Кошки не плачут

- Кошки не плачут. Кошки не плачут, - как мантру повторял Гриша, глядя, как жмущиеся друг к другу еще секунду назад, неуверенно смотрящие на него худой черный кот с подранными, будто кудрявыми ушами, и серая, в белых носочках маленькая кошка, почти одновременно ставят дрожащие лапы ему на колени.

- Кошки не плачут. Кошки не плачут, - продолжал шептать мужчина, словно в замедленном кино наблюдая за радужными бликами переливающихся капелек, собравшихся в уголках раскосых кошачьих глаз.

- Кошки не плачут. Кошки не плачут! - срывающийся голос разрезал тишину комнаты и, выругавшись сквозь зубы, Гриша подхватил неуклюже пытающихся забраться на него животных, чтобы уже через секунду прижать их, совершенно несопротивляющихся, к груди и, судорожно вздохнув, посмотреть на застывшую в проеме двери жену.

Эти двое появились в доме благодаря ей - его упрямой, ни секунды не сомневающейся в своем решении, женщине. Появились не больше недели назад, и все это время жались по углам квартиры, боясь лишний раз попасться ему на глаза.

Как же он ругался, когда вместо оговоренного котенка Оля притащила из приюта это недоразумение. Мало того, что возрастные, потрепанные, так еще и расцветки самой что ни на есть обычной, неприметной. Глазу зацепиться не за что.

Но супруга была непоколебима. Вцепилась в черно-серый, будто склеенный, клубок мёртвой хваткой, скупила весь кошачий магазин за один заход и, как наседка, сидела каждый вечер на полу, напротив большой лежанки, повторяя, что красивее в своей жизни никого не видела. И ведь не было в них никакой красоты. Ничего не было. Хвосты как плети, усы поломанные – ну что в этом красивого?

Вот только Оля упорно стояла на своем, и Гриша спустя неделю сдался. Пришел после работы и вместо того, чтоб, как раньше, проигнорировать направленные на него настороженные взгляды, по какому-то наитию сел на диван, глянул на замершую парочку и буркнул:

- Ладно уж, права жена - красивые...

А им словно того и надо было. Переглянулись, не веря, вскочили со своей лежанки шустрее котят маленьких и…

- Оля, почему они плачут?! - прижимающий к себе животных мужчина вопросительно посмотрел на улыбающуюся супругу и, покрепче перехватив приникших к нему питомцев, нахмурился.

- А ты у них спроси, - ответила Оля и, ласково глянув в сторону жмущихся к Грише кота и кошки, прикрыла глаза, мысленно возвращаясь в тот самый день, когда пришла в приют за котенком.

Что ее дернуло остановиться у находящихся в дальней части комнаты клеток, Оля не знала. Просто вдруг зацепился взгляд за переплетенные сквозь прутья вольеров лапы. Приклеился к двум живым и, в тоже время, почти мертвым существам. Обреченные… Другого слова она и подобрать бы не смогла. Просидевшие в приюте не один год. Не надеющиеся ни на что, но продолжающие упорно тянуть лапы друг другу, словно цепляясь за видимый им одним спасательный круг.

Сколько они прожили в соседних клетках? Нескладный черный кот, чьи подранные кудрявые уши и поломанные усы совсем не вписывались в стандарты кошачьей красоты, и неприметная серая кошечка с белыми носочками на лапах. Оба взрослые, неказистые и совсем не умеющие привлекать к себе внимание.

Старожилы – так назвали их волонтеры. Животные, у которых практически нет шансов. И будущего тоже нет. Ну кому они такие нужны? Ни ярких пятен, ни звонкого мурчания. Тени… Блеклые тени самих себя, вопреки всему, спасенные с улиц города и хотя бы здесь, в тесном пространстве клеток, получившие возможность дожить свой век в сытости.

Мимо них проходили не глядя. Молча. Торопясь и как-то нервно отворачиваясь. Словно боясь задержать взгляд, боясь остановиться, разглядеть… И утонуть в собственной жалости к тем, кто провел в стенах приюта бесконечно много времени. А потом, радостно воркуя, прижимая к себе маленького котенка или яркую, похожую на облако сахарной ваты, пушистую кошку, исчезали навсегда, чтобы там, дома, строить свой мир с тем, кто достоин. Приметен. Красив. В конце концов, молод…

Откуда-то пришло понимание, что они не обижались. Давно уже разучились это делать. Какие обиды, когда рядом с тобой полная миска, а под боком мягкий лежачок. Это ли не счастье, после вечной гонки на выживание и уличного одиночества, в котором каждый день, как маленький личный ад? А здесь они есть друг у друга. Пусть через прутья стоящих рядом клеток, самыми кончиками мягких лап...

Может, потому и смотрели они, не отворачиваясь, на покидающих стены приюта сородичей. Не зло смотрели. Не просительно. А с той затаенной нежностью, что есть во взгляде старых, умудренных жизнью животных. Радовались. За маленьких, вертлявых котят радовались. За пушистых красивых кошек и длинноусых, статных, похожих на статуэтки котов. За всех тех, кому, в отличие от них, неприметных, посчастливилось стать нужными. Важными. И познать что-то гораздо большее, чем огораживающие тебя от сумасшедшего мира стены приютской клетки…

Оля помнила, как сажала их в переноску. Не верящих. Растерянных. Как суматошно подписывала договор и что-то отвечала на вопросы не сумевших скрыть слезы радости сотрудников приюта. Как плакала сама, украдкой заглядывая в смотрящие на нее из переноски две пары внимательных глаз.

- Не котята. Не красивые, - шептал ей по пути домой ветер...

- Глупости! Самые настоящие глупости! - спорила с ним всю дорогу Оля.

Она красивее никого и не видела, хоть и посмотреть успела немало.
А теперь вот муж спрашивает, чего они плачут. Да от счастья они, глупый, плачут. От счастья. Оттого, что на старости лет нужны оказались. Оттого, что красивыми назвал и заметить соизволил. Что вместо прутьев холодных, к рукам твоим прижаться могут, вместо опостылевших приютских стен в глаза твои смотреть...

Много ли им, старикам, надо? Вон как носами в щеки твои тычутся, будто щеки эти валерьянкой намазаны. Хотя...

Оля присмотрелась к влажным дорожкам на любимых мужниных щеках, нахмурилась...