Алиса Вокс ЕЛЕНА БЕМБИ/ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Студенческие годы... ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Нужно отдать должное Шнурову, он был крутым конъюнктурщиком — в хорошем смысле. Никогда не шел за ситуацией, он ее предугадывал и создавал продукт до того, как тот становился востребованным. Потребитель еще не понял, что за явление происходит, а Сергей уже придумал ему смешное название и обыграл его.
Я родилась в Ленинграде в 1987 году в семье инженеров. Папа работал конструктором на заводе и занимал довольно высокую должность. На досуге рисовал картины. В девяностые, когда государственные заводы обанкротились, он окончательно переквалифицировался в художника. Деньги обесценивались каждый день, и те, кто с производства выносил рубли чемоданами, часто предпочитали вкладываться в искусство. Нам это помогло выжить и даже переехать из коммуналки на Петроградке в отдельную квартиру в районе Черной речки. Мама из инженеров перешла в коммерческий сектор и добилась неплохих результатов. Стояла у истоков известной компании, производящей товары и одежду для детей.
Музыка в моей жизни появилась довольно рано благодаря папе, который обожал петь всегда и везде. В нашем доме были всевозможные звуковоспроизводящие устройства: патефоны, проигрыватели, музыкальные центры. Правда упор делался на ретро, так что когда позже, в школе, учитель музыки начинала играть «Великолепная пятерка и вратарь», пока все остальные дети ковыряли в носу, я подпевала. С двух лет начала проявлять тягу к перформансу, меня не нужно было дважды просить прочитать стишок для Деда Мороза. Если в парке играла музыка, я лезла на возвышенность и пускалась в пляс.
Собственно в парке и началась моя музыкальная карьера. Какая-то старушка, увидев меня в деле, посоветовала родителям непременно отдать девочку на эстраду. Думаю, здесь роль сыграли и мамины нереализованные амбиции. До семнадцати лет она выступала в школьном ансамбле, пока ей не запретил отец: не пристало девочке из приличной еврейской семьи играть на чужих свадьбах. Мама смирилась, но мечту затаила и решила реализовать ее во мне. Благо, что совпали ее несбывшиеся желания и моя внутренняя предрасположенность. Но путь, который она выбрала для реализации, изначально был странным. У мамы было свойство не анализировать перспективы, а если появлялась идея, бросаться дуром напролом. Рядом с домом есть музыкальная школа — нужно идти туда, и не имеет значения, кто и как там преподает. Научат ли тебя чему-то, будет ли тебе это полезно в будущем, как это применимо и коммерциализируется ли в дальнейшем — было неважно.
Когда мне было три года, родители купили пианино. Понятно, что первое время для меня оно было ударным инструментом, так как я извлекала из него звуки с помощью кулака. А ведь это было не самым дешевым удовольствием. Мои родители выменяли инструмент на какой-то талон у многодетной тетеньки. Позже пианино вместе с нами переехало в «шикарную» однокомнатную хрущевку на первом этаже, где по полу чуть ли не лягушки прыгали: в подвале периодически разливалась вода — главная питерская стихия. Когда мне было четырнадцать лет, мы перебрались в двухкомнатную квартиру на пятом этаже. На самом деле жили более чем скромно. А вот школа у меня была хорошая — гимназия с углубленным изучением английского языка, где учились дети богатых родителей. Тем не менее среди своих сверстников я выделялась, потому что у нас дети из семей со скромным достатком обычно вели себя тихо. Это — не про меня...
Я хотела заявить о себе и делала это во всех формах: ярко одевалась, имела одну тетрадь на все предметы. Естественно, учителей это не устраивало, они понимали, что у меня есть потенциал. Училась хорошо, но мне было ужасно скучно в школе, потому что все, что там рассказывали, я уже и так знала. Дома у нас не было телевизора, и я читала все подряд. В пять лет вместо сказок изучала историю Древнего Египта, потом перешла на Древнюю Грецию. Пока не умела читать, осваивала альбомы Эрмитажа, музея Прадо, знала большинство художников и их творения. Папа собирал редкие издания. Писать, читать и изучать английский начала рано, поэтому пришла в первый класс уже подготовленной. Школу я окончила довольно неплохо, по английскому на ЕГЭ набрала девяносто восемь баллов, обойдя отличниц, которые дневали и ночевали в английских лагерях и даже ездили в Лондон на каникулы. Обида была страшная. Прибежали мамы этих отличниц, устроили скандал: мол, не может быть, чтобы я знала английский лучше их детей. В итоге мне снизили баллы. С русским языком было то же самое. Несправедливо.
Я кочевала от подруги к другу. Одноклассница привезла свою старую куртку. Кто-то из друзей дал мне сто рублей на новые колготки ОЛЕГ ЛЮБАРСКИЙ/ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Такое отношение было отчасти связано с тем, что других детей защищали мамы... Например у моей одноклассницы умер дедушка — она две недели не ходила в школу, восстанавливалась после шока. У меня за полгода умерли бабушка, двое дедушек, еще и друзья по музыкальному кружку. Тогда появлялись первые запрещенные вещества и дети, причем из благополучных семей, подсаживались на эту дрянь. Но мне на мое психическое состояние никто скидку не делал. Напротив, мама приходила в школу и требовала от учителей быть построже. Она была человеком деспотичным, а отношения наши токсичными из-за ее мании контроля и гиперопеки: она хотела не защитить и обезопасить своего ребенка, а только тотально меня контролировать. Если я попадала в неприятности, для нее это было как котику сметанка. Она расправляла свой героический плащ и неслась спасать. Но чаще всего помощи я не дожидалась. Зато мама еще пару месяцев рассказывала всем, какая она великая спасительница и как же ей не повезло с дочерью. Хотя я была подарком: ни с кем не дружила и никуда не ходила, потому что было некогда и нельзя: «Ты не можешь пойти гулять, потому что я потеряю тебя из виду». Мой маршрут строился из одной дороги — от школы домой и в музыкальную школу, где были занятия по фортепиано, сольфеджио и в хоре. Помимо этого у меня были танцы и дополнительный вокал. В первых двух классах занималась еще и в мюзик-холле.
Спала мало, уроки иногда приходилось делать на полу в танцевальном зале. Учителя снижали оценки, мол, прилежание хромает. А мне это было непонятно: по наивности думала, что все живут как я — в бешеном ритме. Не входила ни в какие дружественные кружки внутри класса, в компании по интересам и всегда оставалась за бортом. В десятом-одиннадцатом классах, когда начинается агрессивная социализация, а подростки ищут против кого дружить, выбор пал на меня. Я была очень удобным объектом для нападок, потому что яркая и всегда на виду, несмотря на социальную разницу. В таких группах, как правило, есть придворный шут, который не принадлежит к особой касте, но может шутками обеспечить себе безопасное существование. Вот такой шут придумывал прозвища другим одноклассникам, в том числе и мне. Только к концу десятого класса мне удалось наладить с ним общение, а на первой же встрече одноклассников он даже признался мне в любви. Таким образом я себе обеспечила более или менее спокойное существование. В принципе, одиннадцатый класс провела на задней парте — читала книги. В школе отсиживала от звонка до звонка, а дальше начиналась другая жизнь. Я тогда уже состояла в федерации танцевального спорта, преподавала пенсионерам ОФК и уже несколько лет подрабатывала на складе — подбирала товары по накладным.
