Когда встаешь к холсту, все негативные мысли нейтрализуются, ты становишься сильнее. Уверен, именно...
Роман Ляпин Даниил Конторович/из архива Р. ЛяпинаКогда встаешь к холсту, все негативные мысли нейтрализуются, ты становишься сильнее. Уверен, именно творчество лечит от любых депрессий.
— Однажды в пятом классе нам дали задание изобразить дома что-нибудь на свободную тему. У родителей имелся альбом по истории искусств, и в нем мне приглянулась «прикольная» картина Боттичелли — «Рождение Венеры». А на другой странице — фрагмент, голова богини. Я тщательно ее срисовал. Видимо, получилось убедительно, поскольку, когда принес работу на урок, никто не поверил, что я справился с ней без посторонней помощи. Мне стало ужасно досадно, что заподозрили в обмане. Ведь я так старался!
На самом деле в детстве меня несильно увлекало рисование. Я ведь хорошо пел, даже был солистом хора мальчиков Ленинградской капеллы. В старших классах освоил гитару и пытался дудеть в саксофон, но как-то не пошло, да и времени на все не хватало... Однако учительница что-то во мне разглядела и классе, кажется, в седьмом — ее предмета у нас в программе уже не было — сказала: «Роман, тебе ни в коем случае нельзя бросать рисовать, если хочешь, будем и дальше заниматься». И я вечерами бегал к ней домой, мы рисовали, говорили об искусстве, смотрели репродукции — у нее была колоссальная библиотека.
Когда собрался поступать в «Муху» (ныне Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица. — Прим. ред.), испытал восторг от самой возможности находиться в этих прекрасных стенах, поскольку считаю здание академии одним из красивейших в городе. В моей жизни тогда появился важный человек — художник Михаил Михайлович Гоптарев, он стал наставником, подготовил к поступлению и сильно повлиял на многие мои дальнейшие решения.
В «Мухе» я отучился три года, а затем уехал в Италию с выставкой. Первый визит во Флоренцию, 1991 год из архива Р. Ляпина
«Венеция. Вдали от карнавала», 2018 год из архива Р. ЛяпинаВ тот период я подробно познакомился с творчеством Михаила Врубеля и считаю его одним из своих кумиров. Еще очень нравился Николай Фешин, много о нем читал, изучал его стиль — первооткрывателя и новатора в фактуре, работавшего с вибрацией мазка, глубоко понимавшего композицию. Невероятно впечатлил Федор Васильев, он прожил всего двадцать три года, но все, что сделал, — гениально. Также в студенчестве увлекался Джексоном Поллоком, Густавом Климтом.
Увы, академическое образование увлекло ненадолго, меня обескураживала необходимость подстраиваться под учебный процесс. Я вообще с детства не люблю под кого-то или что-то подстраиваться. Как отношусь к разного рода учебным заведениям — объемный вопрос, скажу лишь, что создал свою школу, где совершенно иные принципы, не академические.
В «Мухе» я отучился три года, а затем уехал в Италию с выставкой. Преподаватель композиции Владимир Андреевич Горский посоветовал: «Рома, хотя бы получи справку о неоконченном высшем. Пригодится».
Я довольно успешно выставился в Риме, попал, как говорится, в струю: шла перестройка и ко всему русскому возник огромный интерес. Итальянцы раскупили все мои картины, которые привез.
В Италии у меня вдруг обнаружились незаурядные способности к языкам: года три говорил на английском, потом перешел на итальянский, и никому даже в голову не приходило, что я иностранец. До сих пор встречая итальянцев, спокойно с ними болтаю, хотя лет пятнадцать как перебрался обратно.
В Италии я открыл для себя Уильяма Тернера, вдохновился его колоритом и в какой-то момент вдруг понял, что он смотрел на мир через призму тех же эмоций, что и я. Тернер писал сердцем: не детали, а состояние.
«Мост Святого Ангела. Зима в Риме», 2018 год. (Прямо за мостом — тот дом, в котором я снимал свою первую квартиру.)Эта картина скоро будет выставлена на аукционе Sotheby’s из архива Р. ЛяпинаЯ много ходил по музеям — не только в Риме, но и в Венеции, Флоренции — и был совершенно потрясен Микеланджело, Караваджо. Эти открытия тоже сказались на дальнейшем творческом пути.
