Июль стоял удушающий, как в затяжном кошмаре. Окна открыты настежь, но воздух не шевелился — только духота с капустным привкусом и отдалённый лай соседской собаки. В этот день небо провисло, будто тоже затаило дыхание.
Ирина лежала на боку, стараясь не шевелиться. Под ней — провалившийся диван, рядом — телефон, на котором уже в третий раз подряд проигрывался один и тот же эпизод старого ситкома. Она не смотрела, не слушала. Просто ждала. Ждала звонка из роддома, который должен был сказать: «Койка освободилась, выезжайте».
Но звонка всё не было.
Стимуляция по плану — да. Но роддом забит. «Звоните каждые два часа», — сказала акушерка. Ирина звонила. Каждый раз голос на том конце был одинаково вежлив и беспомощен: «Пока мест нет».
Она снова перевернулась, на этот раз с глухим стоном. Внутри неё шевельнулась жизнь — её сын. Второй. Оля, старшая, возилась рядом с ковром, перебирая лапки плюшевого зайца.
— Мам, он сдулся, — пожаловалась она. — У него ухо опять не держится.
— Сейчас, солнышко, — прошептала Ирина, чувствуя, как щемит сердце. Хотелось быть с дочкой целиком, но и сама она сейчас была не своей.
В этот момент раздался звонок в дверь.
На пороге — Валентина Сергеевна. Свекровь в своём репертуаре: духи бьют в нос, на лице — мина тревожной добродетельницы. В руках — фольгированный противень с пирогом.
— Вот, испекла. Тесто своё. Надо ж кормить тебя, ты ж вся бледная…
Ирина с трудом улыбнулась, отступая в сторону. С тех пор как Валентина Сергеевна вышла на пенсию, её помощь стала напоминать полномасштабную оккупацию. Где бы она ни появлялась — там начинался парад советов, упрёков, громких вздохов.
Следом за ней вошёл Виктор, отец мужа. Молчаливый, как всегда, он поставил сумку с вещами у стены и кивнул. Потом исчез на балконе с сигаретой.
Валентина сразу отправилась на кухню, открыла шкаф и начала сдвигать тарелки:
— Что ж у вас тут всё не по порядку-то… Глубокие чашки с низкими… Кто так ставит? Где у вас тёрка?
Ирина зажмурилась. Вот оно — началось.
Прошёл час. Второй. Муж — Андрей — сидел, уставившись в сериал. Оля рисовала что-то на обоях, а Валентина Сергеевна перемещалась по квартире, как инспектор из советского фильма.
И вдруг, словно вспомнив о чём-то важном, она уселась в кресло:
— Ирочка, а чего ты так упёрлась в этот роддом? Вон в областной хорошие специалисты. Там наверняка место есть. Зачем мучиться?
Ирина не сразу поняла, к чему это. Потом, будто издали, осознала: она предлагает поменять больницу. За день до родов. В пандемию.
— Я наблюдалась там всё это время, — тихо ответила она. — Я знаю врачей, палаты, даже потолки в родзале. Это моё место. Надёжное.
Валентина прищурилась.
— Ну-ну. Сама решай, конечно…
Она поднялась и пошла на кухню. Шум посуды стал почти военным маршем. Звякнула крышка, что-то с грохотом упало. Каждое движение — как акцент: «Ты меня не слушаешь. Ты не благодарна. Ты нас не ценишь».
Ирина закрыла глаза. Где-то в груди зародилась дрожь — не от страха. От обиды.
Схватка пришла без предупреждения. Сначала слабая, словно толчок изнутри. Потом — настоящая волна. Она согнулась, сжав подушку.
— Андрюша… кажется, начинается.
Он обернулся с дивана, побледнел.
— Сейчас? Уже?
На кухне послышались быстрые шаги.
— Что случилось? — Валентина появилась в дверях. Глаза сверкали.
— Началось, — пробормотала Ирина.
— Отлично! — скомандовала свекровь. — Значит, выезжаете. А Олю мы забираем к себе. Там ей спокойнее будет.
— Нет, — голос Ирины прозвучал низко, неожиданно твёрдо. — Она остаётся здесь.
— Что значит «нет»?
— Она дома. У неё игрушки, кроватка… Я не хочу, чтобы она подумала, что её выкинули, когда появился брат.
Молчание. Потом — вспышка:
— Ты специально это делаешь! Никаких у тебя схваток нет. Всё врёшь, чтобы управлять нами! — закричала Валентина. — Ведьма! Эгоистка! Всё тебе подчинить надо!
Она шагнула вперёд. Глаза — жёсткие, чужие. Лицо перекошено.
Оля замерла у стены, с зажатым зайцем.
А Андрей… стоял.
Просто стоял, смотрел в стену, как будто это не его жена рожает, не его мать кричит.
— Ира… ну зачем ты так? Мама же добра желает. Не будь упрямой.
Тот момент навсегда отпечатался в сердце Ирины. Как бы она ни старалась — он не стирался.
Она встала. Словно ей кто-то внутри приказал: «Соберись».
Схватила сумку. Оглянулась.
— Раз я ведьма — поеду одна. А вы решайте, кто останется с моей дочкой в её доме.
Она пошла к двери. Медленно, как по минному полю.
И только когда дверь щёлкнула, в квартире что-то сдвинулось. За спиной — ахи, бормотание, хлопотание.
В роддом ехали молча. Ирина смотрела в окно. По щекам текли слёзы. Но не от боли. От всепоглощающей, леденящей обиды.
Родильное отделение пахло антисептиком и чем-то приторно-больничным. За окнами сгущались сумерки, и мир за стеклом выглядел так, будто его больше не касалось ничего земное.
