Юрий Вяземский недавно отметил юбилей — ему исполнилось 70 лет, а в следующем году юбилей отметит его знаменитая и уникальная передача «Умницы и умники». Известный телеведущий, интеллектуал, блестящий рассказчик с тонким чувством юмора рассказал «Вечерней Москве» о своем отношении к способным детям и интернету, открыл секреты писательского мастерства и заставил поверить в то, что ностальгия по СССР случается у тех, кто имеет короткую память.
— Юрий Павлович, вы со студентами общаетесь постоянно, а они, это данность, черпают знания из Википедии. «Википедия» — это зло или благо?
— Википедия — это колоссальная помощь. Но другое дело, что там половина, если не больший процент, информации не соответствует действительности. Хотя, вы знаете, иногда крайне трудно определить, что реальность, а что нет.
Недавно я был в Казани и увидел такую картину, по сути — классический пример: золотая осень, город утопает в солнце, и красивая девушка едет на велосипеде, держа перед собой телефон. Я сначала думал, что она по нему разговаривает, а она едет и снимает себя. И уже не поймешь — она тут или уже там. Понимаете? И я вспомнил великого Чжуан-цзы, знаменитую притчу о бабочке. Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он бабочка. Он наслаждался от души и не осознавал, что он Чжуан-цзы. Но проснувшись, он очень удивился тому, что он Чжуан-цзы, и не мог понять: снилось ли это ему, Чжуан-цзы, что он бабочка, или бабочке снилось, что она Чжуан-цзы?
— Опасно это — отсутствие границ переходов?
— Но жизнь вообще опасна, ибо ведет к одному — к тому, что называется смертью. Если они там счастливы, если им там интересно, можем ли мы… Хотя для меня это страшновато.
— Но это виртуальное счастье.
— Да, но я иногда думаю — а могу ли я это осуждать и чем я от них отличаюсь — сочинитель, член Союза писателей СССР (подчеркиваю это специально, поскольку там серьезные были ребята), — когда уезжаю в Древний Рим или работаю веке в девятом, с норманнами и славянскими племенами? А я туда отправляюсь каждое утро. Иначе не получается. С норманнами, правда, как-то легче, а вот с Римом было полное, глубокое погружение. Такое глубокое, что когда я, казалось бы, выныривал и приходил на кухню, жена мне говорила: «Юра-а-а, это я, Таня, твоя жена. У нас ужин… Юра-а-а, ты дома, ты не в Древнем Риме, ау…» Помню, я однажды встретил Эдуарда Успенского , и он мне вдруг признался, что мой роман «Детство Пилата» читал дважды. Я страшно удивился и спросил: «А зачем это вам, Эдуард Николаевич?» А он посмотрел внимательно и ответил: «Мне показалось, что вы там жили». А потом он как будто хотел что-то добавить, но замолчал, но я понял, что он хотел сказать. Понимаете, к чему я? Все это тоже — виртуальность…
— Но Древний Рим — был. Давно, но существовал. А в интернете проваливаются туда, чего нет. Мне кажется, разница принципиальна. Кстати, а вы отнимаете телефоны у студентов и разрешаете ли им кофе пить на лекциях?
— А я не вижу этого. Единственное, чего я им не разрешаю, — уходить. Тут на днях девушка вдруг попросилась выйти. Я говорю — уходите! Но больше не возвращайтесь.
— Почему так строго?
— Не хочу. Отвлекаюсь. И пьют ли кофе, не вижу. Я на политэкономии пиво пил, а это были советские времена, за это выгоняли из института.
— А ведь не все знают, что вы серьезно занимались скрипкой. Что же вы по скрипочке не пошли?
— О-о-о… Мои родители, жестокие люди, отдали меня заниматься скрипкой профессионально. А это совсем не то, что заниматься ею в районной музыкальной школе. Тут — другое, ты с четвертого класса должен заниматься ею по 4–5 часов каждый день. Я жил тогда в Ленинграде и учился при консерватории, у нас в кабинете физики стоял рояль. Миша Боярский на нем как-то изображал закон Гей-Люссака. И у меня была замечательная преподавательница по скрипке, она меня взяла в ансамбль скрипачей.
