Как в СССР появились общественные самогоноварни

Документом предписывалось сажать самогонщиков на срок не менее пяти лет. Но ни грозившие суровые наказания, ни появление в продаже государственной водки не смогли заставить советских граждан идти к коммунизму без самогона.

«Гонят усладительный напиточек»

Большевики, придя к власти в 1917 году, не отменили императорский указ 1914 года о запрещении производства и продажи алкогольных напитков на всей территории России. И домашнее винокурение по-прежнему считалось преступлением. Но в первые годы после революции представителям новой власти на местах было не до борьбы с самогоноварением, хотя в некоторых районах страны оно выросло до огромных размеров. Например, сибирские газеты того времени постоянно писали о том, что Сибирь залита самосидкой и ханжой — так называли самогонку за Уралом.
14 декабря 1917 года жители Тобольской губернии К. и А. Лепсы и несколько их земляков отправили письмо комиссару этой губернии, в котором умоляли спасти их от террора самогонщиков (пунктуация и орфография оригинала сохранены):
«Господин комиссар!.. В последнее время самосидчики или ханжисты размножились до таких размеров, что курят чуть ли не в каждом 3 или 4 дворе. Они имеют все преимущества по добыванию хлеба, потому что многие за деньги не продают, а меняют на ханжу, кроме того они не стесняются в цене и платят по 11 и больше руб. за пуд. Ханжисты уничтожают тысячи пудов хлеба из имеющихся у крестьян запасов. Последние, имея надежных покупателей в лице ханжистов, и не думают предъявлять свой хлеб продовольственным комитетам. Но мало того, ханжисты как люди более предприимчивые, организованные и более свободные от забот по хозяйству, последнее они сводят к минимуму, и готовые в пьяном угаре на всякие преступные выступления против противной им части населения, перехватывают разными ухищрениями или даже угрозами разбить продовольственные комитеты, хлеб, собранный в последних и предназначенный для действительно неимущего люда.
На власть снизу, избранной самым народом, пока еще нечего надеяться, она частью бессильна, тероризована, частью сама причастна к проделкам ханжистов».В европейской части России самогонщики вели себя более осторожно. Корреспондент «Брянских известий» рассказывал, как крестьяне в 1918 году маскировали самогоноварение:
«Хитро приспосабливают — чтобы не было видно дыма, проводят его в печную трубу. Гонят усладительный напиточек, с виду бесцветный, чуть-чуть мутноватый, благодаря плохому качеству самодельных машин, и пьют его «за здоровье Социалистической республики»».
В годы разрухи многим оставшимся без работы россиянам этот промысел позволял не умереть с голода. Управляющий делами Совета министров СССР М. С. Смиртюков, чье отрочество пришлось на эпоху военного коммунизма, вспоминал, как и его семья была вынуждена гнать самогон:
«Когда Дудоровский стекольный завод встал, самогон стал единственным способом добыть пропитание. Его у нас в поселке гнали все, включая священника отца Андрея. Частью мужики употребляли его по назначению. Но большая часть шла на продажу. Все от мала до велика знали технологию производства самогона и могли различать его по сортам. Первач был крепостью свыше пятидесяти градусов, и его можно было поджечь. Второй сорт был уже похуже, а в третий приходилось для подъема качества добавлять первача.
Мать наливала самогон в жестяной бидон, в который входило двенадцать бутылок самогона, надевала его на лямках себе на спину, и мы с ней шли пешком в Плохино. Там на базаре она продавала этот самогон. Народ приходил за ним со своей тарой. И потом мы шли, покупали рожь на солод для новой партии самогона, а затем закупали самое необходимое для хозяйства: крупу, муку, соль, сахар, спички. И опять те же двенадцать верст мы тяжело нагруженные шли обратно».