К вопросу поступления в вуз родители отнеслись довольно халатно. Несмотря на хорошие доходы, не были отложены средства ни на платное обучение в случае если я не поступлю на бюджет, ни на довузовскую подготовку. Я сама нашла подготовительные курсы и заработала на них деньги. Все летние каникулы трудилась менеджером на фирме, которой руководила мама, и с меня спрашивали намного жестче, чем с других сотрудников, чтобы никто не подумал, что я здесь штаны просиживаю. На мне висело огромное количество обязанностей: составление накладных в программе 1С, формирование заявок, обзвон магазинов, комплектация и развоз товаров. К концу лета заработала сорок пять тысяч и попросила мне их не выдавать, чтобы не было соблазна потратить. В сентябре, когда пришло время поступать на курсы в театральную академию, мама сказала: «Давай ты пойдешь зимой учиться на двухнедельные экспресс-курсы, а сейчас мы купим мне вторую машину, потому что зима близко и мне жалко ездить на машине с кожаным салоном, она слишком красивая». Так заработанные деньги пролетели мимо моего носа. Зато, получается, в шестнадцать лет я купила первую машину... маме.
После двухнедельных курсов у меня сложилось совершенно неправильное впечатление о том, что будет происходить в театральной академии на эстрадном факультете. Я была уверена, что буду там петь и танцевать, потому что на вступительных экзаменах именно об этом и просили. Первый год театральной академии Санкт-Петербурга стал для меня крепким испытанием. Есть дети из театральных семей, которые с детства понимают, что хотят стоять на подмостках. Я же мечтала о другом. Оказалось, что театральная и эстрадная сцена — это абсолютно разные миры, разная эстетика и философия. У меня элементарно не было опыта просмотров спектаклей, иначе я бы поняла, что театр — это не мое. Артист эстрады — очень растяжимое понятие. Это может быть и фокусник, и импресарио, и конферансье, и певец, и акробат. Для меня не было в этом конкретики, и это привело к тому, что я оказалась там, где точно не хотела быть. В силу психологического склада не могу ничего изображать. Отсутствие театральной органики — это не приговор, но только если ты не учишься в театральном вузе. Со второго курса пришлось уйти. На репетиции у меня случилось сотрясение мозга. Мама воспользовалась ситуацией — так как я была на препаратах от отека мозга и не особо отдавала отчет в своих решениях, она сказала: «Давай мы сейчас уйдем в академический отпуск, а потом ты придешь в себя и восстановишься». Я подписала заявление даже не читая, а оказалось, что это было согласие на то, что я забираю документы. Причем ее убеждали этого не делать. Мне даже звонил ректор и спрашивал, уверена ли я в своем решении. Да, была убеждена, что хочу взять академический отпуск, — я же маме верю. Она же не может плохого желать... Но мама, которая говорила: «Ты, главное, учись, развивайся и ни о чем не беспокойся», через неделю била меня головой о ступеньки на лестничной клетке, крича, что я тварь и паразитка, которая сидит у нее на шее. И лучше бы я сдохла.
Доходило до того, что я красила волосы зубной щеткой, потому что мне было стыдно пойти в салон и потратить шесть тысяч рублей ЕЛЕНА БЕМБИ/ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Найти причину случившегося или объяснить такие поступки невозможно. Тем более что это происходило не впервые. Однажды она душила меня из-за того, что я слишком громко клацала кнопками на телефоне. Разбила телефон, когда я помыла ванную не в 16:00, а в 21:00. Как говорит мой психотерапевт: «Не пытайся понять психа, не дай бог поймешь». Но самое страшное в этой ситуации, что тебе никто не верит. К примеру, в третьем классе после урока по социологии на тему усыновления я подошла к учителю и поинтересовалась, может ли сам ребенок подать документы на то, чтобы его забрали из семьи. Учительница начала кричать: «Кондратьева, ты с ума сошла?! У тебя такая семья хорошая, никто не пьет, не курит. Все спортом занимаются! Как ты вообще смеешь такое говорить?!» Так я убедила себя в том, что скорее всего проблема во мне. Если меня мама избивает, если она все время говорит, что я страшная, жирная и бездарная уродина с отвратительным характером, которая никогда не выйдет замуж и не будет мне счастья, потому что такая тварь как я просто не имеет права на существование, — так оно и есть. Она без конца повторяла: «Надо было все-таки сделать аборт, а потом родить мальчика — голубоглазого Стасика. Он бы играл на скрипке и любил меня».
У ребенка нет критического мышления, он не умеет мыслить аналитически. Даже спустя годы я не могу до конца разобраться в этой ситуации. Просто знаю, что нельзя выбрать маму, нельзя изменить свою историю, нужно научиться с этими травмами жить дальше, не нести цепочку больного материнства потомству. К сожалению, для девочек, которые родились у таких матерей, как правило, все заканчивается тем, что они становятся чайлдфри. Они просто не понимают, зачем надо рожать ребенка, если ребенок — это обуза, разочарование, боль, траты и постоянный дискомфорт. Зато у меня прекрасный отец, мы с ним лучшие друзья. К сожалению, девяносто процентов беспредела происходило вне поля его зрения. Мать генерировала конфликтную ситуацию, доводила ее до накала... но как только на пороге появлялся папа, она преображалась, кидалась к нему в слезах с криком: «Аля меня избила!» Аля...
Ненавижу эту собачью кличку! Я не могла объяснить отцу, как до этого нагнеталась ситуация, какое было психологическое давление... Это как если тебя в течение нескольких часов колют иголкой и когда ты не выдерживаешь — отталкиваешь человека, он в слезах бежит жаловаться, что его избили до полусмерти. О том, как он довел до этого, — умалчивает. Естественно, я никогда не поднимала руку на мать. Папа, как говорят психологи, был «завернут в ковер». Знал, если начнет вступаться, то когда он в следующий раз уйдет на работу, будет хуже. А еще понимал, что я когда-нибудь покину дом, а он останется жить с этой женщиной. При этом между ними была совершенная гармония, идиллия и любовь. Папа до сих пор любит маму. У них столкновений такого уровня не было никогда.
Здоровый человек в ситуации, когда ему демонстрируют агрессию, всегда ищет причину. Он спрашивает жертву: как ты была одета, что ты сказала, что ты сделала перед тем, как тебя ударили? Но любое переведение стрелок с агрессора на жертву продиктовано исключительно страхом принять тот факт, что в этом мире зло может быть немотивированно и ненаказуемо. Это может произойти с каждым, и это нельзя понять, но можно принять. Для других наша семья была как из рекламы майонеза. Но представьте, что вы вечно находитесь рядом с маньяком, который в любой момент может ткнуть вас ножом просто так... Человек питается твоим страхом, высасывает из тебя душу, ждет, пока ты не сдашься и не упадешь на колени, умоляя о пощаде и обвиняя себя во всем. Я в какой-то момент подняла голову, сжала кулаки и сказала, что больше никогда не встану перед ней на колени.