Мне оказался близок Марио Скифано, я застал его еще при жизни. Он был довольно специфическим человеком. Эпатажным, на грани. О таких обычно говорят: городской сумасшедший.
Вообще, художник на протяжении творческого пути сталкивается с огромным количеством информации и, хочет он или нет, всегда находится под влиянием того, что видит и с кем общается. Но своим студентам я говорю: «Кто и как бы на вас ни влиял— важно не забывать, что вы это вы. Если же что-то вдохновляет и затрагивает душевные струны — надо к этому очень бережно относиться...»
— На что потратили первые большие гонорары?
— Гонорары большими можно назвать с натяжкой, но на фоне друзей-коллег выглядели они существенно. Купил какую-то машину, а как потратить остальные свалившиеся деньги, не знал. Я ведь не имею вредных привычек: в казино не играю, наркотиками не балуюсь... Просто жил ни в чем себе не отказывая.
В Риме поначалу поселился у моста Святого Ангела, в самом центре. Потом переехал в небольшую квартирку в удивительном доме, густо увитом диким виноградом. У меня имелся свой садик и миллион кошек, которые вечно там болтались. Впервые увидев это место, сразу им заболел. Квартирка была двухуровневой, в ней все время толклись гости — кто-то приезжал, кто-то уезжал. Мы выставляли в садик диван и столик с пятилитровой бутылкой вина, общались, играли в «Мафию», бренчали на гитаре, жарили мясо, ели спагетти. Кстати, я хорошо их готовлю.
К слову, в Италии успел поработать моделью. Рекламировал автомобиль «ягуар», снимался в ролике про всем известную минеральную воду. Забавно, что итальянцы иногда путали меня с актером Расселом Кроу, даже просили вместе сфотографироваться. Помню, две американки подошли у Колизея и чуть не завизжали от восторга. Но едва я открыл рот и заговорил на ломаном английском, их иллюзии улетучились...
Работа с моделью, 1998 год из архива Р. Ляпина— Почему вернулись в Россию, раз в Риме было так прекрасно?
— Наверное, настало время «собирать камни». В Петербурге родилась дочь, и как бы комфортно ни было человеку за границей, он все равно там гость. Однажды я тупо проспал самолет и несколько месяцев просидел в Питере — с семьей, с ребенком. С тех пор стал все дольше оставаться на родине, летал в Италию лишь решать вопросы. Потом сдал свою римскую квартиру студентам, раздарил вещи (наверное, в Риме осталось около двухсот пятидесяти картин), отправил контейнер с самым дорогим в Питер и окончательно вернулся. Вот, собственно, и все.
— Как я поняла, с «Мухой» в конечном итоге не сложилось?
— Больше я туда не возвращался. Пришло иное осознание себя в профессии. Видимо, сдвинулись приоритеты. Думаю, художник ценен тем, что не пытается кому-то нравиться, а гнет свою линию. Рынок современного искусства устроен специфически: если аудитория, настроенная тебя покупать, обывательская, то человек подыскивает симпатичную картинку, которая будет висеть на стене, — красивый пейзаж, натюрморт и так далее. А когда делаешь то, что нравится тебе, а не обывателям, это другое, и оно чувствуется. Есть там своя энергетика (хоть и не люблю этого слова). И из-за личной эмоции художника его картины растут в цене.
Эмоции и чувства отражаются на холсте так же реально, как и техника исполнения. Все это влияет на стоимость полотна. Когда у вас перехватывает дыхание или комок в горле, знайте: это не отражение техники, а те эмоции, которые подарил вам художник.
— В Риме вы ведь не только работали, но и учились?
— Там обучение было краткосрочным. Я присутствовал на уроках в Римской академии изящных искусств, знал профессуру, и когда на простейшем занятии рисовали голову с натуры, студенты поняли: скорее это у меня можно поучиться. Сначала ребята приходили ко мне домой, чтобы что-то порисовать вместе, потом я получил предложение преподавать. Около шести лет преподавал, но для меня это не предмет гордости — педагогическая карьера никогда не привлекала.