«Специальные самогонные экскурсии»

19 декабря 1919 года Совет народных комиссаров принял постановление «О запрещении в РСФСР без разрешения производства и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ», в котором говорилось:
«За выкурку спирта в недозволенных законом местах из каких бы то ни было припасов, каким бы то ни было способом, в каком бы то ни было количестве и какой бы то ни было крепости виновные подвергаются: а) конфискации спирта, припасов, материалов, аппаратов и приспособлений для выкурки; б) конфискации всего имущества и в) лишению свободы, соединенному с принудительными работами на срок не ниже 5 лет.
Тем же наказаниям подвергаются виновные в соучастии в тайном винокурении и в пособничестве ему, а также виновные в продаже, передаче, приобретении, хранении, проносе и провозе незаконно выкуренного спирта».
Наказание грозило и изготовителям самогонных аппаратов. Постановление гласило:
«Лица, виновные в устройстве, приобретении или хранении без надлежащего разрешения перегонных кубов, приспособленных для выделки спирта, или шлемов к таким кубам, подвергаются конфискации означенных предметов и лишению свободы с принудительными работами на срок не менее одного года; тем же наказаниям подвергаются виновные в приспособлении для перегонки спирта самоваров, котлов или другой посуды, а равно в продаже, передаче, приобретении, хранении, проносе и провозе такой приспособленной для перегонки спирта посуды».
С этого постановления началась длинная история советских документов, касающихся тайного винокурения. Ни один раздел Уголовного кодекса РСФСР не подвергался столь частым изменениям, как нормы, определяющие ответственность за самогоноварение.
Эти изменения вызывались необычайным ростом количества самогонных дел.Так, в отчетной ведомости о деятельности Петроградского губернского уголовного розыска за 1922 год они составляли пятую часть всех преступлений.
В 1922 году в РСФСР было выявлено 94 000 случаев самогоноварения, в 1923 году — 191 000 случаев, в 1924 году — 275 000. Нарушители приговаривались к пяти-восьми годам строгой изоляции, с конфискацией имущества, высылкой и лишением прав.
Но правила жизни в те годы были таковы, что, например, крестьянам без самогона просто невозможно было существовать. В их письмах, сохранившихся в разных архивах, запечатлелся этот бесконечный самогонооборот: чтобы попасть в список на получение семенной ссуды, надо было поднести членам сельсовета пару бутылок самогонки; за самогон сельская комиссия освобождала налогонеплательщика от описи имущества и списывала долги по налогам; при переделе земли лишнюю десятину председатель сельсовета отводил тому, кто ставил ему ведро самокурки…
Жители Омского уезда жаловались в 1922 году, что «уполномоченный Куломзинской заготконторы Григорьев с инспектором Зубковым, разъезжая по району, пьянствуют и творят недопустимые безобразия, говоря крестьянам: «Вы должны выполнить 100% продналога, 100% баб и 100% самогона»».
В 1923 году из Тульской губернии в газету «Правда» писали:
«Без самогона ефремовским крестьянам никуда нельзя сунуться, за получением разрешения в упродкоме нужно везти самогон в земотдел. Продинспектору — самогон, милиции — самогон… Комиссар Ефремовского упродкома не удовольствовался привезенной ему четвертью самогона и потребовал еще. Привезли еще четверть — мало. После третьей четверти и пяти фунтов сала дело, по словам крестьянина, «выгорело». Самогон в Ефремовском у. пьют все, начиная с верхов и кончая предсельсоветом. Упродкомиссар Бондарь и его помощник устраивают специальные самогонные экскурсии и напиваются до положения риз. Районный продинспектор требует от налогоплательщиков самогона, угрожая всякими репрессиями».

«Вследствие многочисленности налогов»