После очередной истории с избиением (на этот раз все произошло на лестничной площадке на глазах у соседей) я ушла из дома. В финале мама еще облила меня водой и разбила телефон. На улице ноябрь — первый снег, на мне мокрая трикотажная кофточка, джинсы и кроссовки, а в руках разбитый телефон. К счастью, я помнила номера телефонов своих приятелей. Позвонила нескольким друзьям с просьбой о помощи. Приютил меня у себя в офисе друг — диджей Эдвин. Первую ночь переночевала на косом диване, укрывшись отсыревшим одеялом. Утром мне уже пришлось искать себе новое жилье. Так я кочевала от подруги к другу. Одноклассница привезла свою старую куртку. Кто-то из друзей дал мне сто рублей на новые колготки, потому что старые прожег сигаретой. За семь рублей я купила газету с объявлениями и жетон на метро. Сразу удалось найти работу, где деньги платили каждый день. Я разносила по квартирам китайскую технику и впаривала ее наивным людям. Не горжусь этим, но выбора не было. Зарабатывала около пятисот рублей в день, бывали совсем пустые дни, а иногда доход достигал трех тысяч.
С Сергеем Шнуровым ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Через месяц я сняла комнату у своих родственников за символическую сумму. Правда спустя несколько лет оказалось, что я жила бесплатно, а про оплату мама просто соврала и деньги забирала себе. Мы периодически возобновляли общение, мне казалось, что мама все поняла и готова общаться по-человечески, я даже возвращалась домой. Но ее маски хватало максимум на пару недель. Через полгода бесконечных скитаний и подработок я вновь поступила в институт, на этот раз в московский ГИТИС на отделение эстрады к Валерию Гаркалину. Для меня это было победой, потому что я уезжала из родного города, подальше от матери. В то время как другие студенты плакали, скучали по мамам, звонили им и получали посылки, я радовалась относительной свободе. Разбирала на части телефон, только бы не получать звонков от нее. В тот момент я была счастлива, хотя актерский талант во мне так и не проснулся. Единственные дисциплины, в которых раскрывалась, — танец и песня.
Именно в ГИТИСе я встретила человека, который дал мне волшебный пинок в профессию, — педагога по вокалу Людмилу Алексеевну Афанасьеву. К тому времени я напрочь забыла, как играть на фортепиано, и не занималась вокалом уже лет пять-шесть. Но Людмила Алексеевна смогла увидеть во мне искру таланта и разжечь ее. Всю жизнь я слышала, что бездарная, жирная и страшная, а Людмила Алексеевна сказала: «Ты можешь! У тебя есть все, чтобы петь». Это была позитивная волна веры и безусловной любви. Такое отношение окрыляет! Я могла ей позвонить с любым вопросом, и она стала человеком, который впервые в жизни дал мне ощущение полной безопасности. Те, кто не в теме, говорят мне: «Ты должна быть благодарна своей маме. Она тебя таскала на кружки». Только я эти вымученные знания похоронила, как только окончила музыкальную школу, и начала путь в профессию заново в девятнадцать лет. Спустя год меня вызвал к себе Гаркалин и сказал: «У тебя есть выбор — либо я ставлю двойку по актерскому и ты отчисляешься физически, либо ставлю тройку и ты можешь забрать документы, перевестись в другой вуз сразу на второй курс». Я подумала и согласилась на тройку. Тогда Людмила Алексеевна сказала: «Что ты вообще делаешь на этом факультете? Ну не может рыба лазать по деревьям.
У тебя потрясающий голос, поступай в музыкальный вуз. Пусть он будет платным, работай и сразу иди в профессию, не жди. Главное — практика: пой в ресторанах, на банкетах, свадьбах...» Я вернулась в Питер, перевелась в СПбГУКИ на эстрадный джаз-вокал и устроилась кассиром в ресторан. В это же время познакомилась со своим будущим мужем и сняла с подругой однокомнатную квартиру на окраине. Стоило это мне семь с половиной тысяч рублей — огромные деньги, но я работала то официанткой, то курьером, то агентом в рекламной компании. Однажды, возвращаясь с очередной смены в ресторане, на Невском встретила хореографа Ирину Панфилову, которая преподавала мне современный танец в мои семь лет. Оказалось, что на тот момент она работала арт-директором кабаре на Дворцовой площади, они искали вокалистку. Меня пригласили на прослушивание и взяли. Работала раз в неделю, получала тысячу рублей за вечер.
Узнав об этом, мама стала настаивать на том, что теперь я должна бросить все и посвятить себя кабаре. Пришлось уйти из ресторана и оставить подработки. Так я вновь оказалась дома, но ненадолго, до следующего избиения. Параллельно с кабаре я цеплялась за любую работу по профессии, даже сколотила рок-н-ролльную группу. Мы выступали в пивнушке в спальном районе. Потом я пела в каких-то лесбиянских группах на бэк-вокале. У меня нет одержимости деньгами, но мне очень важно было иметь доход. Что я четко усвоила из маминого «воспитания» — если ты не хочешь, чтобы тебя упрекали, унижали и били головой об пол, нужно много зарабатывать.
Однажды в коридоре универа я подслушала, как ребята обсуждали, что недалеко открывается дорогой караоке-ресторан, но берут туда только студентов с бюджетного отделения. Я подумала, что не хуже бюджетников, и не зная адреса и к кому обращаться, пошла искать этот самый караоке на Невском. Мне повезло, первая же дверь, куда я ткнулась, оказалась тем самым местом. Встретили какие-то гастарбайтеры, которые проводили меня в зал через черные ходы и недостроенные кухни. Там как раз шло собрание арт-группы: все на пафосе, в дорогих костюмах, блестящих платьях, а тут вваливаюсь я — человек-сугроб в пуховике и валенках. Они в шоке, мол, нам новые люди не нужны. Я не растерялась: «Это просто потому, что вы еще не слышали, как пою!» На самом деле я не знала ни одной песни из репертуара Лепса, Аллегровой, группы «Мираж» и прочих караоке-хитов. Пела только на английском: джаз, блюз, соул. В итоге меня взяли, правда на пониженную ставку, и обязали приходить каждый день к девяти вечера, чтобы разучивать репертуар. А с двадцати трех до шести утра я стояла у микрофона. Однажды работала аниматором на открытии какого-то супермаркета за городом и была на ногах с самого раннего утра. Мне звонят ребята из караоке, что срочно нужно выйти в ночь, заменить заболевшую девочку. Я, естественно, отказываюсь, потому что проработала уже весь день, и выключаю телефон. Утром приходит СМС: «Можешь больше не выходить». Это развязало мне руки, потому что по условиям этого заведения я больше не могла нигде работать. В итоге устроилась в пять других ведущих караоке города. Пела ежедневно в разных местах, и в итоге дошло до того, что за меня стали биться заведения. В двадцать два года я стала арт-директором караоке-клуба. В двадцать три окончательно перестала общаться с мамой и полностью взяла на себя всю ответственность за свою жизнь.