«Питер FM», 2016 год из архива Р. Ляпина— Как же тогда возникла идея создания своей школы?
— Это не идея фикс, а стечение обстоятельств. На выставке в «Эрарте» в 2016 году я провел несколько мастер-классов, и, на мое удивление, собиралось на них человек по триста. После люди подходили знакомиться, интересовались, можно ли взять частные уроки. Я не был к этому готов, объяснял: мол, учиться нужно в Академии. Однако новые знакомые упорствовали. Пришлось организовать собеседование, прямо на мастер-классе я объявил: если есть желающие ухватить на практике вещи, которые мы проговариваем, предлагаю встретиться в мастерской.
Сначала набралась одна группа, позже — вторая... В итоге образовалоcь четыре класса. Занятия проходили раз в неделю по два-три часа (по факту — все часов пять), мы сдружились, стали общаться. Со своими «учениками» я никогда не чувствовал себя преподавателем — мы беседовали как коллеги. Я делился тем, что мне казалось важным, но с наступлением пандемии все это постепенно закончилось... Возобновлять я сам пока не хочу — это очень энергозатратно. Когда «студенты» уходят, чувствуешь опустошение, потому что много отдал. Но были в школе и плюсы: я человек неорганизованный, приходить в мастерскую в определенное время мне лень. В этом смысле ученики дисциплинируют — появляешься заранее, готовишься, что-то пишешь во время занятий. Это мобилизует.
2019 год для меня был ударным: выставка в «Манеже», в Большом зале Союза художников в Санкт-Петербурге, в «Ленинград Центре» в Сочи, две в Москве... Ой, забыл огромный вернисаж на Невском, 62. В общем, столько всего навалилось, что я занятия в школе приостановил. Может, конечно, еще ученика возьму.
Мастер-класс на персональной выставке в музее современного искусства «Эрарта», 2016 год из архива Р. Ляпина— Вы влюбчивый человек?
— Художник должен уметь любить: во-первых, искусство в себе, а не себя в искусстве, во-вторых, конечно, любить женщину, уметь ею искренне восхищаться. Впрочем, это относится не только к художникам. Мне кажется, если художник хочет себя реализовать, у него должна быть Муза в широком понимании слова. Как сказал булгаковский Воланд: «Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжело больны, или втайне ненавидят окружающих». Умение любоваться женщиной, вознести ее на пьедестал, найти внутри себя ресурс стать лучше, пытаться соответствовать и использовать эмоции, которые она вызывает, чтобы открыть в себе нечто особенное, — тоже искусство. Мужчина, по моему убеждению, существо довольно примитивное. Почти всему хорошему и настоящему в области чувств он может научиться лишь у женщины, да и то в довольно зрелом возрасте и при условии, что мужчине повезло встретить такую женщину.
— Вам повезло?
— Мне повезло с самого начала — с мамой. Она весьма незаурядный человек, и мое умение любоваться женщиной не как физическим объектом, а как чем-то уникальным, ее заслуга. Вообще, она мне много чего привила. И в музеи постоянно таскала, я с девяти лет не вылезал из Эрмитажа.
Продолжу мысль: мужчине стоит научиться любоваться женщиной и дорасти до понимания, что можно испытывать удовольствие не от того, что хорошо тебе, а от того, что хорошо ей. Мне кажется, это один из незаменимых факторов творческого успеха, если живешь в состоянии восторга.
У меня были такие женщины. Я знаю, как устроить праздник. Если представить жизнь как витраж, составленный из фрагментов цветного стекла, то я коллекционирую красивые, яркие моменты и наполняю ими свои дни. Но чем заполнить этот витраж, зависит от конкретного человека. У кого-то он блистает драгоценными камнями, а у кого-то стекла сплошь черные и серые. Для того чтобы было ярко и празднично, нужно создавать предпосылки и много работать. Тогда непременно состоятся и встреча с достойной женщиной, и открытие долгожданной выставки, и эйфория от творчества, и цветы, и многое другое...
«Панорама Флоренции», 2016 год из архива Р. Ляпина— Удалось ли вам увековечить свою первую Музу?