Для уплаты налогов крестьянину требовалось продать самогон из двух пудов зерна, вместо того чтобы везти на рынок 10–15 пудов
Цена зерна была такой низкой, что продавать его крестьянину было крайне невыгодно. Превратив хлеб в хлебное вино и продав его, земледелец получал в десять раз больше.
Сотрудники Псковского губотдела ОГПУ писали об этом в 1924 году:
«Так называемые «ножницы» в связи с дешевизной хлеба сыграли немалую роль в развитии самогонного промысла, выгодность же его до сих пор и отсутствие реальной борьбы с ним оставляет далеко позади какой бы то ни было успех в ликвидации самогонокурения».
Себестоимость ведра самогона в уездах Псковской губернии была 2–3 руб., а продать его можно было от 8 руб. до 30 руб. за ведро.
В Тульской губернии ведро самогона продавали за 10 руб., получая его из 20 фунтов муки и меры картофеля, что обходилось в 1 руб. 40 коп.
В сводке информотдела ГПУ по Сибири за январь 1923 года сообщалось:
«Новониколаевская губерния… Отношение крестьян к соввласти неудовлетворительно, вследствие многочисленности налогов. Особенно крестьяне недовольны денналогами…
Выделка самогона в Петропавловском и Каменском уездах продолжается. В Каменском у. крестьяне оправдывают выделку самогона тем, что таковую им приходится гнать для уплаты налогов (вместо того, чтобы выбросить на рынок 10–15 пуд. хлеба, на самогон приходится тратить только 2 пуда). Усиление выделки самогона в Черепановском у. крестьяне объясняют пьянством, развивающимся среди коммунистов и ответственных работников, с которых они берут пример.
Выделкой самогона занята большей частью крестьянская беднота.Потребителями ее являются же кулаки. Члены Коуракского, Кандайрского и Боровлянского волисполкомов пьянствуют почти поголовно».
В Вологодской губернии самогоноварение достигло также больших размеров. Там гнали самогон не только отдельные крестьяне, но и целые деревни. В некоторых волостях работали самогонные заводы, оборудованные по последнему слову техники. Они размещались преимущественно в банях, где котлы для варки были вмазаны в печи.
Весь уклад крестьянской жизни строился тогда на самогоне. Я. А. Яковлев, обследовавший в 1923 году курские деревни, опросил около 600 крестьян, чтобы выяснить их отношение к самогону. Типичные ответы выглядели так:
«В некоторых случаях он даже необходим; например, за самогон легче пригласить на работу односельчан».
«Самогонка для дела не мешает: нужно перевести лес — надо заплатить 30 пуд. хлеба, самогоном же платится два ведра».
«Самогон или водка — все равно, но для крестьянина необходимы. Так, например, если нужно строиться, ставить хату,— работников не найдешь; будь же водка или, как сейчас, самогон,— угостишь соседей, и хата готова».
«Для уничтожения самогона необходимо, прежде всего, чтобы сама власть не пила, а потом уже доказывать крестьянам».

«Еще течет рекой»

Любая борьба с самогоноварением оказывалась бесполезной, пока его главным потребителем оставалось местное начальство
А «власть пила», что сама и признавала. В мае 1923 года Центральная контрольная комиссия РКП(б) направила письмо губернским комитетам о том, что пьянство охватило и руководящий состав партии, и рядовых членов. ЦКК отмечала, что «пьянство и самогонокурение наиболее распространенное из болезненных явлений в партии. Каждый год около 5% из общего числа членов партии проходит через ГКК по этому поступку».
Из провинции в центр постоянно шли сообщения, что «низовой аппарат в силу тяжелого материального положения зачастую находится в зависимости от кулаков, пьянствует, грубо обращается с населением и совершает злоупотребления».
О безобразном поведении различных начальников регулярно отправлялись письма в высшие инстанции и печатные органы. Так, в 1924 году жители деревни Гордеевка Рыльского уезда Курской губернии жаловались в «Крестьянскую газету»:
«Уездный Уголовный розыск послал своего агента в нашу деревню для борьбы с самогоном, агент приехал и прямо на квартиру к председателю сельсовета.
А председатель сельсовета в это время как раз гнал самогон с секретарем Ячейки Р.К.П.б. тов. Белоусовым и членом Бюро Ячейки.Ну, какая здесь борьба, когда само начальство пьет и гонит самогон. Агент соблазнился и начал пить самогон, пока не свалился».
В других районах страны начальство не опускалось до самогоноварения, а заставляло заниматься этим промыслом крестьян. В сводке информотдела ГПУ по Сибири за 1923 год сообщалось: «Коммунисты Новониколаевского у. авторитетом среди населения не пользуются. В Коуракской вол. крестьяне некоторых коммунистов называют бандитами и пьяницами, т. к. они в пьяном виде устраивают дебоши. В Каннском у. коммунисты способствуют развитию винокурения. В с. Болмон определенные лица гнали самогон специально для коммунистов».
Как ни суровы были наказания, грозившие самогонщикам, промысел этот постоянно разрастался. Экономист В. М. Четыркин определил в 1924 году, что только в деревнях в работе находилось не менее миллиона аппаратов, при этом аппарат обслуживал не один крестьянский двор.