С Эдгардом и Аскольдом Запашными ИЗ АРХИВА А. ВОКС
До этого мы еще поддерживали связь, пока она не нарушила важную внутрисемейную договоренность. У нее была завиральная идея: перевезти из Казахстана в Санкт-Петербург тела своих родителей и похоронить их на Серафимовском кладбище. Я категорически против осквернения могил. Даже священник, у которого она просила благословения, был против и отказал. Тем не менее она поехала в Казахстан, воспользовавшись тем, что я улетела к родственнице на свадьбу в Австралию. Узнав о том, что она сделала, я попросила папу передать матери, что дочери у нее больше нет. На мне можно ездить очень долго, а потом происходит одно, казалось бы, совершенно незначительное событие, которое становится последней каплей, и человек для меня перестает существовать.
Так же случилось с моим первым мужем. Мы познакомились в институте, через два года поженились. Всего прожили вместе восемь лет. Это был обычный студенческий брак, довольно крепкий, потому что его не смогла разрушить даже моя мать, которая заявлялась к директору института и со страдальческим лицом рассказывала жуткие небылицы, что якобы муж заставляет меня заниматься проституцией, чтобы оплачивать свое образование. Директор в ужасе искала нас по всему институту, чтобы спросить, как муж посмел сделать из меня проститутку. К счастью, обучение ему оплачивать не приходилось, муж учился на бюджетном отделении. Тем не менее мы разошлись спустя некоторое время. Он тогда чем-то был похож на моего отца: нейтральный человек, который не выражает никакой позиции. Сначала это даже было удобно, потому что я хотела много работать, хотела путешествовать, а он был не против, хотя сам любил сидеть дома. Но как оказалось, мне в отношениях все-таки необходимо, чтобы человек был сильнее меня, чтобы у него своих денег было больше, чем у меня моих. Нужен был человек, к которому хочется стремиться, чтобы он был вектором движения вперед, а не чемоданом без ручки, который тащу за собой, теряя силы. Я разлюбила своего мужа в один момент. Просто он перегнул палку. Это ужасно, когда ты просыпаешься в квартире с посторонним человеком. Можно сколько угодно обманывать себя, и я пыталась целых полгода, а видела только, что меня используют. Ты приезжаешь после гастролей домой, мечтая об уюте, а тебя встречает кислое, перекошенное лицо, пустой холодильник и вопрос: «Что ты мне привезла? Тебя же не было пять дней, а я здесь сидел и скучал». Подарками я должна была компенсировать его страдания, притом что он мне за всю совместную жизнь не подарил и цветка.
Я всегда зарабатывала больше, всегда шла впереди него и тащила, тащила, тащила... Пристраивала на работу то официантом, то фотографом, то барабанщиком в караоке. И никогда не встречала инициативы с его стороны. Игра в одни ворота изматывала, и когда все это уже зашло за геркулесовы столбы, я остановилась. Мы поехали отдыхать на Бали, но в первый же день я очень сильно заболела, а ухаживал за мной папа, потому что мой муж сидел с перекошенным лицом и сетовал, зачем же он сюда приехал. Я дала ему денег и отправила на серфинг, только бы он не мешал мне выздоравливать. Вернувшись с отдыха, он становился все кислее и кислее, пока я однажды не выдержала и сказала:
— Мне надоело твое вечно недовольное лицо. Если у тебя депрессия, иди к врачу.
Он с улыбкой ответил:
— Какая депрессия? У меня нет никаких депрессий! У меня все отлично!
Тогда я поняла, что он сознательно издевался надо мной. Муж прекрасно проводил время, когда меня не было, кстати, и с другими девушками. Как только я появлялась, устраивал балаган, надевая на себя маску Пьеро. Когда я говорила:
— Дим, ты хоть бы сломанный цветок мне подарил, — в ответ слышала:
— Ты такая меркантильная. Тебе от меня только деньги нужны.
Это говорил мне человек с зарплатой в двадцать тысяч рублей. Я поддерживала все его начинания: хочешь учиться на фотографа — пожалуйста, вот тебе фотоаппарат и объективы. Я сама заплачу за аренду студии, буду покупать продукты и отвезу нас отдохнуть. Все сделаю, только не ной! Притом что для меня было большой проблемой потратить деньги на себя. Я покупала брендовые костюмы только для сцены. В обычной жизни ходила в масс-маркете: пара спортивных костюмов на зиму и лето, никаких платьев или дорогих туфель — не дай бог поцарапаю. Достаточно кроссовок и рюкзака. Потратить на мужа — пожалуйста. На себя — ни в коем случае. Доходило до того, что я красила волосы зубной щеткой, потому что мне было стыдно пойти в салон и потратить шесть тысяч рублей на мастера. Мне было стыдно позаботиться о себе. Единственное, что я себе купила, — хорошую машину. И то большую часть денег успела собрать до «Ленинграда», потому что в группе у меня была не очень большая зарплата: менее одного процента от гонорара за концерт и полпроцента за корпоратив. До группы я зарабатывала гораздо больше, потому что была свободна в своем выборе. Здесь если нет концертов — сидишь без денег. У ребят были сбережения, они же работали с незапамятных времен, все купили себе квартиры и машины, да и получали они побольше, чем я.
Я целиком погрузилась в цирковую жизнь ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Услышав о том, что у моего благоверного все хорошо, в депрессию впала я. К тому моменту весила сорок семь килограммов, вес начал уходить еще стремительнее. Думаю, я сама себя уничтожала таким образом, мне просто хотелось исчезнуть. Два дня лежала, запершись в комнате, без еды и воды. Мир рухнул, а муж этого так и не понял, думал, просто обиделась на что-то, пока я не сказала: «Парень, ты не заметил, что уже полгода просто надо мной издеваешься?» Так закончился мой первый брак. Мы разошлись по-хорошему, по-взрослому. Не было никаких взаимных обид, даже обнялись в ЗАГСе, когда получили свидетельство о разводе и пожелали друг другу счастья. Он неплохой парень, не подлый. Немножко аморфный, но в целом — не злодей.
В 2011 году, после того как я окончательно порвала отношения с матерью, мои дела пошли в гору, в том числе и в карьере. Я никогда не ходила на кастинги, но однажды подруга рассказала, что Шнуров ищет певицу. Если честно, я не рассчитывала попасть в «Ленинград», пошла на кастинг из озорства, посмотреть на кумира своего детства, мне очень нравился ранний Шнуров. Хотя не была уверена, что он вообще там будет. Думала, прослушивают какие-нибудь музыкальные редакторы. В студии меня встретил участник «Ленинграда» Андромедыч — Андрей Антоненко, пригласил на кухню, где в трениках и майке, с сигаретой сидел Сергей. Мы спели пару песен под гитару, потом он сказал, что через неделю будем репетировать с группой, а пока нужно выучить материал и посмотреть открытый концерт в Зеленом театре. Когда я пришла на репетицию, мне уже начали задавать личные вопросы. Ответила, что не пью, не курю, замужем, загранпаспорт есть, «шенген» стоит.
