— На сколько дней ты, значит, собираешься пропасть? — спросила Мария, закручивая крышку на очередной банке с огурцами.
Егор сидел за столом, небрежно уткнувшись в тарелку с картошкой и яйцами. Смотрел в окно, где за серыми облаками тянулся осенний лес. Там, за деревьями, начиналась его настоящая жизнь — свобода, друзья, костёр, ружьё.
— Да дня на три, может, на четыре, — сказал он, не глядя. — А там как повезёт.
Мария молча поставила банку на полку. Ряды разноцветных банок тихо блеснули в свете лампы. Всё — её труд, её время, её жизнь.
— С кем едешь? — спросила, хотя ответ знала.
— Да наши, — усмехнулся он. — Гришка, Федя, Артём.
— Понятно.
Он ел с аппетитом, а она смотрела на него и чувствовала, как между ними уже давно лежит пропасть. Он жил легко, будто ветер по лугу, а она — как корень, вросший в землю.
После работы в сельсовете Мария бежала домой: кормить, стирать, убирать. Детей не было. Когда-то плакала ночами, потом привыкла. Говорила себе: «Да зачем, если и без ребёнка хлопот хватает».
Егор жил просто. Деньги тратил быстро, мечтал громко, бросал всё легко. Работы менял, как рубахи. То ферму заведёт, то кроликов разведёт, то кузню затеет — хватало на пару недель.
Мария иногда смотрела на него и думала: «Не муж — мальчишка. Только стареющий».
Он любил рассказывать про машины, охоту, друзей. Светился, когда говорил. А она — гасла.
Жизнь текла, как мутная речка после дождя — без всплесков, без перемен. Родители Марии умерли, и дом, в котором она родилась, стал глухим, как колодец. Родня Егора к ней охладела, да и сам он был всё реже дома.
А потом появилась «охота». Сначала брал ружьё у друга, потом выпросил деньги на своё. Купил. Блестящее, новенькое, как игрушка. С тех пор — месяц дома, месяц в лесу.
Мария не спрашивала. Молча гладила его рубашки, убирала со стола крошки и старалась не думать.
А потом однажды встретила тётку Егора — Зою. Болтушка, как всегда.
— А чего вы у Фролихи-то не зашли? — с улыбкой сказала она. — Я ж вас видела в субботу!
— У кого? — Мария нахмурилась.
— У Фролихи, вон, в соседнем селе. Твой УАЗик стоял у них.
Мария побледнела.
— Мой муж четыре дня как на охоте, — произнесла тихо.
Зоя сразу замолчала, споткнувшись на словах. Но Мария уже всё поняла.
Через час она ехала в то село. Осенняя дорога казалась бесконечной.
Машину увидела сразу — её старый УАЗ стоял во дворе под вишней. За калиткой лаял пёс. Мария вошла.
Егор сидел за кухонным столом, в старых трениках, с сигаретой в руке. Рядом — женщина и молодая девчонка. Смеялись. Он говорил что-то громко, с привычной уверенностью. А потом увидел её.
Сигарета выпала из пальцев. Воздух застыл.
Мария подошла и ударила его по щеке. Один раз. Без крика. Потом просто вышла.
В тот же вечер она собрала его вещи, сложила аккуратно в мешок и вынесла за калитку. Дом, наконец, стал её. Только её.
Через несколько месяцев она познакомилась с Петром — вдовцом из соседнего посёлка. Молчаливый, добрый, с натруженными руками. Познакомились на празднике урожая, разговорились. Он смотрел на неё так, как не смотрел никто.
А через год у них родилась дочь. Пётр держал малышку на руках и плакал. Смеялся и плакал одновременно.
И Мария тогда подумала: всё-таки жизнь — как земля. Сначала мерзлая и глухая, а потом вдруг оттает, и что-то живое пробивается наружу.
А Егор? Его видели в селе — постаревшего, с пустыми глазами. Жил где-то у чужих людей, пил.
Говорят, часто сидит у дороги и курит, глядя, как уходят автобусы.
Будто ждёт, что кто-то когда-нибудь приедет — и позовёт домой.
Комментарии (0)