И хотя газеты и плакаты яростно обвиняли в самогоноварении кулаков и священников, информация с мест это не подтверждала. Так, Тульский губисполком сообщал в 1925 году:
«Социальный состав самогонщиков в большинстве — беднота, частенько и середняк, но кулаки, зажиточные,— те «опасным» делом не занимаются. Среди самогонщиков есть и профессионалы, добывающие на «эфтом деле подсобие» для хозяйства.
Варят самогон с опаской, вдали от сел, в кустарниках…Как ни борются с самогоном, он, загнанный в подполье, еще течет рекой».
В заметке, опубликованной в 1925 году в органе административного отдела Саратовского губисполкома, один из сотрудников милиции недоумевал:
«Всем известно, что самогонокурение есть огромное зло… На наш милицейский аппарат возложена обязанность бороться с этим злом. Скоро исполнится восемь лет, как мы боремся с самогонокурением. Применялась разная тактика, разные приемы: ударность, месячники, систематичность и т. д. Изменялась несколько раз карательная политика к самогонщикам. Но что мы видим к концу восьмого года борьбы на самогонном фронте? Каковы результаты? Воз и ныне там…»
А причины устойчивости этого «воза» были прежде всего экономическими. Статистические исследования показывали, что 60% осужденных самогонщиков — безработные, а из 100 арестованных по самогонным делам — 44 женщины, среди которых много вдов и многодетных матерей.
«За небольшим исключением самогонщики обоего пола рекрутируются в городе и фабричных пунктах из безработных и сокращенных, а в деревне на это дело соблазняет дешевый хлеб,— писал член Верховного суда СССР А. А. Сольц.— Слишком значительные массы вовлечены в варку самогона, нельзя всю борьбу с этим явлением сосредоточить на долголетнем заключении».

«Подлежат прекращению все дела»