Моя биография, казалось, полностью противоречила тому, что им нужно. Им бы больше подошла бойкая деваха, которая с ними и бухнет, и курнет... А я унылый женатик, зожник и ремесленник. Самое интересное, что со мной прослушивалось девочка, в моем представлении идеальная для группы. Она была яркой, веселой, сразу подружилась со всеми музыкантами: покурила, коньячку с ними выпила из фляжки, анекдоты рассказывала. А я сижу в углу и думаю о том, что не вписываюсь в этот коллектив ни с какой стороны. Поехала домой, только зашла во двор, звонит телефон, на экране номер Андромедыча. Отвечаю, а там: «Привет, это Сергей Шнуров. Мы всех прослушали и в итоге решили, что ты поедешь с нами на гастроли в Германию». Потом оказалось, что у меня заканчивается виза. В спешном порядке нашла визового адвоката, провернула невероятную операцию и за один день сделала финскую визу. Но первой страной для въезда должна была стать Финляндия. Мы с папой прыгнули в машину, в этот же вечер доехали до Финляндии, поспали пару часов на границе и поехали обратно. Через две недели, тридцатого ноября 2012 года, состоялся мой первый концерт в Германии в составе «Ленинграда».
Первые четыре месяца в группе были прекрасны. На самом деле тогда у «Ленинграда» было очень много, не побоюсь этого слова, гениальных песен, не все из которых, к сожалению, увидели свет. Надеюсь, когда-нибудь Шнуров выпустит неизданное и все поймут, что на самом деле он был более многогранным человеком. У него очень интересно работал мозг, он умел филигранно складывать свои мысли в формы. Шнуров в какой-то момент умудрился понять женщин лучше, чем они сами себя понимают. Думаю, помогла ему в этом Матильда. У них тогда были очень яркие отношения. Она и сама расцвела, стала покупать себе люксовые вещи. У нее очень хороший вкус, Матильда быстро освоила искусство быть гранд-дамой. Не потому что стала женой Шнурова, а потому что очень много для этого сделала.
Если когда я только пришла в группу, творчество «Ленинграда» отдавало эстетикой питерских кабаков, то после появления песен «Сумка», «37-й» все изменилось. Это уже была история про дорогой кабак на Патриарших, появилась другая публика. Мне нравилось это петь, потому что это был мир люкса, к которому любая девочка хочет прикоснуться. Наверное, только сцена позволяет человеку из простой семьи войти в элитарное общество, более того, ты рассказываешь элите про нее, а она тебя слушает. Это было хорошее время для «Ленинграда» и для меня, потому что хабальская история меня практически не коснулась, она ассоциируется с предыдущей солисткой. Со мной были уже более утонченные песни, и я не испытывала дискомфорта, исполняя песню про туфли: «Какого хрена нет моего размера...», потому что это вопросы, близкие каждой девушке. Все, что происходило вне сцены, меня не интересовало: кто с кем встречается, женится, разводится... Я отдаюсь сцене на сто процентов, а дальше иду домой восстанавливаться. Тут и произошла разница идеологий у меня и «Ленинграда», потому что Шнуров как настоящий управленец — манипулятор. Честно признаюсь, грешу тем же, потому что это простые схемы, которые всегда работают. За долгие годы Сергей убедил своих музыкантов, что они семья, пиратская шхуна и здесь один за всех и все за одного. Я поначалу тоже в это уверовала, но вся эта вера рассыпалась как карточный домик, когда из декрета вернулась Юля Коган.
Сергей Жуков сказал: «Ты всем все доказала. Ты отличный музыкант и пишешь хорошую музыку, но это никому не нужно. Дай людям то, что они хотят услышать» ИЗ АРХИВА А. ВОКС
С мамой отношения я давно не поддерживала, но однажды позвонил папа и сообщил, что она в реанимации. Оказалось, что у нее неоперабельный рак и ей осталось не больше недели. Я как раз накопила деньги на первый взнос за квартиру. В итоге потратила их на лечение мамы. Думаю, любой поступил бы на моем месте точно так же. Приходилось платить за все, так как ее никуда уже не хотели брать. Неделя растянулась на семь недель, но даже это время мама оставалась верна себе. Последнее СМС со словами «Я тебя люблю» она отправила своей племяннице. К похоронам совсем не осталось денег, потому что пришлось покупать место на конкретном, довольно дорогом кладбище рядом с ее родителями. Незадолго до этого мне на Восьмое марта подарили сертификат в ресторан на десять тысяч рублей. Меня это спасло, я потратила его на поминки. Правда счет был на двенадцать с половиной тысяч. Помню, как мне было стыдно, когда я звонила директору и просила оставить за мной долг. Похороны и лечение обошлись в полмиллиона. Вместе с мамой я похоронила и свою квартиру.
Смерть мамы совпала с возвращением Коган. Тут же поползли слухи о том, что историю с мамой я придумала, чтобы вызвать жалость Шнурова и остаться в группе. Но я думала о другом, не реагировала на сплетни, просто замкнулась. Я видела, что часть группы встала на сторону Юли. На репетиции они сбивались в стайку, начинали шушукаться, хихикать, передразнивать меня... Три с половиной человека устраивали мне травлю как в школе. С половиной, потому что один из них хотел быть удобным и нашим и вашим. Он, кстати, оказался самым умным в этой компании, потому что единственный из всех, пока остальные тратили деньги на женщин и алкоголь, вкладывал деньги в успешный бизнес. Почему-то все были уверены, что будут петь песни про гениталии до девяноста лет. Я же понимала, что эта шарашка рано или поздно прикроется. Шнуров же периодически разгонял «Ленинград», и когда принимали закон о запрете мата, тоже порывался всех разогнать, впал в депрессию. Сергей из тех людей, которым необходимо признание заслуг и восхищение. За счет этого он подпитывает чувство баланса. Когда у нас не было концертов, он физически начинал хиреть, а как только появлялась работа — паруса надувались ветром. Нужно отдать должное Шнурову, он был крутым конъюнктурщиком — в хорошем смысле. Никогда не шел за ситуацией, он ее предугадывал и создавал продукт до того, как тот становился востребованным. Потребитель еще не понял, что за явление происходит, а Сергей уже придумал ему смешное название и обыграл его, выложил клип на эту тему с простыми персонажами — вот это очень подкупало публику. Он виртуозно работал с массовым сознанием.
