— Ты борись, а не ной. Не умеешь — тащи дальше всё сама.

Уставшая до изнеможения, Дарья возвращалась с дачного участка своей мамы — Валентины Егоровны, с тяжелыми сумками. Как всегда, мать набила пакеты свежими овощами, ягодами и зеленью. Середина лета — и огород радовал изобилием.

Валентина Егоровна жила одна. С отцом Дарьи она давно рассталась, поэтому теперь всё своё внимание и заботу отдавала семье дочери — а кому ещё, если не ей? Семья у Дарьи большая, хлопот хватает. Она привыкла справляться сама, ведь по-другому и быть не могло.

Муж Дарьи — 39-летний Артём Васильевич Орлов — формально считался главой семьи, но по сути таким не был. За его спиной Дарья не чувствовала надёжности. Все заботы о доме, детях и финансах лежали на ней. Артём особо не утруждался. Хотя когда-то, умоляя Дарью Зуеву выйти за него замуж, он сулил ей золотые горы.

Прошло 18 лет брака, и Дарье было уже не до мечтаний. Работала на нескольких работах, а Артём приносил домой копейки, которые тут же тратил на себя.

Детей у них двое — 15-летняя Мила и 19-летний Рома. Роман был не их родным сыном, а племянником Артёма. Когда мальчику было шесть, и у Дарьи с Артёмом только родилась дочь, они оформили опеку.

Старшего брата Артёма, Алексея Орлова, и его жену лишили родительских прав — оба вели асоциальный образ жизни. Мальчик попал в приют. Дарья и Артём, узнав об этом, решили забрать Рому в семью.

С тех пор он с ними. Биологических родителей не вспоминает: те продолжают жить как раньше. Сейчас Рома — студент факультета прикладной информатики. Интерес к профессии в нём пробудил именно дядя Артём — он же и стал для него отцом.

Дарью же он с самого начала звал «мамой» — и по праву: она стала для него настоящей матерью. Рома не раз говорил, что у него одна мама — Дарья.

В трамвае Дарья ехала стоя. Сумки стояли у её ног, и она придерживала их, мысленно возвращаясь к детям, дому, мужу. Она устала. Устала тащить на себе и быт, и отношения. Сколько ни говори Артёму о работе — всё без толку. Его устраивал скромный оклад. Дача, помощь теще — это тоже «не его».

Валентина Егоровна, между прочим, была первой учительницей — и Артёма, и Дарьи. Одноклассники с первого класса. А теперь супруги. Только вот из ученика-озорника Артём в мужчину так и не вырос. Дарья тяжело вздохнула и отвернулась к окну.

Трамвай покачивался. Дарье не хотелось думать ни о чём. Она почти задремала под негромкий разговор двух женщин.

— С работы вернётся, поест — и на диван. Ничего не делает. Говорит: устал. А деньги — курам на смех, — сказала одна. Дарья прислушалась.

— И ты всё терпишь? — спросила другая.

— Нет. Теперь он другой. Нашла мужчину на сайте знакомств, пару раз встретилась. Дальше — дело техники. Кавалер встретил меня у офиса — и вуаля: муж закатил скандал. Упал на колени, просил шанс.

— Сработало? — удивилась собеседница.

— Ещё как. Теперь пашет. Подработки берёт, даже в интернете. Каждую субботу едет со мной к маме. Цветы дарит, на тёщу не жалуется. Как будто медовый месяц вернулся.

— Повезло же тебе…

— А ты борись, а не ной. Не умеешь — тащи дальше всё сама.

На следующей остановке Дарья вышла. Дождь лил. Она тащила сумки, мокрая с головы до ног. Нога соскользнула — ремешок босоножки лопнул. Присела прямо на асфальт, заплакала.

Но дело было не в дожде. Дарья думала о разговоре женщин. Вся жизнь — дом, дети, работа. Себе — ничего. Даже встретить никто не вышел.

— Помочь? — услышала она голос. Над ней стоял молодой человек, держа зонт.

— Дарья Евгеньевна? Вы что здесь делаете? Плачете?

— Это дождь, Белов. Я мужа жду. Он понёс часть сумок. Сейчас вернётся. Он у меня заботливый.

— Потому и оставил вас одну под дождём? — усмехнулся он.

— Иди уже, Белов.

— Не могу. Обувь у вас порвалась. Я донесу сумки.

Дарья молча кивнула. Белов поднял сумки, Дарья шла рядом босиком, стараясь прикрыть зонт над его головой. Они оба смеялись. Слёзы исчезли.