Некоторые представители милиции на местах решили, что получили право разрешать или запрещать гражданам иметь самогонные аппараты
Советское правительство пыталось вытеснить самогон виноградными, плодово-ягодными и изюмными винами с содержанием алкоголя не более 14 градусов, разрешив их продажу в августе 1921 года, и 20-градусными наливками и настойками — их выпуск начался в январе 1923 года. С декабря 1924 года их крепость повысилась до 30 градусов. И наконец, в октябре 1925 года на прилавках страны появилась 40-градусная водка.
Но производство самогона от этого почти не уменьшилось. О причинах сложившейся ситуации писал в 1929 году публицист Юрий Ларин:
«В Московской губернии, например, в деревнях самогона почти не употребляют. Также в Иваново-Вознесенской губернии, Ленинградской, Архангельской и некоторых других. Зато, например, Сибирь залита самогоном (это данные специального обследования ЦСУ в 1928 г.). Между тем выяснилось, что Центроспирт в ряде случаев действовал неправильно: в самогонные районы доставлял недостаточно, а стремился заливать водкой несамогонные районы, если там только есть много промышленных предприятий».
Второй причиной была, как и в предыдущие столетия, очень высокая цена казенного напитка. В письме крестьянина Ф. И. Привалова из Акмолинской губернии о невозможности побороть водкой «хонжоваренье» есть следующие цифры:
«Что касается конкуренции, так это выходит так: бутылка русско-горькой стоит 1 руб. 75 коп., пуд хлеба — 1 руб. 20 коп., с пуда выходит 10 бутылок, градусов приблизительно 35, такая конкуренция неподходящая в этой отрасли».
Даже многие москвичи предпочитали водке самогон. Так, в отчете о работе Краснопресненского совета за 1925 год говорилось:
«С появлением водки и крепких наливок самогоноварение значительно упало, однако недостаточно доступные цены Госспирта на выпускаемые изделия создают возможность некоторым жителям окраин если не гнать, то привозить из провинции для продажи самогон».
Суды были по-прежнему завалены самогонными делами.
На каждые 100 заключенных приходилось 15 осужденных за самогон.В тюрьмы и лагеря отправлялось такое количество крестьян, что в некоторых местностях это отражалось на хлебозаготовках, что совершенно не отвечало интересам власти. И с 1 января 1927 года в стране отменили наказание за «изготовление спиртных напитков, в том числе и самогона, а равно спиртосодержащих веществ (политура, лак и т. п.) без цели сбыта».
«Ввиду этого,— гласил циркуляр Совета народных комиссаров РСФСР,— подлежат прекращению все дела, возбужденные на основании прежней ст. 140 «г» УК, которые возникли до 1 января 1927 года, т. е. до введения в действие Уголовного Кодекса редакции 1926 года, независимо от того, было или нет вынесено в административном порядке постановление о наложении взыскания в виде штрафа».
Но в марте 1927 года СНК РСФСР разрешил краевым, областным и губернским исполкомам в исключительных случаях издавать обязательные постановления о запрещении самогоноварения для личного потребления с доведением об этом до сведения НКВД.
На местах представители милиции это нововведение поняли так, что теперь в их полномочия входило разрешать или запрещать кому-либо иметь дома самогонный аппарат. Некоторые же из них даже заставляли беззащитных вдов-крестьянок заниматься этим промыслом.
Был период, когда часть штрафа, взысканного с самогонщика, доставалась милиционерам, и бдительность стражей порядка резко обострилась.Так что вскоре такое стимулирование пришлось отменить. Но наиболее частым наказанием с 1927 года стали именно штрафы. С января 1928 года срок внесения штрафов уменьшили с двухнедельного до четырехдневного. Начальникам окрадмотделов разрешили накладывать на самогонщиков штрафы до 100 руб., в ведении райисполкомов были дела, тянувшие на штраф до 50 руб.
В 1928 году ЦСУ РСФСР опросило 25 тыс. статистиков-корреспондентов о ситуации на местах с самогоном. Это дало возможность сделать приблизительные подсчеты о размерах самогоноварения. На основании этих подсчетов ЦСУ РСФСР сделало выводы, что за год в РСФСР изготавливалось примерно 738 миллионов литров самогона.
Было очевидно, что пока не повысятся закупочные цены на зерно, значительные его объемы крестьяне будут превращать в самогон. И в хлебозаготовительную кампанию 1928 года правительство, наконец, прибегло к экономическому рычагу в борьбе за вытягивание из крестьян выращенного хлеба. В циркуляре Наркомюста от 16 июля 1928 года говорилось:
«Ввиду повышения хлебных цен, по предварительным подсчетам, крестьянству будет переплачено за хлебофураж по сравнению с ценами минувшей кампании до 100 000 000 рублей».

«Изготовлялся на «общественном» аппарате»