— Повторю, мне реально повезло с женщинами, которых встречал и с которыми был близок. Они действительно многому меня научили, впрочем, это взаимно. Первая любовь случилась еще в школе, до сих пор вспоминаю с теплотой попытки написать ее портрет. Наташа сейчас работает директором школы, в которой я учился. Влюбился в нее в одиннадцать лет, в пионерском лагере. Если снять на эту тему артхаусный фильм, получился бы треш. Как я страдал! Наташа первое время вообще не подозревала о моих чувствах, в четырнадцать я чуть не сказал ей, но отнимался язык, когда она входила в помещение. Я впадал в ступор, поэтому просто писал ей письма, но не все отправлял. Как ни смешно, когда об этом вспоминаю, до сих пор щемит в груди. Шансов у меня, конечно, не было: я рос крайне замкнутым мальчиком. Даже не знал, чего конкретно от нее хотел, не мог сформулировать. Наташа была для меня каким-то ангелом, эталоном. В ней было все просто божественно.
Однажды я все же решился. На школьной новогодней дискотеке пригласил ее танцевать. Ощутил ее близость, и меня захлестнула такая эйфория, что когда музыка смолкла, в мороз в одной рубашке ушел домой. А потом долго не мог уснуть — чувства бурлили.
...Ее портрет я все-таки написал, украв фотографию с Доски почета. Фото до сих пор храню в тумбочке. Картина получилась очень большой, не знаю, сохранилась ли она где-то. Мы с Наташей выяснили отношения, когда я уже поступил в институт. Случайно встретились в электричке, оба ехали куда-то за город, и у нас оказалось часа полтора. Я уже был совсем другим человеком, а она ждала моего приятеля из армии. Я не сильно претендовал в тот момент на взаимность, но радовался тому, что смог поделиться своими чувствами.
«Автопортрет», 2016 год из архива Р. Ляпина— Когда вы поняли, что женщин много и не все недоступны?
— Я этого и сейчас не понимаю. Никогда не смотрел на отношения потребительски. Когда кто-то тебя по-настоящему увлекает — это прекрасный момент, он каждый день делает особенным. Вероятно, это видно и в картинах.
— Где вам было интереснее работать — в Италии или в России?
— Когда у человека все нормально в голове, местоположение — фактор вторичный. Ну а если сравнивать эстетические моменты, перебираться из Петербурга в Рим очень любопытно — между городами есть определенное сходство. Да и итальянцы на нас похожи, это факт. С другой стороны, как бы ты ни владел языком, как бы ни одевался, на какой бы машине ни ездил и где бы ни жил, ты все равно там в гостях. Интеграция в Рим — полезный опыт, в том числе из-за массы красивых мест не только в Италии, но и в Испании, и во Франции (там же все рядом — большой плюс). А какая там еда! Что же касается комфорта, который человек испытывает лишь в родном гнездышке... Может, и правду говорят, что лишь русским свойственна ностальгия. И не только тем, кто уехал навсегда, она присутствует, даже если ты покинул родину на время.
— Для России вы дорогой художник? Вас покупают соотечественники?
— Вопрос коммерции довольно скользкий. Художник может назвать любую цену, я тоже не ограничиваю себя. Вообще, правильнее думать — не сколько это стоит, а за сколько тебя реально покупают. Часто мы обсуждаем, как надо продавать свои картины, даже со студентами. Но думаю, художник должен «красить» спокойно и не думать ни о чем, остальное — дело менеджера. Я не стесняюсь своих цен и не считаю их завышенными. Это сочетание моей коммуникабельности, работоспособности и поиска.
Портрет Алисы Фрейндлих, 2019 год из архива Р. ЛяпинаЦенообразование в искусстве — вещь парадоксальная и порой не имеющая рационального объяснения. Чтобы стать интересным для потенциального покупателя, нужно чувствовать свою нишу и то, что ты ее занимаешь обоснованно. У покупателей есть азарт — сбить цену. Не потому что денег жалко — человек так проверяет тебя на вшивость. Если художник ведется и уступает, потом поднять цену очень сложно. Китайцы, кстати, любят торговаться. Ты объявляешь цену, а они сразу предлагают в два раза меньше. Как не остаться без еды, потому что ты слишком задрал цену, и при этом не продешевить, определяешь со временем и с опытом.
