Но люди и здесь живут

Я отправилась на зону, чтобы посмотреть на воров, бандитов и убийц. Я взяла с собой фотоаппарат, чтобы увидеть и разобраться в нас самих

Знания большинства из нас о зонах, колониях, тюрьмах и заключенных — это мозаика из кадров художественных фильмов, строчек статей из вчерашних газет (для кого-то, впрочем, «Медиазоны») и небольшого репортажа НТВ из колонии строгого режима. Номер колонии уже никто не вспомнит.

Эти знания отделяет от реальности целая пропасть. Чтобы попробовать преодолеть ее — или хотя бы оценить ее масштаб, я отправилась в исправительную колонию № 7 (ИК-7) для женщин.

Исполнение наказания вместо исправления преступника — эта семантическая ошибка закралась в название целого государственного института и так там и живет. Два зека из трех, по статистике ФСИН за 2020 год, попали в места заключения уже не в первый раз. Сотрудники ИК-7 говорят, что для женской колонии эти цифры еще мрачнее. И даже ошибку юности или глупости, случайный шаг за грань закона часто не удается исправить вовсе.

Я не собиралась исследовать условия содержания, не пыталась разобраться в справедливости судебной и исправительной системы. Главная мысль, с которой я вернулась оттуда, — убрать пару кирпичиков из психологической стены, которая отделяет «сидящий» мир от «несидящего». Да, судебный приговор — это не повод отворачиваться от человека и лишать его права на сострадание и эмпатию. По ту сторону колючих проволок часто оказываются такие же, как мы, люди, они вяжут кофты, сажают цветы, влюбляются в героев книжек и лечат больных животных.

Пропасть между свободой и несвободой чувствуешь, даже оказавшись здесь по собственному желанию. На фоне понятного и предсказуемого мира «неволи» проблемы и заботы того, что «снаружи», могут превратиться в монстров, победа над которыми кажется невозможной. Тем понятнее становятся истории женщин, не сумевших задержаться на свободе. Тем восхитительнее истории тех, кто смог не вернуться обратно.

«Мне говорят: на зоне страшно работать, а я отвечаю: на воле страшно ходить, — говорит сотрудница колонии. — На воле не знаешь, чего ожидать от человека, а на зоне хотя бы все понятно»

Фото: Татьяна Островская

Окаттето живет на Ямале, давно освободилась, родила двух ребятишек

Фото: Татьяна Островская

Эля освободилась летом 2016 года и умерла от передозировки в январе 2017-го. Ей было 25 лет

Фото: Татьяна Островская

В один из моих приездов в комнате для досуга шел ремонт, телевизионную антенну пришлось снять. Но девушки не растерялись и быстро собрали альтернативу из подручных материалов

Фото: Татьяна Островская

Те, кто не может работать по состоянию здоровья, могут читать. Правда, сидеть на кровати днем не положено даже им

Фото: Татьяна Островская

Вечером — личное время. Хочется, конечно, назвать его свободным, но нет

Фото: Татьяна Островская

Время от времени Маня находит больных животных, выхаживает их, а потом отпускает на свободу. А сама возвращается в тюрьму уже в четвертый раз

Фото: Татьяна Островская

Клумбы на территории колонии — хоть какое-то пространство для творчества

Фото: Татьяна Островская

На зоне каждая минута расписана по секундам: подъем, чистка зубов, завтрак, кто-то идет на работу, кто-то — в ПТУ на учебу, кто-то шьет — скучать некогда. Речкина была самой первой осужденной, которая приехала в ИК-7 (перепрофилирована из детской колонии), она уже освободилась и умерла от обычной болезни

Фото: Татьяна Островская

Арестантки едят просто, но вкусно: суп, второе с мясом, компот, свежий хлеб. Возможно, от того, что готовят они сами, еда кажется мне немного домашней — такой может похвастаться не каждый санаторий или больница

Фото: Татьяна Островская

Это любимая фотография сотрудников колонии, по их словам, на ней видна вся боль России, общества, этих женщин, чья жизнь прошла в неволе

