Я не буду жить под постоянным давлением твоих родственников

— А это, значит, и есть твой… домик, — проговорила Анна Павловна, вытянув шею из машины, как сапёр перед разминированием.

Ольга молчала. В этой фразе было всё — и прищур с подтекстом «самопальные строения в Болгарии и то добротнее», и сардоническое «твой», где в ухо звенело: не наш, не семьи, а твой, отдельный. И, конечно, ударное слово «домик», с ударением, если честно, на «мик». Как будто не коттедж с панорамными окнами и двухуровневой террасой, а халупа с выгребной ямой и единственным удобством — видом на болото.

— Дом, — холодно отозвалась Ольга, вылезая из машины. — Мой. Купленный на мои деньги. Без кредитов, без ипотеки, без твоей помощи.

Она произнесла это всё спокойно, без нажима, но Алексей напрягся. Это его жена. А это его мама. И они снова сцепятся.

— Ну и воздух тут, конечно, чистый, — притворно восхищённо продолжала Анна Павловна, вытаскивая свою дорожную сумку. — Прям хоть лёгкие отмывай. Хотя на этих болотах, говорят, комары как вертолёты. Ночью только и слышно: вжжжззз!

— Это озеро, мама, а не болото, — вмешался Алексей. — И дом нормальный, не переживай.

— Не переживай, говорит! А если с нами что случится? Дороги нет нормальной, магазинов — пшик, аптека в получасе езды! Это ты потом Олечке спасибо скажешь, когда с температурой по этим ухабам прыгать будешь. Ну-ну, живите, конечно, кому как нравится…

Ольга повернулась к Алексею.

— Я просила. Предупреждала. Нет, умоляла тебя — не приглашай её в первый же уикенд!

— Я не приглашал! — жалобно сказал он, пряча взгляд. — Она… сама решила. Сказала, хочет помочь с обустройством.

— А я не могу приехать к собственному сыну?! — возмутилась Анна Павловна, прижав ладонь к груди. — Он тебе что — чужой? С каких пор мать должна просить разрешения у невестки, чтобы увидеть своего ребёнка?!

— Мама… я взрослый. Мне сорок семь, — слабо попытался Алексей, но на том и сдулся.

Ольга уже стояла на крыльце. Новые ботинки, слегка пыльные с дороги, туго натёрли пятку, и теперь она чувствовала, как злость и боль перекатываются в груди, как гравий по стеклу.

— Ты хотела обустроиться? — спросила она, через плечо. — Хорошо. Вон та спальня — пусть будет твоя. Только без самодеятельности, ладно? Я не хочу завтра проснуться и увидеть, что ты перешила шторы или переставила мебель. Здесь всё — так, как я решила. Понятно?

— Ага, — протянула свекровь, уже на крыльце. — Понятно… Ты у нас главная. Мы тут — так… посидеть. Дверь открыта, да?

Дверь была открыта. И в этом была главная ошибка Ольги — метафорическая и практическая. Потому что, если ты купил себе уютный, красивый, идеальный домик мечты, и в первый же уикенд туда вваливается свекровь с чемоданом, банкой солёных огурцов и подругой из соседнего дома — знай, ты проиграл.

Они ужинали втроём. Ольга разогрела куриные котлеты и достала бутылку вина, но Анна Павловна только поджала губы:

— Оль, а нельзя было что-то свежее приготовить? Ну, например, супчик? Или рыбку на пару? У меня после жареного потом всю ночь печёт…

— Это не жареное, а запечённое, — буркнула Ольга. — И у нас здесь никто никому ничего не должен. Голодна — на кухне есть всё. Холодильник вот. Плита тоже. Пользуйся.

Анна Павловна вздохнула, театрально. Алексей жевал в полной тишине.

— Знаешь, Лёшенька, я всё думаю, — начала она наконец. — А ты уверен, что вот это — оно того стоит? Этот… отшельнический быт? Ты же раньше любил шум, гостей. А тут — даже телевидения нормального нет! Ни «Культуры», ни новостей.

— Есть интернет, — хмыкнула Ольга. — Там и новости, и культура, и даже лекции по философии, если скучно.