В конце 1980-х резиновые перчатки на банках с брагой, сдуваясь после готовности продукта и падая, как будто махали на прощание советскому строю
Но уже в следующем году началась сплошная коллективизация. Вместо реальных денег за свой труд крестьяне стали получать в лучшем случае зерно, а в худшем — «палочки в тетрадке», которыми обозначались их трудодни. Водку покупать было не на что. В колхозах для изготовления самогона завели «общественные аппараты», на которых напиток гнали для всего коллектива…
После Великой Отечественной войны наказание за самогон стало очень суровым. Указом Президиума Верховного совета СССР от 7 апреля 1948 года было установлено, что «изготовление и хранение самогона с целью сбыта, сбыт самогона, а равно и изготовление и сбыт в виде промысла аппаратов, специально служащих для изготовления самогона, карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от шести до семи лет с конфискацией всего имущества или части имущества; изготовление самогона без цели сбыта — карается лишением свободы на срок от одного до двух лет с конфискацией самогона и орудий его изготовления».
В 1951 году за самогоноварение было привлечено к уголовной ответственности 39 014 человек, а за 10 месяцев 1954 года — 16 484 человека.
Но в 1958 году цифра осужденных подскочила до 52 143.Верховный cуд СССР обобщил судебную практику по делам о самогоноварении, рассмотренным судами в первом полугодии 1958 года, и пришел к выводу, что возникла необходимость внесения существенных изменений в действующее законодательство об ответственности за изготовление и продажу самогона:
«В частности, представляется целесообразным:
1. В отношении лиц, впервые изобличенных в изготовлении самогона без цели сбыта, ограничиваться мерами общественного воздействия: вызов на собрание коллектива для дачи публичного объяснения, рассмотрение таких дел в общественном товарищеском суде, опубликование предупреждения в стенной газете.
За повторные случаи предусмотреть административную ответственность в виде денежного штрафа в сумме до 300 рублей.
За неоднократные случаи изготовления самогона без цели сбыта, если ранее принятые меры общественного и административного воздействия не дали положительных результатов, установить уголовную ответственность с назначением наказания в виде лишения свободы сроком до 1 года или исправительных работ на тот же срок либо штраф до 1000 рублей.
Такую же ответственность установить за изготовление без цели сбыта так называемой водки «крестьянской выработки» из виноградных отходов и фруктов.
2. За изготовление и хранение самогона, в том числе и водки «крестьянской выработки», с целью сбыта и за сбыт самогона в виде промысла или в крупных размерах установить уголовную ответственность.
Учитывая чрезмерную суровость мер наказания, установленных действующим законом, предусмотреть за указанные выше действия меры наказания в виде штрафа в сумме до 3000 рублей или лишение свободы сроком до 3 лет».
Во многих самогонных делах фигурировали колхозники и «общественные аппараты».В «Справке о состоянии судимости и мерах борьбы с самогоноварением», подготовленной Верховным cудом СССР в 1958 году, отмечалось:
«При изучении дел, рассмотренных народными судами Удмуртской АССР, выяснилось, что в ряде сел Увинского, Сюмсинского, Старо-Зятцинского, Гроховского и других районов жителями этих сел самогон изготовлялся на «общественном» аппарате, который устанавливался в лесу или в оврагах.
Протасова А. Е., осужденная по приговору народного суда Увинского района Удмуртской АССР от 10 января 1958 года за изготовление самогона к штрафу в сумме 300 рублей, в судебном заседании показала, что 5 литров самогона ко дню выборов судей 15 декабря 1957 года она изготовила на «общественном» аппарате, которым пользуются все жители поселка Увинской МТС.
По делу Сапожниковой П. А., осужденной по приговору народного суда Сюмсинского района Удмуртской АССР от 4 июня 1958 года, выяснилось, что имевшийся у Коробовой аппарат по изготовлению самогона по просьбе жителей деревни Квакова был установлен в овраге. Как показали Коробова и Сапожникова, все жители деревни по мере надобности пользовались этим аппаратом, так как «других аппаратов в деревне больше не было».
Изготовление самогона на так называемых «общественных» аппаратах установлено и по делам, рассмотренным народными судами Киевской, Калининской, Псковской, Тамбовской областей и Татарской АССР».
Нередко самогоноварение организовывали руководящие работники колхозов. Все это делалось из благих побуждений: сэкономить колхозные и народные деньги.
В последующие годы каждый раз, когда власть повышала цену на водку, мгновенно расцветало самогоноварение. Так, после того, как в 1972 году с прилавков исчезли недорогие сорта водки, а в нескольких республиках на 21% сократили число магазинов, торговавших спиртными напитками, и разрешили их продавать только с 11 до 19 часов,— на столах советских граждан опять появился самогон.
Во время же горбачевской антиалкогольной кампании число самогонщиков росло в стране как на дрожжах: в 1985 году за самогоноварение было привлечено 30 тыс. человек, в 1986 году — 150 тысяч, в 1987 году — 397 тысяч.
Правда, усилий самогонщиков не хватало, чтобы удовлетворить спрос населения на дешевые спиртные напитки, и в употребление у алкоголиков пошли аптечные настойки трав, дихлофос, жидкости для чистки стекол…
Но главным страдающим алкогольной зависимостью оказался государственный бюджет: без доходов от продажи водки он существовать не мог, и в СССР начался экономический кризис.
© Светлана Кузнецова