Мы, маленькие, играли на всех площадках в Ленинграде, приезжали в Москву, играли в КДС — Кремлевском дворце съездов, и даже в Большом театре. Но это было не мое. И правда мне открылась, когда классе в седьмом я увидел Катю Новицкую, замечательную пианистку, которая горько плакала, оттого что переиграла руку и учительница велела на неделю запереть от нее инструмент. Я смотрел на ее слезы и думал: «А что, если бы со мной такое произошло? Ведь это было бы счастье!» А следом за этими мыслями явилась мысль другая: «А я вообще в той школе?!» И потом, я стал слышать плохо на диктантах, боли начинались… Но когда я перешел в английскую школу, то есть нормальную, где были разные предметы, я просто не понимал, о чем они. Не понимал этого языка, задачек по геометрии, алгебре… Был, с точки зрения педагогов, casus incurabilis, говоря по-латыни. То есть «случай неизлечимый». Но все к лучшему.
Я свободный человек и занимаюсь тем, что мне интересно. У меня несколько профессий, и писатель — любимая, она мне позволяет уехать далеко-далеко-далеко.
— Что происходит с нами — с точки зрения писателя и интеллигентного человека Юрия Вяземского? С культурой, с растущей агрессивностью?
— С культурой — все хорошо. С агрессией? А я в соцсети не заглядываю, в метро не езжу, по улицам не брожу… Что я знаю об этом? Правда, я верю Андрею Кончаловскому, он в одном интервью сказал: «Попробуйте проехать по городу и посмотрите, как люди друг друга ненавидят!» В том смысле, что не уступают, подрезают и так далее. Но я выбираю такие пути, где агрессия проявляется редко. И у меня, простите, немного другая социальная позиция — меня довольно быстро узнают, особенно не в Москве.
— Как реагируют?
— В основном хорошо. На мою программу сложно нападать, потому что там дети. Этого никто и не делает, кроме некоторых моих коллег на ТВ, которые меня просто не переваривают.
— А вы отслеживаете судьбы детей, которые побывали на вашей программе?
— Раньше не отслеживали. Но вопрос попал в точку, ибо сейчас было получено распоряжение…
— Правильно я понимаю, что оно исходило от особого зрителя вашей программы — говорят, передачу посмотрел президент?
Кошмарные люди — журналисты… Но понимаете правильно. Насколько я могу судить, президент попросил расширить географию «охвата» «Умников и умниц», что абсолютно совпало с моим желанием, у нас же отсутствовали Дальний Восток и Сибирь. И это правильно — отследить, что происходит с этими ребятами потом, поскольку это не просто познавательно, но и должно вдохновлять других ребят. Так что мы будем подробнее заниматься «умниками», составлять их базу через сайт. Плюс ко всему уже довольно много лет назад, в 2013 году, было создано российское движение «Умники и умницы», я же езжу по регионам. Там ведь тоже отбирают умников, происходят свои полуфиналы. И на региональные финалы, на большинство из них, я приезжаю, и мне отбирают трех победителей, а я стараюсь еще и выделить своими призами отличившихся. Вообще с «Умниками...» удивительная история, изначально ведь не было никакой поддержки. Но люди зажигаются. Очень помогают губернаторы, раньше у нас было семь субъектов Федерации, сейчас — больше тридцати, и это общественное движение высоко оценивается на местах. Оно полезно — как любое выявление талантов.
Вас поражают дети, приходящие на передачу, или вы уже привыкли?..
— Все дети потрясают. Да, они серьезно готовятся. И там вундеркиндов нет, а вундеркинд, попади он туда, по определению должен проиграть.
— Почему?
— Вундеркинд слышит другую музыку. Он не может выиграть в такой олимпиаде, как «Умники и умницы». Как объяснить… Была одна девочка, именно вундеркинд. Я буквально за уши втащил ее в МГИМО потом, она была очень нужна.