— Да-да, — не унималась свекровь. — А раньше было по-другому. Вон у твоей сестры — дом в городе, четыре комнаты, и всё родные. Все рядом. А ты… всё по горам да лесам, с женой, которая тебе указывает, как жить!

Это была последняя капля. Не потому что сказала глупость — нет. Потому что в третий раз за день посмела вмешаться. Превратила их мечту в казённую коммуналку с претензией.

Ольга встала, убрала тарелку. Медленно, очень спокойно.

— Анна Павловна, — проговорила она, — вы приехали ненадолго, правда? Потому что я надеялась, что первые выходные в новом доме мы с Алексеем проведём вдвоём.

— Ну это неуважение уже, — задохнулась свекровь. — Я мать! Мне нельзя просто так взять и уехать! Ты что, меня выгоняешь?

Ольга посмотрела на неё долго. Потом — на Алексея. Он сидел, как камень. Даже не посмотрел на неё.

— Нет, — ответила она. — Я просто хочу жить в своём доме. По своим правилам. Я слишком много работала, чтобы сейчас объясняться на тему «кому можно сюда приходить, а кому нет».

— Ах вот как… — шепнула свекровь, и глаза её вспыхнули. — Ну ладно. Хорошо. Я запомню. Я всё поняла.

Она поднялась. Подошла к чемодану, тяжело потянула его к двери.

— Мама, подожди, — тихо сказал Алексей. — Ну зачем ты…

— Пусть, — отрезала Ольга. — Пусть всё будет так. Как она поняла.

Но на следующее утро свекровь не уехала.

Она вытащила кресло на веранду, накинула на колени плед и достала вязанье. Под его шелест и радиопомехи «Маяка» дом наполнился зловещей тишиной.

Ольга на кухне делала кофе и смотрела, как по стеклу отпечаталась паутина чужого присутствия. У этого дома должна быть душа. Тихая. Сдержанная. Своя. А пока — здесь хозяйничал кто-то другой. И она чувствовала это всем телом.

И в воздухе, между слов, между взглядами — сгущалось.

Ольга всё ещё стояла у окна. Солнце было высоко, но тёплый свет не мог прогнать холод, который заполнил её сердце. В голове было полно мыслей, но они все сливались в одну большую туманную кучу. Она чувствовала себя, как в клетке, и по её шее начинала медленно ползти злобная мысль: А если это так будет всегда?

Алексей, как всегда, в своих раздумьях был беспомощен. Он сдерживал эмоции, скрывая их за туманным взглядом и безмолвными жестами. Но именно эти молчаливые реакции доводили Ольгу до нервного срыва. Почему он не мог хоть раз встать на её сторону? Он всегда стоял между ней и его матерью, как некто, кто боится расставаться с детскими игрушками.

Ольга снова посмотрела на свекровь, которая сидела на веранде с вязанием. Как же она могла думать, что в дом, который Ольга приобрела на свои деньги, можно приходить и жить по своим правилам? Как будто этот дом — общежитие, где все имеют право на место и на собственное мнение.

— Алексей, я серьёзно, — наконец сказала Ольга, поворачиваясь к мужу, который в очередной раз сидел на диване с телефоном в руках. — Ты хочешь сказать, что она у нас теперь жить будет? Вязать?

— Ты же знаешь, она не останется. Всё будет нормально, — ответил он, не поднимая глаз.

— Она не останется? Вот так? Просто уедет и всё? Ты уверен? Потому что я вижу, что ей совсем не нужно уезжать. Ей нужно только всё контролировать! Ох, Алексей, ты же даже не понимаешь, как это всё устроено! Это не просто один визит на пару дней. Это так не работает. Ты это понимаешь вообще?!

Ольга оборачивалась к нему и снова ощущала холод. Он стоял с абсолютно пустым взглядом, не знающе опустив руки. Она знала, что он не будет защищать её. Потому что на каждое её слово был только один ответ: «Не переживай». Успокойся. Всё наладится.»