После возвращения Коган Шнуров как благородный рыцарь встал на мою сторону. Возможно, даже слишком подчеркнуто, чем вызвал еще больший гнев группы, потому что появились слухи о личной вовлеченности интимного характера. Юлю вскоре и вовсе уволили за дисциплинарные нарушения. Дело было так. Мы записывали альбом в Финляндии. Процесс это непростой, поэтому я приезжала на студию рано утром и уезжала ночью, сидела до самого конца и даже какие-то песни исполнила, которые, возможно, предполагалось отдать Коган. Пропела все вокальные партии, бэк-вокал. Юля появилась только на четвертый день, поэтому ей нужно было попасть уже в мой вокал. Она пропевала рядом, на полтона, с какими-то мелизмами, отчего все это звучало даже не как «бабий хор», а хор драных кошек. Я готова была поступиться своей партитурой и все переделать. У Юли обратная позиция — ей важнее отстаивать в проекте свою самость. Когда ей сообщили, что Алиса досидела до конца записи и перепела ее песню «Плачу и плачу», она психанула, фыркнула, покраснела, устроила скандал, забрала мужа и сбежала. Ни одна песня для альбома так и не была выпущена. Шнуров тоже психанул и уехал, он парень реактивный. Правда билеты ему покупала я.
На самом деле я очень к нему тепло относилась и мне нравилось о нем заботиться, потому что он всегда был немножко неприспособленным. Или прикидывался, кто знает... Подходит к кофемашине, начинает в нее тыкать: «Алиса, я не понимаю, как это работает!» Были времена, когда таскала его на себе после вечеринок. Народ начинал разбредаться: мол, взрослый человек, разберется, а я не понимала, как можно бросить своего командира! Ребята, он вас кормит. Он кормит вас, ваших детей, ваших любовниц и детей ваших любовниц. Два мужика явно будут продуктивнее тащить тело, нежели одна девочка... Я заботилась о нем как о ребенке, половину моего чемодана занимали его таблетки, витаминки и ингаляторы, при этом очень его уважала и всегда защищала: ему все можно простить, потому что Шнуров талантливый! Ну не может человек себе кофе налить, не умеет пользоваться электронной кассой — ничего: я сама и билет куплю, и кофе налью. Он мог позвонить мне в любой момент, позвать к себе, чтобы просто поговорить. И здесь не было каких-то личных симпатий. Мы были братанами и единомышленниками, смотрели в одну сторону, а это намного дороже.
Знаете, как завоевать сердце интроверта? Корми, хвали, оставь в покое! Он все сделал правильно. Весь вечер слушал только меня ЕЛЕНА БЕМБИ/ИЗ АРХИВА А. ВОКС
В «Ленинграде» я научилась работать с коллективом и узнала, как устроен завод по производству музыкального продукта. Каждый сам выбирает, чем ему заниматься: бухать, развлекаться или учиться. У меня пытливый ум, поэтому я приходила в студию раньше всех и уходила последней. Смотрела, как записывается музыка, настраиваются микрофоны, гитары, барабаны, изучала алгоритм работы. Шнурову нравилась моя инициативность, часто он прислушивался к моему мнению, но создавать что-то свое там было запрещено. В «Ленинграде» у женщин нет права голоса. При том, что в семье Шнуров подкаблучник, в жизни он жуткий сексист. Я не раз слышала от него: «Баба должна молчать!»
Пока у группы была веселая риторика про сумки и туфли, все было хорошо. Даже мат звучал только для усиления эффекта. Он использовался не в прямом смысле, как обозначение частей тела и процессов, а для эмоциональной окраски. Сергей хорошо в этом разбирается. В какой-то момент он вдруг захотел все изменить. Хотя сам, когда я пришла, вывел из репертуара «Ленинграда» то, что исполняла Коган: с моим образом эти песни не сочетались. Но со временем все усугублялось. Мы много раз договаривались о том, что он не будет изображать на сцене половой акт со мной... с помощью микрофона. Сначала казалось, что это пройдет, я откладывала разговор и давала ему шанс за шансом, но ситуация становилась все хуже и хуже. На каждом новом концерте он с еще большей силой педалировал сексуальную тему, используя для этого гитары и стойки для микрофона. Потому что он здесь власть, а я никто. После всего, через что мы прошли и чего достигли за три года, было обидно услышать: «Ты никто». Но у меня чрезмерных амбиций не было. Я прекрасно понимала, что назавтра Шнуров выйдет на сцену с гитарой, без группы, без девочек... и соберет Ледовый дворец, только все деньги заберет себе, и не будет этих изматывающих репетиций, нервотрепки, технических райдеров и расходов. Для меня гораздо важнее стало сохранить хорошие отношения.
Однажды я пригласила его на разговор и спокойно сказала: «Сереж, давай я уйду, а ты меня отпустишь. Я найду себе на замену девочку, и мы ее аккуратно будем вводить в коллектив. Я буду в группе сколько ты захочешь, но хочу избавить тебя от прослушивания, просмотров, нервов и репетиций. Я хочу сохранить с тобой добрые человеческие отношения, но ради этого мы должны расстаться». Он покивал головой, согласился. Естественно, я выполняла свою часть договоренностей, приглашала на прослушивание девочек. Цели уходить в сольную карьеру, как это было представлено с его подачи в СМИ, не было, я уходила на пустое гнездо, что называется — в никуда. И не выросла у меня никакая корона. За три года в «Ленинграде» и шесть лет после ни один человек от звукорежиссера до официанта не сказал, что у Алисы звездная болезнь. Я не уходила в самостоятельное плавание, я уходила из «Ленинграда». На замену привела в группу Флориду, которая пела в караоке после моего ухода, и Василису, которая заменила меня в одном из ночных клубов. С удивлением потом читала, что Шнуров сам пересмотрел три тысячи вокалисток...
Из моего ухода он сделал фарс: мол, я взбрыкнула и что-то «та-а-а-кое» учудила, за что он меня выгнал, правда не уточнил, что именно сделала. А я просто поняла, что его эмоциональные качели, которые начались после оглушительного успеха «Лабутенов», добром не закончатся. Распознала его нестабильность, когда только начинались колебания, со временем они начали увеличиваться: сегодня мы лучшие друзья, я сижу у него на кухне, мы поем под гитару, а завтра — я сука последняя, он кроет меня матом по телефону, потому что грустная, забросила соцсети и «отрываюсь от коллектива». Спрашиваю: «А как я должна проводить время с двадцатью взрослыми мужчинами, которые предпочитают нездоровое времяпровождение и развлечения? Я не пью, не курю, книжки читаю, занимаюсь саморазвитием, а у них шутки про гениталии». Эти качели от гиперлюбви до гиперненависти выбивают землю из-под ног.