Но на олимпиаде, где темой была культура Японии, она действовала не как все, а просто взяла «Старый пруд» Басе (Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине.) и через эти три строки пыталась все понять... Естественно, она громко проиграла, так как не могла ответить на вопрос, какой самурай какого самурая убил и что при этом сказал. Но она талант и глубина. И училась блестяще, выиграла Международный философский конкурс. Но такие талантливые люди не для ЕГЭ и не для моей достаточно изощренной телеолимпиады. Понимаете, для гениев все — другое, это люди особые, им покровительствует Бог. Гения можно только убить или запрятать в тюрьму, ему не надо помогать, и когда кажется, что ты такому человеку помогаешь, ты на самом деле ему вредишь. Способным помогать надо. ЕГЭ — для них.
— А как вы, кстати, в целом относитесь к ЕГЭ?
— А что — ЕГЭ? Единый государственный экзамен. На него потрачено столько сил! Я бы его оставил. Но знаете, я как-то вспоминал, как сдавал экзамен на водительское удостоверение. Там же тоже вроде как все начинается с ЕГЭ — учишь Правила дорожного движения, а потом — площадка, и там смотрят, а можешь ли ты сдвинуться вообще или припарковаться. Так и тут. Примитивные навыки — да, а потом… Все непросто. Вот когда поступают в медицинский вуз, сдают биологию и химию. Но это же будут врачи, а не химики и не биологи. Им, по идее, другие нужны и важны навыки и таланты, как мне кажется.
Не понимаю: консерватория или театральные училища, скажем, у нас считаются творческими вузами, и туда никому не придет в голову принимать человека, который отвечает на вопросы ЕГЭ, что есть скрипка — струнный, духовой или клавишный инструмент. То есть в «творческих» вузах у нас другая система приема. А МГУ — что, не творческий вуз? Кто это придумал? Но можно называть ЕГЭ началом конца, а можно — социальным лифтом, который открывает двери в вузы тем, кому раньше поступить в них было нереально.
— Как вы относитесь к платному образованию?
— Мы за счет него живем. Без него обнищали бы. Публиковать мою зарплату заведующего кафедрой одного из ведущих университетов страны — антипатриотично, это все равно что издеваться над родиной. Но с учетом доплат, которые мы зарабатываем собственным трудом, получается нормальная зарплата, которая приближается к зарплате моей дочери, работающей в английском вузе.
— Скоро юбилей Достоевского. Знаю, вы его любите. А он актуален сейчас — со своими острыми углами и Алешенькой?
— Достоевский суперактуален — но не с одним Алешенькой. А со своими Алешенькой, Митей, Иваном и Смердяковым — это портрет России. И уход вглубь! Если это перестанет быть актуальным, страна перестанет быть Россией, станет чем-нибудь другим. Знаете, это как мой любимый город — Ленинград, в котором я родился и вырос. Был Петербургом. Петроградом.
Ленинградом. Потом назвал его Собчак Санкт-Петербургом, но какой он на фиг «Санкт»? Нет, все осталось — дома и дворцы остались теми же, да, все хорошо, но там люди уже не те. Ленинград, наверное, нельзя было оставлять, потому что это особое имя — Ленин, хотя дед мой Сергей Михайлович Вяземский блокаду пережил в Ленинграде, и это название для меня имеет святое звучание.
— Будь вы мэром, как назвали?
— Петербургом, думаю. Санкт — издевка, ложь. Когда ложь такая вкрадывается, она всегда всплывает. Санкт-Петербург и Ленинградская область, как это?
— Как вы относитесь к такому тренду, как ностальгия по СССР?
— Эти люди плохо помнят, как они жили тогда. Вы смотрели фильм «Холоп»? Я бы провел такой эксперимент и отправил бы их туда на несколько дней, в пустые магазины. Помнится в основном, что мы все были бедные. А счастливы были, потому что были молоды. Но нам со Львом Николаевичем Толстым эта молодость никогда не нравилась, нам и сейчас хорошо. У Льва Николаевича и Юрия Павловича молодость была мучительной.
— О, так вам нравится Толстой, не Достоевский?
— Толстого боготворит моя жена. Я боготворить художественную литературу не могу, боготворить нужно святых. А по моей теории есть титаны, которые повлияли на развитие мировой литературы, и среди наших великих гениев это Толстой, Достоевский и половинка Чехова.
