернуть бы все. Отмотать назад. Стереть взмахом руки. Да он готов на коленях ползать вместе с ней за этими ее котами, забирать домой, и даже полюбить, лишь бы только…

Откат пришел незаметно. Просто разом схлынул заставлявший кипеть кровь адреналин. И устало оглядев учиненный им беспорядок, он дрожащими руками поднял с пола разноцветные пакетики с кормом, чтобы уже через десять минут стоять у двери того самого подвала…

*****

— Это называется фелинотерапия, вот только зафиксированных случаев помощи в ситуациях, подобных нашей, нет, — серьезно посмотрел на него лечащий врач, с интересом наблюдая, как он затаскивает в палату его пациентки шестую по счету переноску.

— Значит, мы будем первыми, — с надрывом проговорил он, выпуская животных из клеток.

— Это ее коты. Понимаете? Ее! И я отдам все на свете, чтоб сказать ей об этом. Чтоб просто…

— Я предупрежу персонал.

— Спасибо, я … должен был сделать это раньше… Понимаете? Я…

— Никогда не стоит терять надежду. Все мы учимся на своих ошибках, не забывайте об этом.

— Я не забуду… Больше не забуду.

*****

В двенадцать у нее операция. Простая. Плановая. Час наркоза, несложные манипуляции и выписка в этот же день. И она совершенно не настаивает на его присутствии. Снова. Но почему-то не может сдержать счастливую улыбку, видя, как он, отбросив в конец развязавшийся галстук, чертыхаясь надевает шестую шлейку подряд на сопротивляющихся и откровенно убегающих от него котов.

Ее котов. Тех самых, подвальных, блохастых котов, под чьей тяжестью она очнулась год назад, силясь сделать вздох и абсолютно не понимая, что происходит.

Семь пар сверлящих ее глаз. Шесть облегченных вздохов на грани слышимости и один победный, полный бесконечной радости вскрик, она не забудет никогда.

Может быть поэтому, сейчас, когда ей предстоит пройти через случившееся еще раз, она совершенно не испытывает страха. И видя, что выбившийся из сил муж, к чьей рубашке прицепились цветные волоски шерсти, смотрит на нее укоризненно, она улыбается еще шире.

А потом откровенно смеется над оборачивающимися вслед им прохожими. Все же одетый в дорогой костюм мужчина, окруженный шестью беспородными, но на удивление ухоженными и красивыми котами, каждый из которых тянет тонкий поводок в свою сторону, оглашая улицу возмущенным «Мяу?!» — зрелище не для слабонервных.

— Операция. Простая. Плановая. Час наркоза, несложные манипуляции и выписка в этот же день. И если вы не прекратите грызть все подряд, то в следующий раз останетесь дома! — негромко высказывает сидящий в больничном дворике, окруженный котами серьезный мужчина, на чьих коленях лежит слегка обкусанный, но все еще вполне красивый букет роз.

Он бросает взгляд на часы, поудобнее перехватывает шесть разноцветных поводков, мимолетом оценивая, не ослабли ли шлейки, а затем смотрит на окна палаты, в которой сейчас просыпается после операции его жена. Совсем скоро им разрешат к ней зайти. И он, наконец, сможет пожаловаться на шестерых хвостатых бездельников, которые без нее совершенно не хотят его слушать.

И сказать, о том — как он ее любит. И будет любить всегда. Даже когда она начнет сутками пропадать в кошачьем приюте, чье строительство его компания профинансировала несколько месяцев назад.

Придурь, конечно… Но почему-то, вспоминая тот самый день, когда она открыла глаза, он каждый раз убеждается — пока она рядом, нет в его жизни ничего важнее этой ее придури. А значит, он будет и дальше стремиться воплощать в жизнь эти глупые, но отчего-то делающие ее невероятно счастливой, капризы.

Всегда, пока еще не поздно…

ОЛЬГА СУСЛИНА

Источник