Фото: Татьяна Островская

Ирония картографии: колония-поселение для женщин, бывшая ИК-7, находится в поселке Светлом (Республика Марий Эл). На момент съемок здесь отбывают наказание женщины, попавшие в тюрьму не в первый раз. Как и все женские колонии, эта тюрьма — общего режима, максимальный срок заключения — 18 лет

Фото: Татьяна Островская

Елена

Фото: Татьяна Островская

Некоторые осужденные особенно сближаются, живут и работают вместе

Фото: Татьяна Островская

Музыка начинает и заканчивает рабочий день. На «Промке» — так называется рабочий цех в колонии — она играет постоянно

Фото: Татьяна Островская

Страх перед тюрьмой сменяется робостью, а затем смелостью. И вот я уже хожу по колонии без сопровождения. Остаюсь с осужденными наедине. Мы разговариваем

Фото: Татьяна Островская

Помимо цеха, на территории колонии есть столовая, прачечная, магазин, актовый зал, библиотека

Фото: Татьяна Островская

Я предлагала Эле помочь найти работу фотомоделью в Москве. Она в ответ рассказала, что девчонкой попала в компанию парня, сына влиятельного предпринимателя, где попробовала наркотики. Эля вернулась к той жизни. Ей навсегда осталось 25 лет

Фото: Татьяна Островская

Самые распространенные преступления связаны с наркотиками и самообороной. Самая модная одежда — с бейджем на правой груди

Фото: Татьяна Островская

Зарина живет в Казани, мастер по маникюру и ресницам. В колонии считалась первой красавицей и отличалась тем, что каждого могла обвести вокруг пальца, пока тот и моргнуть не успеет

Фото: Татьяна Островская

Справа: Виктория освободилась 2 года назад. На заднем плане картина Натальи (той, что шьет русских плюшевых мишек для всего мира). Вышла замуж, 2 месяца назад родила. Кот на фотографии - Дзюба, самый привилегированный житель колонии, спал на пуховой перинке, каждый месяц ему заказывали еду на 5 тыщ

Фото: Татьяна Островская

Недоверие ко мне быстро сменилось желанием пообщаться и получить хорошую фотографию

Фото: Татьяна Островская

…Это такое же естественное стремление к красоте и творчеству, как и костюмы для незамысловатых праздничных постановок

Фото: Татьяна Островская

Работа не освобождает. Но она обретает здесь новые смыслы

Фото: Татьяна Островская

Гульнаре помогла церковь, куда она ходит и сейчас. Она вышла замуж и ждет ребенка

Фото: Татьяна Островская

Девочки моют школу перед 1 сентября, на фотографии перекур

Фото: Татьяна Островская

Сами осужденные зачастую просто привыкают к такой жизни. Здесь есть крыша над головой, безопасность, одежда и еда, порядок — все то, чего у многих из них попросту нет на воле

Фото: Татьяна Островская

Тюрьма становится привычкой, от которой сложно отказаться

Фото: Татьяна Островская

В колонии девушки, как правило, образуют гомосексуальные пары. Освободившись, они возвращаются к гетеросексуальным традиционным отношениям

Фото: Татьяна Островская

Наталья за время пребывания в колонии научилась шить мягкие игрушки. Мы поддерживаем связь: уже три года она живет в Москве, а плюшевых мишек, «как из детства», у нее заказывают по всей России и даже в Европу

Фото: Татьяна Островская

В колонии есть место работе, дружбе, человеческому общению

Фото: Татьяна Островская

Надпись на татуировке: Welcome to in my big world. Делать татуировки, красить волосы и брови, носить разноцветные сланцы — единственные возможности для украшения себя в колонии для женщин

Фото: Татьяна Островская

У Марии из Москвы на свободе есть дочка. Мария отбывала срок за употребление наркотиков, сейчас она здесь уже повторно

Фото: Татьяна Островская

Таня, москвичка из хорошей обеспеченной семьи, но ее жизнь определили наркотики

Фото: Татьяна Островская

«За десять лет, что я работаю в колонии, освободились и не вернулись единицы, — говорит сотрудница колонии, — их можно пересчитать по пальцам, и это всегда воля случая, какая-то Божья воля». По ее словам, практически все эти случаи связаны с полной сменой окружения и поддержкой со стороны: например, осужденные уходили в религиозную общину и уже не возвращались обратно

Фото: Татьяна Островская