Александр Фадеев, автор романов «Разгром» и «Молодая гвардия», родился 120 лет назад, 24 декабря 1901 года. Он всегда был на виду. А вот о его смерти спорят и поныне.
Вот и все. Бумаги перебраны и приведены в порядок. Даже карандаши сложены. Хорошо. Потом скажут — допился до чертей. Он усмехнулся. Пусть говорят. Он не пьет уже две недели, трезвея страшно и мучительно. Там, в пьяном полуобмороке, было проще. В мире, где нет полутонов, отвратительно.
Он помнил, как однажды утром, умывшись, поднял голову и взглянул в глаза своему отражению. Смотрел с минуту, а потом заплакал, как ребенок от испуга. В зеркале он был все тем же Сашкой, чистым и неиспорченным, мечтающем о славе. Тут же был не он, а Александр Александрович — шикарный, красивый, с копной волос, познавший многих женщин и славу. И умирающий каждый день от разочарования в самом себе.
Как это могло случиться с ним? Где и когда все пошло не так? «Будете продолжать так же, растеряете талант!» — сказал ему когда-то Горький. Что он имел в виду? Тогда Саша не понял. Начал понимать потом…
Револьвер холодил руку. Он убрал его в ящик стола — не время. Встал, подошел к окну. Весной птицы начинают петь в три утра. Вот, проснулись. Значит, скоро рассвет. Он в мае красивый…
Совесть. Единственное не спящее на земле существо, живущее внутри, под кожей. С ней можно договориться, да получается не у всех. У него не получилось. Он замер, прижавшись лбом к стеклу, и заплакал. Нет, невыносимо много боли.
Саша Фадеев родился в конце декабря, 24-го. Родители были очень рады, но брак их был недолог: Тоня любила быт, а Александр — революцию. Им оказалось не по пути. Он ушел. Тоня стала жесткой и властной, детей держала в строгости. Саша мать обожал, но и боялся до одури. Позже он шутил: «Боялся и любил я одновременно лишь двух людей — маму и товарища Сталина».
Когда мама вышла замуж второй раз, они переехали из-под Твери на Дальний Восток. Сашку вскоре отправили во Владивостокское коммерческое училище, поселив у родственников, Сибирцевых. От них он и напитался революционными идеями так, что 1917 год встретил как праздник. Из училища его вскоре поперли за подстрекательские речи, когда власть в городе взяли белые, пришлось бежать в леса. Так у партизан появился агитатор по кличке Булыга, выступавший по селам и активно собиравший у населения продовольствие. Потом он окажется волей судьбы в Красной армии, но в комиссарах не засиделся — война подходила к концу, и его отправили делегатом на партийный съезд в Петроград, где едва ли не с поезда он был отправлен на подавление Кронштадтского мятежа.
А там тяжелое ранение в ногу надолго отправило его в госпиталь. Когда Саша поправился, его отправили учиться в Горную академию в Москве.
С разнарядками свыше не спорят, но он был опечален — никакого интереса к горному делу он не испытывал. Но вскоре судьба дала ему понять, что и этот ее виток не случаен, подарив встречу с одной из главных женщин его жизни.
— Землячка! — шепнул ему сосед.
Саша заметил, что все подтянулись и стали будто выше ростом. По коридору шла женщина с жестким, волевым лицом и острым взглядом проницательных глаз. Вокруг нее точно было какое-то силовое поле, в которое страшно было вступить. Она поравнялась с ними.
— Крайкому нужна помощь, завтра, на день. Ты, ты и ты — отпроситесь, сославшись на меня.
…Розалия Землячка, при упоминании имени которой теряли сознание матерые большевики, ему не показалась такой уж страшной. В ту пору она возглавляла Замоскворецкий крайком партии и наведывалась в академию, чтобы привлечь студентов к тем или иным работам. Фадеев ей понравился — исполнительный, четкий. Красивый…
Теперь он учился через пень-колоду, но зато пропадал в крайкоме сутками: учился руководить. Если бы не страх перед всесильной «фурией революции», сотрудники крайкома точно сплетничали бы по углам по поводу ее романа с молодым красавцем. Но все молчали. А она помогала ему. Поддержала в желании попробовать писать, первый его рассказ читала и даже правила. Он отнес его в журнал — там были не рады, уж больно литературно слаб, но напечатали — идеологически безупречен! Когда до окончания учебы оставалось два года, Фадеева отправили на партработу в Краснодар, но вскоре перевели в Ростов-на-Дону. Землячка теперь работала там секретарем Юго-Восточного бюро партии. Да, наверное, она была влюблена… Наверное. А он, скорее, видел в ней мать — властную, грозную. Как бы то ни было, они общались каждый день. Зная о его мечте стать писателем, она пристроила его корреспондентом в газету.
…Стекло было холодным, а капли на стекле — теплыми и солеными. Роза… Он вспоминал, как внимательно она слушала главы его романа «Разгром», давала советы... А потом звонила Микояну, главе Северо-Кавказского крайкома: «У нас тут талант растет, будущий великий писатель, надо бы ему в отпуск творческий!» Микоян сказал, что чутью ее доверяет. Вскоре она уехала в Москву. Фадеев — за ней. Перепечатанный на машинке «Разгром» лежал в портфеле рядом с бритвой и помазком. Он был уверен, что его напечатают, потому что… Потому что это был хороший роман! А не потому что его любила Розалия Землячка… Москве Саша Фадеев вступил в РАПП — Российскую организацию пролетарских писателей. «Разгром» сделал его знаменитым. Гайки закручивались — за писателями нужен был глаз да глаз. В организации Фадеев пришелся ко двору — он был верным сыном партии.