— Ольга, я с тобой. Ты это знаешь. Просто… это мама. Твоя свекровь. Ты ведь понимаешь, что она переживает за меня. И это не просто её характер, это… она привыкла так жить, ты же сама говорила.

— Она привыкла вмешиваться в нашу жизнь! Она думает, что имеет право распоряжаться всем, включая моим домом! — её голос начал звучать с нотками отчаяния. — Ты, как всегда, между двух огней. Почему ты не понимаешь, что я тут тоже человек, а не просто пустое пространство, которое нужно заполнять её просьбами и требованиями?

Она смотрела на него, но его глаза снова блуждали по комнате, не в состоянии сосредоточиться. Он не хотел или не мог понять её переживания. Ольга чувствовала, что эта пустота между ними растёт с каждым днём.

Но тогда, как по заказу, раздался стук в дверь. Ольга встала. А вот Алексей, по привычке, так и остался на диване. Она пошла открывать.

На пороге стояли Анна Павловна и её младшая дочь, золовка Ольги, Света, с двумя большими чемоданами и пластиковыми пакетами с едой.

— О, наконец-то! — произнесла свекровь, её голос был полон театрального волнения. — Мы вот с Светочкой приехали с вещами. Поставим на кухне, а то какие-то неудобства. В холодильнике места нет, да и погреб маловат, но, как всегда, справимся.

— Что?! — Ольга закрыла дверь за собой, нервно облокотившись на неё. — Это что, опять вы?!

Анна Павловна улыбалась, как на фото из старого альбома. Мол, вот вам, мол, и сюрприз. А Света даже не пыталась скрывать своё восхищение этой планомкой.

— Ну что, ты не рада? Мы думали, что лучше с ночёвкой приехать, помочь. Так и быть, заодно и с дочкой проверим, как вы тут обустроились, всё ли хорошо?

— Не хочу, чтобы вы тут обустраивались! — рявкнула Ольга, не скрывая раздражения. — Я просила вас не приезжать без предупреждения!

— Ну хватит, Ольга, — заступился Алексей, выходя из кухни. — Ты чего так переживаешь? Мы же всегда друг друга поддерживали.

Ольга схватила телефон и набрала номер такси.

— Я не переживаю. Я просто больше не могу это терпеть! Я просила, умоляла тебя! Я не буду жить под постоянным давлением твоих родственников, и, честно говоря, я устала оправдываться перед вами за то, что я купила этот дом! Он мой, и я хочу, чтобы он был таким, каким я его хочу видеть! Без вмешательства и без требований.

Анна Павловна только поджала губы и посмотрела на Свету.

— Ты слишком много говоришь, Оля, а слушать тебя уже просто невозможно, — сказала она, не скрывая обиды. — Ты для нас слишком важна, чтобы бросать семью. Ты ведь не одна! Скажи спасибо, что я заехала, а не заперлась на своём участке.

— Я запираю двери только от вторжения! — Ольга вернула телефон в карман. — И скажите своим чемоданам, что тут не будет места. Вы можете быть в другом месте. Но не в моём доме!

— Ну, вот и поехала в разнос, — подытожила свекровь, усаживаясь на диван.

Не дождавшись ответа, Ольга схватила их чемоданы и спокойно поставила их у двери.

— Не могу больше. Понимаешь? Я не буду больше говорить. Я не могу.

Алексей не шел, не двигался. Он просто стоял, безмолвный, как всегда.

— Ты или с ними, или со мной, — тихо сказала Ольга. И затем, не дождавшись его ответа, вышла в другую комнату.

Тишина в доме звучала по-особенному. Покой, который когда-то был у неё в душе, исчез, и в нем, кажется, поселилось нечто тёмное. На этот раз она не собиралась ничего прощать.

Утром всё было не так. Будто кто-то за ночь вывернул дом наизнанку — не физически, а энергетически. Ольга чувствовала это кожей: в углах поселился холод, двери скрипели чуть громче, чем обычно, даже кофе на вкус стал более горьким, чем всегда. Не потому что что-то случилось. А потому что ничего не случилось.