Дарья вернулась домой с улыбкой, но та исчезла, стоило ей увидеть Артёма на диване.

— Орлов, ты за два дня хоть раз с него встал? — строго спросила она.

— Привет, Дашенька, — помахал он пультом.

Жена молча пошла на кухню. Разбирая сумки, она думала: «Так больше нельзя. Что-то должно измениться…»

Она поставила на плиту чайник, молча включила конфорку. На подоконнике стоял старый пластиковый горшок с заиндевелым базиликом — Валентина Егоровна передала, «чтобы на кухне душисто было». Дарья машинально поправила смятый листик.

В голове крутились фразы из трамвая: «Тащи сама… не умеешь бороться…». Она боролась — всю жизнь. Только с каждым годом казалось, что бой — в одну сторону.

Из комнаты донёсся грохот: Артём уронил пульт.

— Ты суп будешь? — спросила она через плечо.

— Ага. Только давай попозже. Я тут игру почти прошёл.

Дарья посмотрела на дверь, потом медленно вернулась к разделочной доске. Руки сами чистили картошку. Каждое движение было отточено до автоматизма. Только внутри всё дрожало.

После ужина, когда Мила ушла к подруге, а Рома уехал в общежитие, Дарья вышла на балкон. Небо налилось серым, воздух был влажным. Она сидела, укутавшись в плед, с кружкой мятного чая.

Телефон завибрировал. Сообщение от Ромы:
«Мам, ты как? Спасибо за еду. Люблю.»

Улыбнулась. Написала:
«Я тоже. Береги себя.»

Вечером она подошла к Артёму, всё ещё валяющемуся на диване.

— Нам нужно поговорить.

Он оторвался от экрана, не сразу понял серьёзность тона.

— О чём?

— Я больше не хочу быть единственным работающим взрослым в этом доме. Не хочу возвращаться с дачи мокрая и уставшая, когда ты даже не удосужился выйти помочь.

Артём нахмурился:

— Ты с чего это вдруг?

— С того. Я устала. Это не жизнь, это обслуживание. Если ничего не изменится — я уйду.

— Куда ты уйдёшь? — усмехнулся он. — Дом твой, дети твои, я тебе мешаю, что ли?

— Ты не мешаешь. Ты просто отсутствуешь. Везде, кроме дивана.

Он замолчал. От неожиданности даже сел ровнее.

— Дарья… — начал он, но она уже повернулась к двери.

— Я не угрожаю. Я предупреждаю.

На следующее утро Дарья проснулась рано. Артёма в квартире не было. На кухне — записка:

«Пошёл устраиваться в сервис. Помнишь, где раньше работал Виталик? Узнаю, нужны ли мастера. Вернусь — поговорим. Арт.»

Она долго смотрела на записку. Потом аккуратно сложила её и положила в ящик. Без иллюзий, но с крохотной надеждой — может, в этот раз по-настоящему?

Но на третьи сутки он всё ещё не возвращался. Телефон — вне зоны. Дарья обзвонила друзей, Виталика, знакомых — никто не знал, где он. Только через четыре дня пришло сообщение: «Не ищи меня. Мне нужно подумать». И всё.

Дарья сидела ночью на кухне, в темноте. Свет даже не включала. В руках — та самая записка. Надежда уже не дрожала, она сгорела вместе с последними остатками доверия. Больше не будет просьб, разговоров, ожиданий. Будет только она. И её дети. Всё остальное — за пределами.

Она заварила себе мяту, вышла на балкон. На рассвете небо заалело, как сердце, содранное до мяса. Дарья смотрела на улицу и думала: «Я выдержу. А он — пусть теперь сам думает, что с этим делать».

И с этим решением ей вдруг стало легче дышать.

Через неделю пришло письмо от Артёма. Простое, сдержанное:

«Дарья, прости. Я слаб. Я не справился. Не смог быть тем, кем должен был быть. Ты права: ты не должна тащить всё одна. Не ищи меня. Я не пропал — я переосмысливаю. Заботься о себе. Я вас люблю, но пока что не достоин быть рядом.»

Дарья перечитала письмо несколько раз. Сердце сжималось, но уже не болело так, как раньше. Она сложила бумагу и спрятала в ящик рядом с первой запиской.

— Я не знаю, что будет дальше, — прошептала она в пустую кухню. — Но теперь хотя бы знаю, что жить можно и без страха. И без ожиданий.

Она встала, поставила чайник и снова расправила листики базилика. В окно пробивался утренний свет.

Начинался новый день.