— Пожалеешь! Останешься одна, как собаkа!

Когда-то я думала, что старость — это покой. Что наступит день, когда можно будет просто сидеть у окна, пить чай из любимой кружки и не ждать ничего — ни звонков, ни просьб, ни объяснений.
Думала, что это время благодарности. Что ребёнок, выросший на твоих руках, однажды сядет рядом, обнимет, скажет: «Мам, спасибо».

Но никто не предупреждает, что старость может оказаться экзаменом. Последним и самым жестоким.
Не на выносливость — на достоинство.

Сын пригласил ко мне юриста, чтобы я «оформила» на него дом, приговаривая:
— Мам, ну тебе-то он зачем теперь?

На моём старом, натёртом до блеска журнальном столике осталась визитка. Белая, плотная, с золотыми буквами:
«Юридическая помощь. Все вопросы собственности».

Они ушли час назад. А визитка осталась — как доказательство. Как издёвка.

Я сижу в своём кресле, том самом, что мы с покойным Сергеем покупали ещё при Союзе, и не могу шевельнуться. В квартире звенит тишина, густая, будто вата. Только холодильник на кухне гудит, как будто жалуется.

Вчера Игорь, мой сын, позвонил. Голос — мёд.
— Мамочка, привет! Завтра заеду, ладно?

Я обрадовалась. По-детски, глупо. Он ведь редко наведывается. У него дела, проекты, жизнь.

Пришёл сегодня. Не один.

Я открыла дверь. Игорь — уверенный, ухоженный, пахнет дорогим одеколоном. А за ним — мужчина в костюме, с папкой.

— Мам, здравствуй! — он чмокнул меня в щёку. — Это Виктор Петрович. Мы по вопросам документов.

Я растерялась. Какие документы у меня, у шестидесятипятилетней вдовы?

— Проходите…

Мы уселись в гостиной. Я — на диван, они — напротив. Виктор Петрович достал бумаги.

— Мам, не волнуйся, — заговорил Игорь. — Это просто формальность.

Юрист кивнул.
— Анна Павловна, ваш сын хотел бы уточнить вопрос собственности…

— Мы хотим оформить дарение, — перебил Игорь, улыбаясь так, будто предлагал мне абонемент в санаторий.

Я замерла. Дарение. На дом. На мой дом, где прошла вся моя жизнь.

— Игорь, я…
— Мам, ну послушай. Это ведь только бумага. Чтобы потом не было лишних хлопот. Налоги, оформление… А так — всё просто. Ты остаёшься жить, ничего не меняется!

Ничего. Не. Меняется.

Я посмотрела на него — и впервые увидела не сына. А человека, которому я мешаю.

— Зачем такая спешка, Игорёк? — спросила я. — Ты же у меня один.

— Ну, мало ли что, мама! — отмахнулся он. — Жизнь непредсказуема. А так — порядок. Дом на мне, а ты спокойна.

Я посмотрела на юриста. Тот отвёл взгляд. Ему стыдно. А сыну — нет.

— Я не понимаю, почему сейчас, — прошептала я.

И тут терпение его лопнуло.
— Мам, ну ты же всё равно одна! Детей у меня нет, семья своя. Ну зачем тебе всё это?

Вот она. Фраза. Которая всё перечеркнула.

«Зачем тебе всё это?»

Как будто я — не человек. Как будто я — предмет мебели, переживший срок службы.

Я вспомнила всё.

Как после смерти мужа работала на двух работах, чтобы у Игоря было всё: и репетиторы, и институт, и машина.
Как продала дачу, доставшуюся от родителей, чтобы помочь ему с первым взносом по ипотеке.
Как себе во всём отказывала — в пальто, в отдыхе, в лекарствах — потому что «у сына сейчас трудности».

Я была «удобной матерью». Источником. Который должен был отдавать.

И теперь он пришёл за последним — за домом.

— Анна Павловна, — мягко сказал юрист, протягивая ручку. — Подпишите вот здесь…

Я посмотрела на его палец, указывающий на строку. А потом — на Игоря.

И впервые за всю жизнь увидела в нём хищника.
И откуда-то снизу, из самого унижения, поднялась сила.

— Нет.

— Что — нет? — не понял он.

— Я не подпишу, — сказала я спокойно, но так, что задрожали стекла.

— Мам, ты рехнулась? Это же для тебя!

— Я всё поняла, Игорь, — ответила я. — И не буду.

Он взорвался, закричал, обвинил меня в эгоизме, в неблагодарности.
А я просто сказала:
— Уходите.

Юрист исчез мгновенно. Игорь швырнул визитку на стол:
— Пожалеешь! Останешься одна, как собака!