Анна Павловна не уехала. Света осталась. Алексей всё ещё молчал. А это, пожалуй, и было самым пугающим.

Он вёл себя как человек, попавший в зону между двух магнитных полей — настолько слабых, что они не притягивают, но достаточно сильных, чтобы парализовать.

— Доброе утро, — услышала Ольга голос свекрови. — Мы тут со Светочкой пирог испекли. С вишней. Натуральной. Не магазинной, между прочим, с дачи моей подруги.

Пирог стоял на столе, источая аромат детства, маминых рук и летних каникул. Но в этой кухне он был чужим. Как и все они.

— Спасибо. Не надо, — ответила Ольга, не оборачиваясь.

— Ну и ну, — протянула Света, поднимая бровь. — У тебя что, аллергия на доброту?

Ольга медленно повернулась. Её голос был тихим и ровным:

— У меня аллергия на людей, которые путают гостеприимство с вторжением.

Света закатила глаза. Анна Павловна театрально вздохнула. Алексей вошёл на кухню и, как всегда, сделал вид, что ничего не слышал. Поставил чайник, достал кружку. Ту самую, любимую, что Ольга выбирала с ним вместе на рождественской распродаже. С оленем.

— Лёш, ну скажи уже хоть что-нибудь, — обратилась к нему Ольга, с трудом сдерживая голос. — Мы живём в доме, где я не могу спокойно пройти из спальни в ванную, не наткнувшись на твих родственниц. Мне это не смешно.

— Так ты у нас королева, что ли? — фыркнула Света. — Все должны исчезнуть, когда ты проходишь?

— Свет, иди, — тихо сказала Ольга. — Просто иди отсюда. Сейчас. И не смей со мной говорить в таком тоне.

Та хотела было что-то сказать, но свекровь молча жестом остановила её. Мол, не стоит. Ольга же продолжала смотреть на Алексея.

— Ты слышишь? Я живу с ними. Не просто ужинаю. Живу. И это уже не дом. Это уже что-то другое. Как будто… как будто кто-то вырыл яму посреди моей души и поселил туда свою мебель. С кружевными занавесками.

Алексей молчал.

— Если ты сейчас не скажешь ни слова, — продолжила она, — я уйду. Не навсегда. Но на столько, насколько нужно, чтобы вернуть себе себя.

Он поднял голову. Посмотрел на неё. Медленно, устало.

— Ты перегибаешь, Оль. Серьёзно. Это всего лишь пара дней. Всего лишь моя мама и сестра. Они потом уедут. Ну что ты так…

— Нет, Лёша. Это не пара дней. Это наша жизнь. Это то, как ты позволяешь людям заполнять её без спроса. Это про границы. Про уважение. Про нас.

Он пожал плечами. Словно бы хотел сказать: ну, прости, не могу иначе. И в этом — была вся суть.

Ольга ушла в спальню, закрыла дверь и легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Её дом, её крепость, её гордость — стал ареной. Не поле боя даже — ареной. Где она вроде бы и боец, и зритель, и уборщица, убирающая за чужими танцами на нервах.

Часа через два она вышла. Пирога уже не было. На веранде смеялись. Алексей читал что-то в телефоне. Анна Павловна и Света обсуждали рецепты и перешёптывались — как будто ничего не произошло. Как будто её просто не существовало.

И в этот момент в груди у Ольги впервые за долгое время стало абсолютно пусто. Даже не больно. Пусто.

Тогда она собрала сумку. Несколько вещей, ноутбук, зарядку, паспорт.

Проходя мимо кухни, она тихо сказала:

— Я уезжаю. Возвращаться пока не буду. Надеюсь, вы все проведёте время здесь прекрасно. Без меня.

Они обернулись. Алексей встал. Хотел что-то сказать. Но не сказал. Потому что не знал — что.

И это было всё. Этого — хватило.

Она захлопнула за собой дверь.

Дорога уходила в июнь, пыль под ногами оседала ровно и бесповоротно. Где-то вдали кричали чайки, и это звучало, как свобода.

С того дня Ольга впервые снова дышала полной грудью.

Но самое интересное было впереди.

Источник