К факторам, влияющим на цену, относится и репутация. Если ты выставлялся в знаковых местах, будь то «Манеж» или галерея Зураба Церетели, это определяет статус. А если Академия художеств присваивает тебе определенное звание... Китайцы вот сразу спрашивают: «Вы академик? Вы профессор? А вы заслуженный? А вы народный?» Коллекционеры любят перечислять регалии. А если уж твои произведения попадают к сильным мира сего... Президенту несколько раз дарили мои картины на день рождения. В прошлом году президент подарил мою картину премьер-министру Индии Нарендре Моди. Я спросил у организаторов форума:
— Почему мою?
— Мы провели исследование, искали наиболее популярного и востребованного художника. Выяснили, что Стинг имеет в своей коллекции вашу картину.
Я обожаю Стинга, но ему ничего не предлагал, и как картина попала к музыканту — не знаю. У Элтона Джона есть моя картина, но я ему тоже ничего не продавал.
Есть еще крайне важный фактор. В Москве принято дарить оригинальные подарки, и если это небожители (бизнесмены или политики), понятно: они люди состоятельные. Что подарит человеку, у которого все есть, тот, у которого все тоже есть? Удивить чем-то невозможно.
Портрет Валентина Гафта, 2019 год из архива Р. Ляпина— Давай подарим картину.
— А чью?
Открывают журнал, смотрят популярных... Это тоже репутационный момент, но для меня не повод — везде мелькать и хвастаться.
У художника всегда должен быть готов ответ по цене, а если он начинает мямлить, это провал. Мои картины стоят дорого, хотя всегда можно поторговаться. И опять же, с чем сравнивать. В Америке я зашел в одну галерею — работы там начинаются от миллиона шестисот тысяч долларов. А у меня всего одна работа стоит миллион — «Автопортрет». Но она в принципе не продается, она мне дорога.
— Что вы чаще всего пишете?
— Меня привлекает изображение пространства, особенно урбанистического, городского, с какой-то высокой точки. С того ракурса, который не является повседневным. Мы же ходим по земле, суетимся постоянно, но едва оказываемся на берегу моря, на высокой башне, нас посещает другая эмоциональная волна. Просто обожаю забраться куда-то повыше и смотреть на мир... В юности я увлекался альпинизмом и для себя открыл: в высоких местах есть какие-то магические нотки, рациональным путем их сложно объяснить и расшифровать.
Особенно красиво, когда город в пограничном состоянии — на рассвете или к вечеру, когда его окутывает дымка, только-только зажигаются огоньки и небо не плоское, а объемное... Но высота — не единственное, что завлекает. Сейчас вот накинулся на море — не так давно был на Мадейре. Точнее, там не море, а океан. Я останавливался в гостинице, где жил и писал свои акварели Черчилль. Восторг! А вообще, сюжетная палитра у меня широкая. В работе одновременно может быть по пятьдесят — сто холстов. В мастерской сейчас семьсот работ, но из них только треть завершена. Я, кстати, и портреты писать люблю — небольшие.
«Ольховая аллея», 2016 год из архива Р. Ляпина— Вот вы упомянули про увлечение альпинизмом. Но ведь и на бильярде недурно играете?
— В Милане в 1997-м выступал за сборную России на чемпионате мира. Бильярд — моя третья страсть после живописи и женщин. Я к нему отношусь как к искусству, хотя сейчас играю редко. Как-то играли и с Гришей Лепсом, и с Агутиным. С Леней играли целую ночь, выпили ведро водки, я выиграл половину его гонорара от концерта. Анжелика Варум тоже хорошо играет. Играл я и с ювелиром Андреем Анановым, вот он играет действительно круто.
— Вы были знакомы с Валентином Гафтом, Олегом Табаковым, Галиной Волчек, писали их портреты.
— С ними меня когда-то познакомил один из близких друзей — директор московского театра «Современник». Портрет Галины Борисовны остался у нее, а Гафта и Табакова у меня — я их брал на выставку в «Манеже». К слову, писал не только актеров, но и музыкантов. По заказу Максима Фадеева — портреты его самого и отца. Вообще, портретный жанр — не мой конек, но интересно писать тех, кого считаю незаурядными личностями.
