Выходишь из дома — яблоневый сад. На задворках — желтое от одуванчиков футбольное поле и красное засохшее дерево с щупальцами. Через забор — институт, где исследуют туберкулез, а через десять шагов — ты в лесу. Лес за углом, лес из окна, лес в окно и вокруг.
Дома 4 и 6 на Яузской аллее отрезаны от остальной Москвы лесом, рекой и несколькими железными дорогами. Но мы все еще в Москве — до станции МЦК идти 20 минут. До местного турника — железного прута, вросшего сразу в три березы, — идти минуту.
Хрущевку, а напротив сталинку построили в 50-х для работников Центрального научно-исследовательского института туберкулеза. После распада СССР дома передали в собственность Москвы. Правда, о городе здесь напоминают разве что выцветшие зеленый и желтый цвета бордюров. Тут нет собянинской плитки, асфальта без ям и новых бордюров. Да и вообще много чего нет: например, магазинов, аптеки, школы, детского сада, поликлиники или любого другого учреждения. Только два дома и 80 видов деревьев. А еще 90 видов лишайников, 128 видов грибов и 150 водорослей.
Во дворе много лавочек и цветов, которые посадили и поставили местные жители. Дворовая территория тут одновременно общая и частная. Вдоль заборов стоят велосипеды, на лавочке пакет с продуктами, возле дома коляски — никто не возьмет. Все здороваются со всеми и если пересекаются на одной дороге, то останавливаются на разговор. Если вы не живете в одном из двух домов, вас сразу вычислят.
При этом на разговор тут соглашаются легко, никто никуда не торопится — будто мы в деревне. Пятнадцатилетний Саша живет в лесу с рождения. Учится в районе Богородское — дорога в школу занимает 30 минут: на автобусе и немного пешком. С одной стороны, дома некуда пойти — кругом сплошной лес. С другой стороны, тут можно пойти куда угодно — кругом сплошной лес. Саше тут нравится, и он не хочет переезжать. Одноклассники говорят, что он живет в глуши.
С местными пацанами Саша гуляет в лесу, раньше лазил на местные гаражи, но потом их снесли. Еще помнит, как в жару их поливала пожарная машина. Тогда все промокли. Рывком начинается дождь, и мокнем мы все. Прячемся под козырек — нос забивается коричневой краской, которой только что покрасили дом. Пару дней назад сюжет об этом месте снимал федеральный канал, поэтому сегодня сюда прибыли дворники из города. Жители говорят, что еще никогда тут не было так много дворников.
Саша прячется в капюшон и бежит к дому. Через пять минут возвращается и говорит, что потерял по дороге ключ от квартиры. Ищем серебряный ключ с зеленым браслетом в зеленой и серебристой от солнца траве. Мокнем, вглядываясь в зелень. Соседка из хрущевки говорит, что до этого Никитка три ключа тут потерял, а теперь вот Сашка. Дом, возле которого мы бродим, и сам выглядит как ключ, если смотреть на него со спутника. Ключ, который кто-то случайно обронил среди деревьев «Лосиного Острова».
Дети из соседнего подъезда привыкают к воде и продолжают кататься на роликах. Привыкаю и я. Вроде мокну, а вроде и сухой.
Многие местные жители и сейчас работают в туберкулезном институте, который можно назвать и больницей. К слову, он из космоса выглядит как самолет. Работал в ФГБНУ ЦНИИ туберкулеза и Тимур Токаев. Причем пошел на хирурга по примеру своего отца Казбека, который тоже работал тут, на Яузской аллее.
Тимур Токаев
Живется замечательно, я тут почти с рождения — больше 30 лет. Какое-то время мы с женой жили в центре Москвы, но вернулись сюда, ближе к природе. Тут ни машин, ни людей — дети могут спокойно гулять во дворе. Из окна всех видно. Хотя в моем детстве на улице было стремно. В подростковом возрасте я в лесу нашел черепушку — в соседний лес регулярно сбрасывали трупы. А один раз девчонку спас от маньяка с ножом. В последние лет десять таких инцидентов больше не было.
Раньше на месте МЦК были огороды соток по 20. С козами, курами, сливами и яблонями, на которые я лазил. Мой папа даже купил такой участок у людей, которые жили там несколько десятилетий. На участке в 200 метрах от дома, где я сейчас живу, была баня, несколько домов, один с печкой, электричество, вода, гараж. Вся отцовская профессура и все соседнее отделение милиции отдыхали на нашем участке. Таких участков было около 20 в этом месте, но все они были самостроем, поэтому лет десять назад все эти постройки сравняли с землей.
Недавно мы хотели переехать в Сокольники, поближе к школе и работе, но младшие запретили, сказали, что не могут жить без деревьев. У них своя дворовая тусовка лесных жителей. Друзья смеются, что их детей не оттащишь от компьютера, а наших — с улицы. Но в лес мы их одних пока не пускаем.
Сейчас у нас во дворе современная детская площадка, но еще недавно была древняя с железобетоном и песком. Дети были всегда грязные — на каждого приходилось иметь по два комплекта одежды: для нашего двора и для всего остального. Лет семь мы выбивали новую площадку. Примерно столько же добивались переноса автобусной остановки поближе к нам. Больше всего страдали пожилые люди без машины. Мы же на колесах, нам проще: 15 минут — и я в Сокольниках на работе.