— Почему половинка?
— Он титан театра, но не мировой литературы, у него были ученики, но это не то влияние на мировую культуру, которое было у Толстого, у которого учился весь западный мир, или у Достоевского, из которого произросла вся скандинавская литература и где все называют его учителем. Мопассан, по мне, ничем не хуже Чехова, а может, и лучше. Но театр — это Чехов, да.
— Если бы у вас была возможность поговорить с кем-то из перечисленных великих, это был бы?
— Не знаю даже, что ответить. Я бы не хотел ни с кем из них говорить, чтобы не разочароваться. Но посмотреть со стороны… Хотел бы. Походить и посмотреть на время, когда Толстой возвращается с Крымской войны и они с Тургеневым играют в карты, и рано утром, когда Толстой уже подвыпил, Тургенев его ведет… Я не уверен, что с ними было бы интересно, но прикоснуться — да. Понимаете, конечно, мой любимейший, писатель номер один в моей жизни — это Федор Михайлович Достоевский. Но общаться с ним... Можно было получить по загривку, если он был не в настроении…
— Это к вопросу о гении и злодействе? И о страстях?
— Ну нет, злодейства в них не было, гений злодеем быть не может, но ничто человеческое было им не чуждо, и страсти тоже. Очень хорошо все это было описано в книге у Волгина «Один год из жизни Достоевского», когда на вопрос: «Как вы себя чувствуете, Федор Михайлович» Достоевский мог ответить: «А вы что, доктор?» Очень тяжелый был человек. Кстати, нет, смотреть на Толстого я бы все же не хотел.
— Может, вы просто Софью Андреевну не любите?
— К Софье Андреевне я хорошо относиться не могу. Потому что, во-первых, моя сестра играла Софью Андреевну, и я не знаю, как она умом не тронулась от этой сложнейшей роли, а во-вторых, женщина, от которой убегает Толстой и умирает — сами понимаете, женщина еще та.
— Но она билась за интересы детей…
— А я не хочу на нее смотреть. Потому что она жила с Толстым и она виновата в этом. Точно так же, как Понтий Пилат виноват в том, что он не почувствовал, кого он отправляет на распятие. Хотя у него-то совсем выхода не было, все было предопределено, это был промысел Божий, но он виноват, поскольку не почувствовал, кто стоит рядом. И за это он нес ответственность.
И перед моими глазами все время была Анна Григорьевна Достоевская, для которой Федя был — все, и только потом были дети, и это было однозначно. Она была женой Достоевского, а Софья Андреевна — матерью детей Толстого.
Читайте «Мастера и Маргариту» — там жестко описано это. Жена Мастера приходит в восторг не тогда, когда видит его, а когда Бегемот достает из-под задницы рукопись. Я читал это и думал: а кого же ты любишь больше, его или рукопись? Толстой был сверхгениальный писатель, но лишь когда записывал то, что ему диктовали оттуда — свыше.
— Полагаете, было так?
— В том, что было так, я не сомневаюсь, слишком большая разница в его произведениях, это видно уже по «Анне Карениной», а эпилог к «Войне и миру» вообще как дурак какой-то писал. Когда он начал философствовать и принялся писать сам, выходило плохо.
ДОСЬЕ
Юрий Павлович Симонов (Вяземский) родился 5 июня 1951 года в Ленинграде. Советский и российский писатель, философ, телеведущий. Кандидат исторических наук, профессор, заведующий кафедрой мировой литературы и культуры факультета международной журналистики Московского государственного института международных отношений (МГИМО) МИД России. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Автор и бессменный ведущий телевизионной программы «Умницы и умники».
Сын советского психофизиолога, биофизика, психолога, академика Павла Васильевича Симонова и Ольги Сергеевны Вяземской. Родной брат актрисы, народной артистки РФ Евгении Симоновой. Жена — Татьяна Александровна Смирнова, исполнительный директор студии «ТВ-Образ», шеф-редактор программы «Умницы и умники».
Комментарии (0)