— Говорят, что человек, однажды познавший радость творчества, уже никогда ни на что это не променяет. В вас эти слова откликаются?
— Это не просто слова. Радость творчества — действительно главное. А признание и комфорт, который ты можешь себе позволить, — следствие. Момент счастья, когда что-то получилось и когда ты сделал то, о чем даже не мечтал, бесценен. Еще думаю, что художник пишет свои лучшие картины до того, как его признали. Это сейчас говорю кокетливо: «Да что вы, я только начал!» Но момент, когда ты пишешь, не думая, что сколько стоит, не думая о том, как это должно быть, а тебя ведет лишь детское ощущение кайфа от того, что ты просто наслаждаешься процессом и балуешься красками, неповторим. Когда же начинаешь задумываться, сколько чего стоит, что-то неуловимое теряется. Когда твоя подпись продается за тысячи, огромный соблазн залениться и решить: «Да хватит писать, можно расслабиться». Тут-то и начинается риск: когда художник чувствует себя важным.
К слову, я писал не только актеров, но и музыкантов. Вообще, портретный жанр — не мой конек, но интересно писать тех, кого считаю незаурядными личностями Андрей ФедечкоНо это не про меня, надеюсь. Я до сих пор в себе сомневаюсь. Да и живу крайне скромно, не выпячиваюсь. Есть лишь одна слабость — спортивные машины, и то не езжу на них постоянно. По большому счету, понтов особых нет. Многие думают: если успешно продаю картины, значит — миллиардер. Да ничего подобного. У меня есть родители, близкие родственники, друзья, их проблемы... Сказать обо мне «не знаю, куда девать деньги» — точно нельзя.
— У вас бывают творческие кризисы?
— Выражение «творческий кризис» все понимают по-разному. Часто мои коллеги оправдывают этим собственную лень. Но если ты художник, то должен писать, у тебя в этом потребность. И даже если в какой-то момент накрыло — пиши. Бывает, и у меня несколько дней выпадает из творчества. Помню, после выставки в «Манеже», которая практически оказалась военной операцией, я страшно устал, сел и решил: вообще не хочу ничем заниматься. Однако прошло время и все вернулось на круги своя.
Когда встаешь к холсту, все негативные мысли нейтрализуются, ты становишься сильнее. Уверен, именно творчество лечит от любых депрессий. К тому же вокруг меня постоянно кипит жизнь. Как сказал Игорь Куберский: «Ценность прожитого оценивается плотностью воспоминаний». Сам я лишь раз попадал в глубоко кризисную ситуацию, в 2006 году, но это уже пройденный этап и хороший урок.
— Сейчас вы влюблены?
— Скажем так: если выпадает счастье проходить какой-то отрезок жизни с женщиной, которая мне интересна и которая на химическом, подсознательном уровне сильно притягивает и волнует, стараюсь относиться к этому очень бережно. Как и любой мужчина, выхожу за рамки (ведь нет идеальных людей и идеальных отношений). Но я осознал, что лучше меньше, да по-настоящему, чем так, как, к сожалению, многие знакомые и коллеги, которые не нагулялись. Меня сейчас интересует уровень и качество отношений. Как уже сказал, мне нравится устраивать людям, которые мне интересны, праздник. Но этот праздник я сам должен заслужить. Нужно сидеть в мастерской и долго работать, чтобы появилось ощущение, что ты достоин чего-то незаурядного.
— Расскажите о своем «Автопортрете». Почему на нем вы так абстрактно выглядите?
— Автопортретов у меня несколько... Тема этого — внутренний конфликт. В человеке вечно борются два начала — светлое и темное, и внутренние демоны постоянно пытаются победить его ангельскую природу. Я не исключение... Это внутреннее бурление происходит постоянно, и однажды оно вылилось на холст. Автопортрет, о котором вы спросили, — попытка изобразить впечатление, оголенные нервы. То, что внутри, не может остановиться, и если останавливается — смерть. А пока движется, пока идет внутренний процесс — это жизнь и счастье.
Статьи по теме:
Комментарии (0)