И вот когда мы в очередной раз находились в максимально позитивной точке, я предложила попрощаться по-человечески. Мы же многое прошли как близкие люди, как единомышленники, как партнеры по сцене... Это была нереальная связь. Находясь в разных концах сцены, стоя спиной друг к другу, мы без аудиоподсказок и метронома вступали одновременно. Это божественная энергия. По сей день мне говорят, что мы были лучшим дуэтом. Это правда. К сожалению, у нас не умеют разделять работу и личные взаимоотношения. Шнуров запутался в себе. Вероятно, не смог пережить успеха «Лабутенов», потому что в группе всегда были суперхиты, которые исполнял Сергей. И вдруг появляется хит, который исполняет какая-то девица. Зал скандирует: «А-ли-са». А это удар по самолюбию. Вместо того чтобы монетизировать и развивать историю, он вылил всю злость на меня.
Съемки клипа «Корпоратив». С Евгением Такуевым ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Двенадцатого марта 2016 года состоялся наш разговор, а двадцать третьего они сыграли первый концерт в Москве без меня. Причем узнала я об этом от администратора, которая позвонила и сообщила, что мой билет поменяли, потому что летят новые девочки. Только за день до концерта позвонил Шнуров:
— Ну все, я тебе не нужен и ты мне тоже не нужна. Короче, концерты в Москве мы играем без тебя.
Я сказала:
— Поняла. Спасибо большое. Мне было очень здорово с тобой работать, и жаль, что я не могу тебе это лично сказать. Если будет нужна моя помощь, я готова в любом — пешем и конном строю быть рядом. Надеюсь еще увидеть тебя на своей свадьбе.
Он ответил:
— В этом я сомневаюсь... — и бросил трубку.
На следующий день СМИ обрывали телефоны с вопросом, почему меня не было на концерте. Думала, никто не заметит моего отсутствия, настолько я не ценила себя как артиста. Когда начались звонки, я очень испугалась. Уехала в загородный отель и выключила телефон. При этом понимала, что мне нужно сделать какое-то заявление. Решилась и просто написала, что закончила работать в группе «Ленинград». Я не хотела никого ни ранить, ни подставить, но такими обтекаемыми формулировками загнала себя в информационный тупик.
Мы живем в эпоху, когда у кого больше подписчиков, кто громче крикнул — тот и прав. У меня было сто тысяч подписчиков, а у Шнурова больше двух миллионов. Я написала мягкий пушистый постик с благодарностью за бесценный опыт, а Сережа забросил мне снаряд под башню и воткнул нож в спину, обвинив в том, что я бездарная певичка из караоке. Про то, что они там горшки обжигают, а некоторые горшки думают, что они богини... Мне приписали излишнюю амбициозность, желание сделать сольную карьеру. Мол, я всех кинула перед гастрольным туром, а бедолаге Шнурову пришлось отсматривать три тысячи девочек, и слава богу, что нашлись эти два светоча средь тьмы, которые взвалили на себя непосильную ношу. Это было предательством, потому что со своей стороны я все сделала честно. Еще долго думала, что это шутка, что сейчас он скажет, что все это эмоции... Но шли годы, а он не успокаивался. По сей день высмеивает мои клипы, более того — мою внешность.
Я страдаю аутоиммунным заболеванием — синдромом Шегрена. Время от времени прохожу гормональное лечение и химиотерапию. В этот момент у меня очень сильно раздуваются щеки. Сергей знает это, но после очередной такой терапии он проехался по моей внешности, мол, в «Ленинграде» у нее таких щек не было, мы ее так не кормили... А я вообще не курю и не пью. В моем кейсе нет ни одного скандального фото или видео, потому что я очень спокойный человек, болеющий за свою профессию. Я стала музыкантом не для того чтобы успешно выйти замуж или заработать — просто искренне, со страстью маньяка люблю делать музыку. Сидеть на студии, придумывать партитуры, создавать аранжировки... И получаю ни с чем не сравнимое удовольствие, когда куски музыки в моей голове начинают вертеться, крутиться и магическим образом обретать форму. Не претендую на гениальность, но иногда смотрю на готовый результат и не могу поверить, что это чудо создала я.
Сольную карьеру после «Ленинграда» я начала с электронного проекта каверов на песни Кузьмы Скрябина и не делала на него коммерческую ставку. Но Шнуров начал очень злобно и агрессивно атаковать меня онлайн. Честно, меня это задело: зачем ты так делаешь? Мне очень хотелось доказать, что я чего-то стою не как солистка «Ленинграда», а как самостоятельная боевая единица, поэтому стала выпускать эту музыку. Конечно, ее никто не понял, потому что от комика странно ждать драматических ролей. Это синдром Мэрилин Монро, которую из-за амплуа воспринимали как глупую пустую блондинку, а она была очень умным и глубоким человеком и немало страдала от этой двойственности. Очень важно принять свой образ. У меня это принятие прослеживается по альбомам. Первый — «Сама» с электронным прочтением Кузьмы Скрябина — я называю фазой отрицания. Появившийся вскоре мини-альбом «Звезды» с Феликсом Бондаревым — это коллаборация поп-артистки и инди-исполнителя.
Через некоторое время вышел второй альбом «Новая Алиса Вокс». Эта была фаза гнева. Праведный гнев, когда я начала поднимать голову и говорить: «Я есть! И вам придется это признать!» Там уже были только мои песни с живыми инструментами и наполовину с электронной музыкой. Я по-настоящему горжусь этим продуктом и хотела бы делать его в идеальном мире, если бы за искусство платили.
Съемки клипа «Супермен». С Иосифом Пригожиным, Натальей Неволиной и Олегом Дедовым ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Затем был альбом-компромисс «ПОП», фаза торга: «Я вам спою песни попроще, без глубокой философии, но все равно в своем стиле». Стоит ли говорить, что это мой самый нелюбимый альбом?.. Хотя некоторые песни даже попали на радио.
Всю работу я делала на свои деньги, поэтому долгое время не могла купить себе недвижимость. Если заработала полмиллиона, двести тысяч уходило на технические расходы: оплату квартиры, счетов, зарплаты. Остальные триста я вкладываю в запись новых песен. Я реалист, мне надо платить за квартиру, покупать красивые вещи.... В конце концов я девушка, мне необходимо поддерживать себя в презентабельном виде. Слава богу, научилась тратить на себя деньги и зарабатывать их. У меня никогда не было богатого мужчины. Родители тоже ничем не могли помочь. Оба наследства я получила от бабушек: половина казахстанской квартиры, которая сейчас ничего не стоит, вторая квартира — половинка хрущевки в Туле. До сих пор они так и пылятся — даже не начинала заниматься продажей. Все остальное, что есть в моей жизни, я заработала сама. К счастью, люблю и умею копить, очень хорошо планирую бюджет. Сначала накопила на однокомнатную квартиру в Питере, а в пандемию построила дом.
