— Дом? Какой ещё «твой дом»? — Забудь про него. Я его продала.

— Дом? Какой ещё «твой дом»? — Марина даже не изменила интонации. Словно речь шла о ненужной вещи, которую выкинули на помойку.

— Мам… бабушкин. Она ведь говорила, что он для меня. Ты ещё жильцов туда селила. Разве не помнишь? — Виктория ощутила, что язык словно сковало, слова давались с трудом.

— А-а… тот дом. Так он никогда и не был твоим, — мать пожала плечами, будто речь шла о пустяке. — Забудь про него. Я его продала.

Эти слова ударили сильнее, чем если бы её оскорбили. У Вики в груди что-то оборвалось, словно тонкая нить. Она не сразу поняла смысл сказанного, но тело отреагировало быстрее: сердце застучало гулко, руки похолодели, ноги подогнулись. Она машинально опустилась на край дивана, чтобы не упасть.

— Как… продала? — одними губами выдохнула она.

— Обыкновенно. Нашёлся покупатель, подписали бумаги. Артём остался без машины, а без неё ему никак. Надо было брать новую.

«Без машины… ему тяжело. А мне? Мне разве не должно быть тяжело без будущего, без надежды?» — мысли захлестнули её, но вслух она ничего не сказала.

Она уронила телефон, закрыла лицо ладонями и попыталась вдохнуть глубже. Но воздух был вязким, будто ею кто-то управлял, сжимая горло. Внутри всё рвалось на крик, но ни один звук не сорвался.

Перед глазами сразу возникло прошлое. Бабушка в любимом платье, в очках, улыбается. Сухими ладонями гладит Вику по голове и говорит, с хитринкой в голосе:

— Вот подрастёшь, внученька, будет у тебя крепость. Надёжная. Чтобы чувствовала себя в безопасности. А потом вспомнишь меня добрым словом.

Вика тогда не понимала, о чём речь. Ей было двенадцать, и она жила мечтами о куклах и прогулках. Она кивала рассеянно, не представляя, что эти слова однажды станут её последней опорой.

И теперь эта опора рухнула.

Она вспоминала, как после похорон мать сказала спокойно, даже слишком спокойно:
— Дом я оставляю на себя. Так надёжнее. Я буду сдавать его, следить за счётами. А потом, когда ты повзрослеешь, перепишем на тебя.

Тогда Вика поверила. Как же было не верить? Это ведь мама. Единственный близкий человек.

Когда пришло время выпускного, она робко попросила:
— Мам, можно я с подругой поселюсь в доме? Мы вместе будем платить за коммуналку, и я начну взрослую жизнь.

Она была уверена, что это простая формальность. Но Марина резко оборвала её мечту:

— Какая самостоятельность в восемнадцать? Ты на что жить собралась? Учёбу с работой не совмещают. Подруга уйдёт к парню, и что тогда? Опять я должна спасать?

Вика чувствовала, как сердце проваливается в пустоту. Она сжала кулаки под столом, чтобы не расплакаться. Всё внутри протестовало, но слов не нашлось.

Мама предложила альтернативу: поступить в другой город, где дают общежитие. Вика тогда обняла её с благодарностью. Думала: «Вот оно, счастье».

Первые месяцы действительно казались счастьем. Она жила студенческой жизнью, строила планы. Но вскоре деньги от матери стали приходить позже, потом их стало меньше.

— У стоматолога была, — оправдывалась Марина. — Потратилась. Нам придётся ужаться.

А потом появился он. Пётр. Женатый, «в разводе». Но развод этот почему-то никак не завершался.

Вика терпела бесконечные жалобы матери:
— Представляешь, попросил денег, чтобы сводить детей в парк! А я-то тут при чём?

— Мам, и ты дала? — шёпотом спрашивала Вика.

— Ну а что делать? Сейчас мужиков нормальных не найти.

«Нормальных? Нормальный — это тот, кто сидит у тебя на шее?» — хотелось закричать, но она знала: если скажет, мать разозлится.

Когда на третьем курсе мать сообщила, что её уволили и теперь Вика должна справляться сама, девушка почувствовала, как внутри что-то сжимается в узел.

«Значит, все обещания были пустыми. Значит, я всегда была одна».

Она устроилась на подработки, ночами сидела модератором в чатах, днём подрабатывала репетитором. Вела чужие жизни вместо своей.

Когда настало время диплома, Вика снова позвонила:
— Мам, надо будет предупредить жильцов, что я заеду.

И услышала сухое:
— Жильцов нет. И дома тоже. Я его продала.

Мир рухнул во второй раз.

Но у неё оставалась доля в квартире матери. И в голосе прозвучала холодная сталь, когда она сказала:

— Мам, я собираюсь продать свою часть.

— Ты что, с ума сошла? Это же моё!

— А дом бабушки был моим. Ты лишила меня его. Теперь я лишаю тебя покоя.

Разговор перешёл в крик. Вика не стала слушать.

Через месяц на её счёт пришли деньги.

Она сидела у окна, сжимала кружку с остывшим чаем и шептала:
— Прости, бабушка. Я знаю, ты хотела, чтобы мы жили мирно. Но ты научила меня главному: не верить словам, если за ними нет поступков.

Слёзы катились сами. Она не знала, станет ли ей легче. Но понимала одно: теперь её жизнь начнётся заново, без иллюзий.