Творчества у рапповцев было немного, много — агитации. Так вскоре он обрел славу как «литературный вождь». Мечтая о повторении славы «Разгрома», он пытался браться за перо, но времени на это не было, и оно ржавело в высохшей чернильнице. Услышав, как язвит Горький по поводу остановившегося в развитии писателя, Фадеев заистерил, взял отпуск, но ничего написать не смог. А вскоре его попросили вернуться — создавался Союз писателей, было много оргработы…
В 1938 году Александр Фадеев возглавил Союз писателей. Работа велась чуть ли не круглосуточно — бумаги, требования Кремля, решение бытовых вопросов. И вроде все было правильно. Только сердце жало — он не стал тем, кем хотел быть.
Во время войны он поработал военкором, но затем был отозван — требовалось написать роман, который прославил бы подвиг героев-молодогвардейцев. Первый вариант романа он написал на одном дыхании, но руководящую роль партии на щит не поднял, и потому переделывал его несколько раз. Когда последняя редакция романа была утверждена, Фадеев напился до забытья. А потом напился еще раз, и еще. Что-то ломалось внутри.
Когда в РАППе он критиковал коллег по перу, он делал это искренне. Теперь — перестал понимать… А ему приходили указания свыше — поспособствовать, прижать, придушить… После разгрома Зощенко и Ахматовой он пил неделю.
«Но ведь ты же не виноват, Саша, — шептала совесть, приспособленка. — Ведь это подковерные игры, интриги между Ждановым и Маленковым, ты лишь исполнитель, все сделано руками Жданова…» «Но палач — я! — кричал он в пустоту. — Я! Не написавший ничего путного! Я же понимаю!» Иногда он принимал решение завязать. Усаживался в кресло, читал любимого Пастернака и... снова пил. Как-то поутру его нашел в канаве Каверин. «Голубчик, Александр Александрович, да что же это!» — приговаривал он, поднимая его, озябшего, но не трезвеющего. «Да что ты знаешь о боли…» — цедил Фадеев.
…Вызов к Маленкову и персональное задание Сталина — написать о человеке труда, прославляя его так же, как молодогвардейцев, Фадеева окрылило. Но роман «Черная металлургия» «не пошел». А потом его оторвали от творчества дела...
После смерти Сталина, на знаменитом ХХ партийном съезде Фадеева изничтожили: сначала унизительно перевели из членов ЦК в кандидаты, а потом добил Шолохов, критиковавший главу литературной клики страны за властолюбие и увлечение административными делами. «Вот и нет у нас в итоге ни генсека, ни писателя», — подытожил он.
Фадеева трудно было сломать — опыт работы был колоссальным, душа давно покрылась мозолями. Но он сам предъявил себе счет. И понимал, что на волне реабилитации сейчас вернутся из лагерей и «золотые перья». Не все... И никто не вспомнит, как он, после разгрома Зощенко и Ахматовой, собирал для них деньги. Вспомнят, что был исполнителем. С совестью он договариваться уже не хотел.
«Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы — в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли, благодаря преступному попустительству власть имущих… (...) Всю жизнь я плелся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел...».
«А ничего я все же пишу, — криво усмехнулся он. — Если бы все начать сначала!» Но последний рассвет его жизни уже окрасил алым верхушки сосен Переделкина. Было 13 мая 1956 года.
«На что я истратил силы души, на что разменял жизнь? На съезды и выступления? Да будь все это проклято!» Револьвер в руке вдруг стал теплым. Он лег в кровать и посмотрел на потолок. «На потолке не видно звезд…» — подумал он и улыбнулся.
Выстрел в сердце прозвучал глухо.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
В молодости Фадеев был влюблен в одноклассницу Асю Колесникову и пронес воспоминание об этом чувстве через всю жизнь. Первый брак с Валерией Герасимовой развалился быстро, но они в дальнейшем прекрасно общались, Фадеев всегда помогал ей. У Фадеева был также роман с актрисой Тамарой Адельгейм, ничем не завершившийся. Личное, но не самое простое счастье он обрел во втором браке — со знаменитой актрисой Ангелиной Степановой. Фадеев, мечтавший о детях, усыновил ее сына Александра, а их общий сын Миша появился на свет в 1944-м. Оба супруга были постоянно заняты, что мешало отношениям. Омрачали их и его романы. Тем не менее Степанова и Фадеев не расставались, любя друг друга.
Предсмертное письмо Фадеева прочесть не дали никому, его опубликуют только после перестройки. В некрологе «Правды» был сделан намек на алкоголизм и депрессию. После рокового выстрела его имя трепали на ветру, не прощая ему ни его высоких постов, ни подписанных во времена оные писем, хотя подписывали их многие. А вот его хлопот о сыне Ахматовой и помощи ей как будто не было... В 1990-е нападкам подверглись даже герои его романа «Молодая гвардия». В итоге одни до сих пор считают, что он не перенес развенчания культа Сталина, а другие видят причину самоубийства в полном разочаровании в этом режиме и революционной идеологии в целом. А на деле его убило все это вместе взятое, совесть и тоска по самому себе, не состоявшемуся. Ангелина Степанова после смерти своего Саши ушла в работу. Прожила долго, похоронила старшего сына. А своего Сашу она пережила на 44 года и четыре дня.
Комментарии (0)