В какой-то момент я наняла директора, поэтому половина денег уходила на творчество, вторая — на него. Удивительное дело, но он встал на место Шнурова, который в свое время занял место моей матери. Вспоминается известная фраза: «Рабу не нужна свобода, рабу нужен новый ошейник». Я опять наступила на те же грабли. Началось все с того, что мы договорились вложиться в мой проект пятьдесят на пятьдесят. Закончилось тем, что в проект вкладывала только я, еще и платила ему пятьдесят процентов, как было договорено изначально, потому что «вот-вот» ему должны были вернуть какой-то долг. Потом он должен был продать квартиру и вернуть мне деньги.... Он мне до сих пор должен миллионов пять. Плюс его идиотские идеи, которые сыграли против меня: не фотографируйся с фанатами, будь неприступна, смени номер, ни с кем не общайся, выгляди ужасно, ходи без макияжа вне сцены... Я велась на эти затеи, потому что он очень уверенно их толкал, со знанием дела. Внушал, что без него не справлюсь, потому что бездарность, и только его гениальные маркетинговые идеи держат нас на плаву. В итоге за четыре года не продал ни одного концерта. Мы работали на входящих звонках, то есть когда нас приглашали.
Полтора года, с апреля 2018-го почти до конца 2019-го, я ничего не выпускала, это был долгий период переосмысления, потом началась пандемия и я впала в депрессию. Как раз в этот момент братья Запашные предложили сделать совместный проект в новом формате — петь в цирке, до меня это делали только Иосиф Кобзон и Алла Пугачева. Я полностью погрузилась в цирковую жизнь, посмотрела на эту эстетику изнутри и наконец поняла, как на самом деле все там происходит, как тренируют питомцев, узнала, что нет никаких электрошокеров, никого не бьют и ни над кем не издеваются. Познакомилась с животными: заходила в клетку к тиграм, кормила львов... Еще занялась воздушной гимнастикой и влюбилась в этот спорт. Работа в цирке, работа над собой, работа с терапевтом, спорт, музыка и общение с приятными людьми и животными избавили меня от клинической депрессии, и я начала писать песни, которые впоследствии вошли в альбом «Алиса из Ленинграда». Эта была фаза принятия своего образа. Я перестала открещиваться от того, что было в моей жизни, и пошла дальше.
Люди на низшем уровне обсуждают людей, на среднем — события, а люди на высшем уровне обсуждают идеи. Мне интересно обсуждать перспективы. Я готова дарить праздник, которого не хватало, потому что в последнее время у «Ленинграда» выходили очень злые песни, а у меня они добрые, но, правда, местами с матом. Я, кстати, долго от этого отказывалась, пока Сергей Жуков мне не сказал: «Ты всем все доказала. Ты отличный музыкант и пишешь хорошую музыку, но это никому не нужно. Дай людям то, что они хотят услышать от Алисы Вокс. Ты серьезно думаешь, что я хочу в куртке с шипами петь песенки из девяностых? Но у меня на ближайшие три года расписаны все выступления». Я сделала выводы и приняла это. В конце 2020 года у меня вышло два клипа, появилась шоу-программа, которую создала сама. И главное, я встретила любимого человека, по иронии судьбы его зовут Сережей.
Мы познакомились чуть больше года назад. После концерта мой друг собрал компанию, чтобы презентовать свой винный бар. Заведениям тогда запретили работать после одиннадцати вечера, так что заходили мы через черный вход. За столиком среди других гостей я увидела Сергея. Он выделялся на фоне хозяина праздника, человека очень подвижного. Сергей, напротив, был очень спокойным, вдумчивым и основательным. Меня подкупило, что когда мы только сели за столик, он сказал: «Кухня уже закрыта, но я подумал, что вы после концерта захотите есть, и заказал вам стейк». Знаете, как завоевать сердце интроверта? Корми, хвали, оставь в покое! Он все сделал правильно. Весь вечер слушал только меня, время от времени отмечал: «Удивительная женщина».
Конечно, я понимаю, что общественное сознание инертно и за мной еще какое-то время будет тянуться «ленинградский» флер ОЛЕГ ЛЮБАРСКИЙ/ИЗ АРХИВА А. ВОКС
Я ужасно стеснялась, казалось, что ему будут неинтересны мои опусы про создание музыки и шоу. Сергей — эксперт в сфере ИТ и высоких технологий, отвечает за финансовую эффективность при реализации сложных технологических и ИТ-проектов с высокой материальностью в крупнейшей финансово-инвестиционной группе. При его участии были реализованы уникальные проекты масштаба страны, такие как строительство крупнейшего центра обработки данных, первая сеть цифрового ТВ (IPTV), первая сеть банкоматов с функцией рециркуляции наличности (работа на прием и выдачу одновременно) и множество других. По сути, он антикризисный менеджер, который анализирует текущие процессы, видит точки роста и точки потерь и производит реинжиниринг процессов для существенного повышения финансовой эффективности.
В конце встречи он предложил: «Пришли мне свою презентацию. Я постараюсь разослать ее главам корпораций, с которыми мы работаем. Там часто бывают корпоративы». А уже на следующий день позвонил и сказал, что хотел бы поработать с презентацией, чтобы она стала ярче. Еще через день в пять утра я получила новую презентацию и почувствовала, что обо мне заботятся. Это было новое для меня ощущение. Через три недели снова приехала в Москву, где он устроил мне важную встречу. После этого я окончательно поняла, что пропала... Практически сразу мы решили, что нам нужно быть вместе, и вскоре я переехала в Москву.
Прошел год, и я наконец поняла, что такое настоящая поддержка. Сергей вдохновил меня на последний альбом, у меня есть ощущение, что он слышит мой внутренний голос и знает мои желания. У нас к Новому году были готовы два клипа — «Супермен» и «Корпоратив». Я чувствовала, что к празднику нужно выпускать «Корпоратив», но даже озвучивать эту идею боялась, потому что вся команда готовила релиз «Супермена». Сергей, посмотрев обе работы, сказал: «Клипы нужно менять местами». А его мнение для меня авторитетно, потому что он обсуждает со мной рабочие моменты с позиции добра. Я знаю, что он желает мне успеха и в нем есть крутая коммерческая жилка. Кстати, на фото релиза к «Супермену» я использовала детскую Сережину фотографию. Собственно, эта песня и посвящена ему. И большая удача, что главную роль в клипе исполнил Иосиф Пригожин. Основная мысль видео в том, что выбирая между красивым качком и рукастым мужичком, лучше предпочесть второе. Это клип про переоценку ценностей, о том, что рядом должен быть надежный мужчина, и у меня такой есть. Припев песни «Супермен» — это все, что можно сказать о наших отношениях.
Конечно, я понимаю, что общественное сознание инертно и за мной еще какое-то время несомненно будет тянуться «ленинградский» флер, но я также убедилась, что в таком узком ключе меня воспринимают лишь те, чей кругозор и интеллектуальный разворот не позволяют мыслить шире. Но это их проблема, а не моя. Неважно, кто кем был, важно — кто кем стал. Императрица Феодора начинала как проститутка, а стала христианской святой. Сегодня я, пожалуй, единственный выходец из «Ленинграда» с коммерчески успешным проектом и позитивной повесткой. Как однажды сказала известная бизнесвумен Оксана Лаврентьева, кассовый аппарат — самый беспристрастный судья.
Но я бы добавила к этому еще и счастливые лица моих слушателей!
Комментарии (4)