Музей-квартира Федора Достоевского откроется после реставрации 11 ноября, в день 200-летия писателя, в доме, где прошло его детство. «Вечерка» узнала, как готовили раритеты к открытию.
Мемориальный музей Достоевского — не скопище мертвых экспонатов, а живой организм, наполненный атмосферой того времени, когда в семье Михаила Достоевского, лекаря в отделении «приходящих больных женского пола», родился сын Федор.
В 2019 году музей закрылся, чтобы навести лоск перед грядущим юбилеем писателя. Более тридцати предметов мемориальной мебели уехали на «лечение» во Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени И. Э. Грабаря, куда мы и отправились, услышав, что работы завершены. Руководитель мастерской реставрации мебели и деревянных предметов интерьера Центра Грабаря Роман Студенников рассказал о сделанной работе и труде реставратора.
В реставрационной нас первым встречает дорожный сундук. Все, красавец готов, остались последние штрихи: внутри его пустого брюшка закрепляют ремни. Родные, двухсотлетней давности.
Роман ласково поглаживает пузатика:
— Видите, написано — «Миллер»? Это мог быть и производитель сундуков, и хозяин. А вот тут надпись была, но исчезла. Убирать пятно не будем. Федор Михайлович с таким сундуком вполне мог путешествовать.
Тем, как в музее Достоевского подбирали вещи, Роман восхищен: все соответствуют «искомому» времени. Задача же реставраторов — не придать вещи идеальный вид, а сохранить следы времени и максимально продлить экспонатам жизнь.
— Дерево очищаем сначала от грязи, пыли, исследуем, нет ли в нем жучков, а затем начинаем подбирать подходящую древесину, шпоны... Многие знают, что подробное описание квартиры родителей оставил брат Достоевского, Андрей Михайлович. Такие записи для реставраторов и помощники, и источники головной боли.
— Вот, скажем, в этом известном описании речь идет о мебели желтого цвета, обтянутой зеленым сафьяном. С первым ясно: желтая мебель для реставратора — это та, что сделана из белой древесины, из тополя, березы, обычной или карельской, и так далее. Такое дерево после полировки станет желтым. Но сафьян! Для тех, кто не знает, это кожа козла, она тончайшая. Для обтягивания мебели ее не использовали — порвется! Сафьян шел на аксессуары, переплеты, перчатки... Сами посудите: как шкуру козла на огромный диван натянуть? Но написано — «сафьян», да еще зеленый!
Из решения таких задачек и состоит работа реставратора. С данной конкретной — справились: обтянули, но не сафьяном, тем более это, скорее всего, и был не сафьян, а телячья кожа, которую в итоге и использовали.
А вот, кстати, и еще один «пациент» мастерской: перед нами стол, утерянную мраморную столешницу которого долгие годы заменяли стеклом, что исторически неправильно. Найти тот мраморный шестигранник, что сойдет за аутентичный, было непросто, но об этих усилиях посетители музея даже и не задумываются. А пока мрамор был «в розыске», реставраторы колдовали над ножками столика.
Одно из самых страшных определений тут — «утраченный». Это значит либо исчезнувший, либо уже не поддающийся восстановлению. Боль вызывает и «зареставрированная» мебель — «починенная» непрофессионально. Такую трудно оживить. А еще — для реставратора нет мелочей. Скорее, наоборот: многое он из мелочей создает.
— С таким шпоном работаем, — Роман держит в руке невесомое нечто, по которому бегут всполохи, похожие на языки огня. — Вот, видите на поверхности стола нет кусочка? Возьмем его отсюда, вклеим...
Прелестный мини-комодик для хранения домашнего рукоделия так привели в порядок изнутри и снаружи, что хоть клади в ящички нитки, иголки, спицы да крючки и присаживайся рядом с пяльцами... Нет, вещь не выглядит новой — она остается штучкой с историей, но будто заново дышит. У Андрея Михайловича сказано и об этом: когда приходил дьяк учить братьев Закону Божьему, «маменька садилась в стороне, занимаясь какой-нибудь работой…».
— Вот тут была игольница. А тут, — показывает Роман, — деревяшечка отодвигается, ящичек открыт...
Отреставрированные вещи мастера называют «своими», за время работы успевая с ними сродниться. У этих «пациентов» не остается тайн от своих «врачей»...
Кстати, занимались братья Достоевские за ломберными столиками, которые в семье родителей по предназначению не использовались: в карты дома не играли, эта страсть испытывала душу Федора Михайловича позже. Но столики, упомянутые Достоевским в повести «Кроткая», тоже тут.
— Сукно отчистили, хотя оно изрядно пострадало от времени, — рассказывает Роман. — Но мы нашли материю такого же цвета. Она будет лежать сверху, прикрывая старое сукно.
Другой столик подвел реставраторов к открытию.
— Не знаю, как стол этот будет экспонировать, открытым или закрытым, но если его закрыть, то…
Поверхность стола поворачивается, «запирая» нижние ящички, складывается пополам, сукном внутрь, а взору открывается дивное изображение: о, да тут пируют!
— Реставратор может и не исследовать полученный предмет. Увидел — делаешь. Но нам всегда хочется узнать больше, — рассказывает Роман. — И мы выяснили, что изображен тут фрагмент из «Песни о купце Калашникове».
Оказывается, при жизни Лермонтова поэма его проиллюстрирована не была, и в 1862 году академик Вячеслав Шварц, любитель эпохи Ивана Грозного, создал пять иллюстраций к ней. Изображение на столике — это «Пир у Грозного» и есть.
А вот и шкаф из серии тех, кого другой русский классик назовет спустя годы «многоуважаемым». Роман представляет его с пафосом:
— Шкаф-монашка!
Оказывается, так называли предмет, который как бы совмещал в себе комод и шкаф — за его створками прячутся ящики. Видя, что название вызывает улыбку, Роман принимается объяснять: нам смешно потому, что мы не видели столик-бобик (от слова «боб», у англичан — «почка»), диван-жабу (меньше дивана, но шире кресла) и стол-сороконожку (в собранном виде с «сорока» ножками под столешницей). Хохочем вместе.
После открытия музея реставраторы непременно туда отправятся: посмотреть, как освоились на местах оживленные ими вещи. Экспонаты соскучились по дому и друг по другу. Может, и дух Достоевского заглянет туда, где начиналась его жизнь? Юбилей знаковый, почему бы не случиться чудесам!
Комментарии (0)