В нашем лесу несложно увидеть лосей, недавно вот соседи засняли семейство кабанчиков. Однажды лисичка на шашлыки приходила.
Мы с семьей в лес ходим часто. Приходишь с работы — и на велосипед либо пешком. Больше всего люблю кататься вдоль реки Яузы в сторону Ботанического сада. Наш двор тоже нравится, хотя недавно к нам пригнали чувака с трактором и газонокосилкой, который срезал все тюльпаны, посаженные местными жителями.
Когда весь день проводишь в Москве, а потом приезжаешь сюда, осознаешь, насколько тут хорошо. Да, в городе есть магазины, и туда тебя несет. Но когда вокруг нет соблазнов, и внутри спокойно.
Однако не все жители довольны отсутствием инфраструктуры. Некоторые из-за больших расстояний хранят хлеб в морозилке, потому что не могут регулярно покупать свежий. Игорь Фанисович Фаритов с белыми ровными зубами, аккуратными усами и парализованной правой частью тела после инсульта живет в лесу с 1994 года. И постепенно разочаровывается в месте.
Игорь Фанисович Фариков
Автобуса добивались 20 лет — добились, но наша остановка — единственная на маршруте без навеса. Сегодня пошел дождик, я стоял и мок. А автобус только раз в полчаса ходит. Гаражи вот снесли — обещали сделать парковку, велостоянки, благоустройство. А как были рытвины на этом месте, так и остались. Раньше магазин у нас был около домов, а теперь приходится ходить.
Во дворе, конечно, красота, но осталось всего десять лавочек — по вечерам все занято, не хватает. Раньше было больше.
Людмила Алексеевна
В течение дня занимаюсь английским языком, домашними делами, рыбку кормлю, в магазин еду, в аптеку, лечусь. Живу настоящим, как французы. Цель — жить, не болеть. Иногда выхожу посидеть во двор, но сейчас территория отдана молодежи. Они выросли из колясок и носятся на самокатах. Ну и пусть носятся. В лес не особо хожу — что мне там делать? Вышла на балкон — и вот я в лесу. Вот береза склонилась, вот каштан расцвел. Грибы я не собираю — покупаю в магазине.
Я не жалею, что переехала. Если вам хочется — живите в центре, а мне это не надо. На работу я не хожу, метро не пользуюсь. Меня устраивает, что я живу среди зеленой листвы.
Одного из местных старожилов и главного садовника двора Гарика не волнуют занятые скамейки и дети на самокатах. Он весь вечер проводит на ногах, ставя эксперименты на растениях и людях. Работает в институте электриком. Коротко стрижен, хотя раньше имел длинную черную гриву. До работы ему ехать на велосипеде меньше минуты. Велосипед ему нравится — комфортный.
Гарик
После армии я решил остаться в России — работал электромонтажником, а потом мне предложили пойти сюда. Дали тут комнату в коммуналке — так и живу в ней. В квартире три комнаты. Раньше было много ссор с соседями, но сейчас стало попроще. В нашем доме еще десять коммуналок примерно.
Это место — северный Иерусалим. Раньше недалеко был огород с хозяйством, живностью. В 90-е во время голодовки тут было райское место. Да и сейчас неплохое: всю Москву захватила точечная застройка — а у нас антиточечная.
Я же решил сажать растения. Все говорили мне, что трудно выращивать розы, ведь их затопчут и сорвут, а я решил попробовать. Чтобы дети не топтали цветы, я по окраине роз посадил крапиву. Это оказалось вдвойне правильным решением. На розу часто нападает тля и губит ее. А так как я хорошо полол землю, крапива вокруг роз стала нежной, и тогда тля напала на крапиву, а розу не тронула.
В цветы надо вложить труд и опыт. Я специально изучал корни, чтобы понять принцип их работы. Помню, в детстве видел, как трактор пропахивал поле в два-три раза глубже, чем обычно. Нижний слой поднимал вверх, верхний — вниз. Потом посадили бахчевые культуры — и вырос отличный урожай. Я понял, что чем глубже рыхлая почва, тем лучше. Так корням пробиваться вглубь намного легче. Я копаю сейчас на глубину двух лопат, и все удивляются, зачем так глубоко. Двенадцать лет назад один сосед сказал, что я все делаю неправильно, и я ему решил поставить эксперимент: проверить, как он справится. В итоге он забросил это дело — и вот все заросло сорняками.
Я вообще все сажаю. Вот, например, йошта — смесь крыжовника с черной смородиной. Вон яблоня растет, вот ирга заболела у меня, но сейчас выздоравливает. Еще я случайно посадил грецкий орех. Бросил его как удобрение, думал, замерзнет — не замерз. Уже шестой год растет. Тут у меня и земляника, и петрушка, и мята с мелиссой. А ты видел, как морозник цветет? Снег ушел — и тут же цветок. Я каждый день после работы прихожу и вечером часов в десять только ухожу домой. Затягивает легко: то ликвидировать сорняк, то полить. Сегодня вот полоть буду. Недавно сныть пришла, а я крапиву запустил, чтобы она сныть перебила.
Гарик дает мне в дорогу мелиссу, мяту и еще каких-то пахучих трав. С букетом на руле кручу домой. Гарик бросает вслед, что он меня заинтриговал. Я фотографирую три березы, связанные железным прутом.
Комментарии (0)