— Пройдёмте, — сказала медсестра, сдержанно улыбаясь. — Положите сумку сюда, сейчас осмотрим. Документы у вас?
Ирина молча кивнула. Андрей остался в коридоре — так велели правила. Он даже не пытался возразить. Только отступил назад, как тень, и ушёл, не обернувшись. Она не заметила — плакал он или просто устал.
И слава богу, что ушёл, — подумала она. Не было сил больше смотреть на его молчаливое бездействие.
Палата оказалась пустой. Одна кровать, окно, капельница в углу, металлический поднос на тумбочке. Всё чисто, стерильно, и… безмолвно. Ирина села на край койки, прислушиваясь к собственному дыханию. В ушах всё ещё звенел голос свекрови:
— Ведьма! Эгоистка! Всё пытаешься контролировать!
Она обняла живот. Мальчик толкнулся — как будто чувствовал её растерянность.
— Потерпи, малыш… — прошептала она. — Скоро всё закончится. Ты появишься. И начнётся что-то новое. Пусть и страшное.
Вспомнилась первая беременность. Тогда Андрей бегал с термосами, не отходил ни на шаг, шептал: «Ты у меня самая сильная». Он читал книги по психологии младенцев, строил полку под пелёнки, обсуждал имена. Она тогда чувствовала: да, я не одна. Я — любимая.
А теперь?
Теперь она была просто телом, которое «всё усложняет». Обузой.
Часы пробили полночь. Схватки становились всё ближе. В какой-то момент мир сузился до боли и белых потолков. Голос акушерки становился всё громче, а потом — исчез.
— Тужься, Ирочка! Молодец, ещё чуть-чуть! Дыши! Глубже! Давай!
Мир обрушился в белый свет.
И потом — крик. Высокий, пронзительный, живой.
— Мальчик, — сказала врач. — Славный. Три шестьсот, доношенный. Поздравляем.
Ирина всхлипнула. Всё тело дрожало.
Через час ей принесли сына. Малыш был сморщенным, красным, с удивлённо поджатыми губами. Он спал, дыша часто и неравномерно, как будто всю жизнь ждал, чтобы наконец отдохнуть.
— Привет, Артём, — шепнула она. — Мы теперь вдвоём. И я обещаю тебе — ты никогда не будешь в одиночестве. Никогда.
Телефон молчал. Ни смс, ни звонка. Андрей не написал, не спросил, не поздравил.
Она выключила звук и закрыла глаза.
Таксист был немногословен. Поглядывал в зеркало заднего вида, как будто ждал, что Ирина скажет хоть что-то о ребёнке, о муже, о доме. Но она молчала. Прижимала к груди конверт с Артёмом, словно пытаясь согреть не только его — себя.
Дом встретил её жарой и тишиной. Ключ повернулся в замке с привычным щелчком, но за дверью никто не встретил, не обнял, не спросил, как она. Андрей не спешил навстречу, не выскочила с визгом Оля. Только в прихожей стояла та же сумка, с которой она уезжала в роддом.
Ирина глубоко вдохнула. Пахло капустой. Опять.
— Мы дома, сынок, — прошептала она. — Держись рядом. Тут пока всё зыбко.
На кухне Андрей мыл чашку. Услышав шаги, обернулся, замер. Потом неловко вытер руки о футболку.
— А, вы приехали…
«Вы». Она услышала. И запомнила.
— Ну… проходи, — добавил он, словно говорил с соседкой.
Ирина прошла мимо, не ответив. Направилась в детскую. Там всё было почти как прежде. Кроватка Оли у окна, полка с книгами, коробка с игрушками. И — новая люлька, собранная кое-как, с перекошенным бортиком.
Артёма она положила осторожно, словно на алтарь.
В коридоре послышались лёгкие шаги. Оля.
— Мааам? — голос её был сонным, удивлённым. — Ты пришла?
Ирина вышла навстречу и присела, распахнув руки.
— Я дома, зайка. Очень по тебе скучала.
Оля бросилась в объятия, уткнулась носом в её плечо. Потом отстранилась, глянула исподлобья.
— А брат? Он с тобой?
— Конечно. Пойдём познакомимся?
Оля шагнула неуверенно, будто боясь, что мама сейчас снова исчезнет. У люльки она встала на цыпочки.
— Он маленький. И у него нос смешной…
— Угу, картошкой. Как у тебя был.
— А он будет брать мои игрушки?
— Только если ты захочешь поделиться.
— А ты его любишь?
Ирина замерла. Потом ответила, как почувствовала:
— Да. Но тебя — тоже. И всегда. Ничего не изменилось.
Оля кивнула. Посмотрела ещё раз на брата и вышла из комнаты. Тихо. Без капризов. Но с неуловимой печалью в спине.
Андрей стоял у окна. Сигарета в руке. Он не курил уже два года — обещал, когда Ирина забеременела второй раз. Видимо, что-то пошло не так.
— Всё прошло нормально? — спросил он, не поворачиваясь.
— Нормально, — коротко ответила она. — Без тебя.
Он пожал плечами.
— Я думал… ты злишься. Дал тебе время.
— А написать? Позвонить?
— Я не знал, что сказать, — пробормотал он.
— Тогда скажу я. Мы вернулись в этот дом, но я не вернулась к прежней жизни. Всё изменилось. И если ты этого не видишь — ты не со мной.
Он обернулся, открыл рот, но так ничего и не сказал.
В ту ночь Ирина спала на диване, рядом с люлькой. Оля пришла ближе к утру, свернулась калачиком у её ног. Артём сопел во сне, мирный, будто за стенами этой комнаты не было ни боли, ни обид, ни разлома.
А Ирина смотрела в потолок и думала: Это не конец. Это только начало. Моё новое — с детьми, но уже без иллюзий.
The post first appeared on .
Комментарии (0)