— У твоего мужа другая женщина. И она ждёт ребёнка.

Ранним утром я мыла окна — работа монотонная, но на удивление успокаивающая. За окном стояла мягкая серость: солнце не ослепляло, и стекла оставались идеально чистыми. До дня рождения мужа оставалась неделя, и я решила привести квартиру в порядок заранее. Потом времени не будет — готовка, встреча гостей, а главное, визит его матери.

Мария Ивановна… женщина эффектная, гордая и с особыми взглядами на жизнь. Как мать — образцовая, как свекровь — испытание. Она искренне считала, что я «околдовала» её драгоценного сына. При каждом приезде она обвешивалась амулетами, окуривала жильё дымом, шептала молитвы и наблюдала за мной с видом следователя при допросе.

Я вздохнула, вспомнив, сколько сил ушло, чтобы согласиться отпраздновать юбилей мужа дома. Хотелось ресторан, музыку, веселье. Но он настоял: «Дома уютнее, маме будет спокойнее». Ради него я согласилась. Даже отгулы оформила, сняла квартиру для его многочисленной родни.

Он был моей первой любовью. Мы познакомились в университете: я — первокурсница, он — уже почти выпускник. Всё случилось стремительно. Через неделю после знакомства он уже жил у меня — в двухкомнатной квартире, оставшейся от бабушки. Он казался идеальным: высокий, немного застенчивый, внимательный до мелочей. Мы дышали в унисон.

Но однажды, ранним летом, в нашу жизнь ворвалась буря по имени Мария Ивановна. Без звонка, без предупреждения. Она ворвалась в квартиру, обвинила меня во всех смертных грехах, устроила скандал, а потом — увела сына. Просто — взяла за руку и ушла. Он даже не взглянул на меня.

Я сидела среди разбросанных вещей, не в силах пошевелиться. И только через какое-то время вошла моя подруга Оля. Она тараторила, как обычно, но замолкла, увидев мой взгляд. Потом принесла коньяк, и мы молча разгребали последствия. В тот вечер алкоголь оказался единственным лекарством.

Прошёл год. Он вернулся. Стоял у двери с букетом роз — бледный, виноватый, но всё такой же мой. Сказал, что не выдержал, что скучал, что мать не отпускала. И я простила. Всё прошлое будто растворилось. Мы жили как прежде, тайно, тихо, почти три года. А потом — предложение. Свадьба скромная, без лишних глаз. Только мы и свидетели.

Беременность… счастье длилось недолго. Потеря случилась внезапно — после очередного визита свекрови. Я винила себя, но где-то внутри знала: причина не только во мне.

После того визита она приезжала реже. Мы установили чёткие границы: я не езжу к ней, она предупреждает заранее. Всё по расписанию, почти дипломатично.

В то утро, когда всё началось, я только закончила мыть кухонное окно. Раздался звонок.
— Кто там? — спросила я, не спеша открывать.
— Это я, — прозвучал голос свекрови.

Я закатила глаза. Сказать, что была не готова к визиту, — ничего не сказать. Но поздно: она уже знала, что я дома.

— Мы вас не ждали, — пробормотала я вместо приветствия.
— Радость моя, — с притворной улыбкой произнесла она, проходя мимо. — Всё так же не умеешь наводить порядок.

Я не ответила. Лучше промолчать, чем спорить. Пусть говорит.

Пока она бродила по комнатам, я готовила ужин. Через час пришла Оля, попросила воспользоваться компьютером. Я приложила палец к губам:
— Тихо. Гостья из преисподней проводит свои ритуалы.

Свекровь тем временем пела мантры, комната наполнилась ароматом трав и благовоний. Я распахнула окно настежь — не выношу эти запахи.

Муж пришёл раньше. Бледный, растерянный. Даже не поцеловал. Ушел в ванную. За ужином он молчал, а мать сверлила меня взглядом, будто собиралась прожечь дыру в лбу.

Когда наступила тишина, она сцепила пальцы и сказала:
— Нам нужно серьёзно поговорить.

Я напряглась. В её голосе не было жалости.

— Ты должна понять: виновата ты. Мой сын человек добрый, но слаб. А ты не смогла создать для него дом.
Она сделала паузу и добавила почти торжественно:
— У него есть другая женщина. И она ждёт ребёнка.

Мир рухнул. Я смотрела на мужа, ища в его глазах опровержение.
— Скажи, что это не так.
Он молчал. Потом тихо выдохнул:
— Это правда.

Я не почувствовала боли — только холод. Долгий, тягучий, как лёд. А потом — смех. Громкий, истеричный.

— Господи, как же я рада! — сказала я, глядя прямо на свекровь. — Всё случилось именно так, как я задумала.

Она приподняла брови:
— Ты сошла с ума?

— Наоборот, — я улыбнулась. — Вы ведь давно подозревали меня в привороте? Так вот — вы были правы. Я действительно его сделала. Приворожила вашего сына.

Мария Ивановна побледнела.
— Но потом я поняла, что связала себя с человеком без воли, без характера. Слабаком. И решила исправить ошибку. Чтобы он ушёл сам. Чтобы освободить нас обоих.

Я говорила спокойно, почти тихо, а они слушали, не дыша.
— И знаешь, — обратилась я к ней, — расплата уже состоялась. Жизнью моего ребёнка.

Они побледнели оба. Я встала.
— Теперь уходите. Вещи я упакую и отправлю, куда скажете. Развод подпишу.

Дверь закрылась за ними мягко, почти бесшумно. Я стояла у окна, пока слёзы не потекли сами собой. Тогда влетела Оля и обняла меня.

— Если бы я тебя не знала, — сказала она, — я бы поверила каждому слову. Месть обычно подают холодной, но твоя — горячая. И, знаешь, мне понравилось.

В ту ночь я долго не могла уснуть. Снаружи шёл мелкий дождь, и каждая капля казалась отсчётом новой жизни — без него, без её голоса, без страха. Только я, окно и бесконечный запах чистоты.