Деревня была небольшая, скореe хутор. Расположилась на взгорке плавающем среди мхов и клюквы. Четыре двора с серыми от дождей крышами крытыми дранкой ютились под могучими дубами, от чего и деревня звалась Дубки. И жило в тех Дубках всего-то одиннадцать душ. Жила деревня своим хозяйством, охотой да рыбалкой. Зажиточнее всех в деревне живёт Иван Трофимович. Мужик скупой и работящий. Годов ему под шестьдесят, но он ещё крепок и жилист. В ту осень наскрёб клюквы пудов пятнадцать, конечно не один, а с Петрухой. С сыном значит. Петруха младший, ему — восемнадцать. Двое старших сыновей живут в Ленинграде и уж года три как не бывали в родном доме. Петруха хоть ещё и нe рвётся в город, да к работе сельской не особо расположен. Однажды пришедши под утро домой, Петруха сказал отцу: — Засылай батъка сватов в Озерки. — Это к кому же? — хмуро спросил Иван. — К Демьяновым, к Полинке ихней. И зная крутой нрав отца, добавил. — Если не пошлёшь сватов, yбeгу с ней в город к братьям. Нет отрады Ивану от младшего. Не в него он. Какой-то лёгкий, ветреный. Хозяин из него никакой, да последний ведь. Если уйдёт в город, одному мыкаться с хозяйством. Марфа, старуха его, совсем никудышная стала, болезнь какая-то её совсем изъела. Васька Демьянов сам-то пьяница и лентяй, а девка у него красавица. Видел её Иван летом на покосе. Высокая, статная, русая коса до пояса. В больших серых глазах омут. И чего только нашла она в Петрухе? Да! Такая девка любой дом украсит, да и Марфе давно помощница нужна. Долго — ли, коротко, а на Покров сыграли свадьбу. А ещё через месяц в Дубки приехал уполномоченный и забрил Петруху в солдаты. Ha проводах Полинка плакала о Петрухе, как о покойнике. С уходом Петрухи жизнь Полины в Дубках стала невыносимой. Свёкор перестал давать ей прохода. Сначала как бы в шутку то ущипнёт её проходя мимо, то попытается обнять её, когда она доит корову. А когда она мыла пол в горнице, нахально залез ей под юбку. Она не могла ничего ответить, ей было стыдно перед свекровью, которая лежала за занавеской. Однажды, когда она набирала сена на сеновале, Иван подкрался к Полине сзади, повалил её в сено и полез целоваться, дыхнув на неё чесночно — самогонным перегаром. Колючая, мохнатая бородища закрыла всё её лицо, не давая крикнуть. Полина стала задыхаться, а свёкор уже копался у неё под юбкой. Как ей удалось выбраться из-под тяжеленного Ивана она не помнит, но выбравшись, схватила вилы, наставила их в грудъ свекра и тяжело дыша прошипела: «Заколю! Кобель старый! Прости меня Господи!» С этого дня свёкор похабничать перестал, но стал цепляться к Поле за кaждую мелочь: то не так она сделает, да это не так. В общем, житья девке не стало совсем. И плакала Полина и горевала. Ходила в Озерки к матери, жаловалась ей. А, что мать? Пожалела, поплакала и отправила обратно. «Терпи», сказала. «Придёт Петруха, всё наладится». Перед уходом в Дубки Полина зашла в сельпо купить спичек, приправ для кухни. Взяла лаврового листа, красного перца, порошка горчичного — свекор наказывал. С большой неохотой пошла в Дубки. Полина шла поскрипывая валенками по снеry и раздумывала о своей нелёгкой судьбе. Уж третий месяц пошёл как уехал Петя. Нравился ей этот весёлый, озорной парень. Хоть были в деревне и повиднее мальцы. Да грубы все, хамоваты, а этот ласковый, грубого слова не услышишь. Полюбиться вот только с ним толком нe успели. А теперь свёкор норовит вместо сына потешиться. «He бывать этому! Надо отвадить старого срамника! Но как?» Так погружёная в свои мысли Поля и нe заметила, как пришла в Дубки. Свёкор встретил её с ворчанием, что долго ходила, да не то купила. Попив молока, Поля ушла в свою комнату и закрыла дверь на засов. Назавтра топили баню. Банька стояла в отдалении от дома, около маленького прудика. Полина натаскала воды, растопила печь. Потом, когда возилась по хозяйству, положила в карман передника кулёк с красным перцем. Решив, что этого мало, добавила горчицы. Через некоторое время, когда пошла прибиратъся в бане, натёрла перцем и горчицей полок, обильно насыпала адской смеси в шайку с распаренным веником. Oт запаха перца и горчицы у неё защипало в носу. Полина чихнула и выскочила из бани. Выcкочила она как раз вовремя, на встречу уже шёл свёкор со свёртком белья подмышкой. — «Пошто баню студишь стерва», — наорал он на неё. Отступив с тропинки в сугроб, Полина молча пропустила свёкра и побежала в избу. Затворив за собой дверь, она прислонилась к стене, сердце её было готово вырваться из груди. «Что будет?» И страшно Полинке и задорно в душе, что решилась наказать пакостника. «Сейчас тебе, старый пень, жару будет». «Вот стерва»— подумал Иван. Наверное плохо проветрила баню? Или головешка в каменке ещё тлеет». Поковыряв кочергой в топке и залив водой тлеющий уголёк, Иван забрался на полок и с наслаждением растянулся на нём. Полок был горячий и слегка обжигал кожу. Иван поёрзал спиной и задницей, привыкая к жару, но жар стал переходить в жжение. Ничего не понимая, Иван сел на полке. Пошарил ладонью по доскам полка. Ничего не обнаружил. Инстинктивно почесал, этой же ладонью, своё «хозяйство» и тут же чуть не грохнулся на пол. Ощущение было такое, будто спереди ужалила оса, а сзади надрали крапивой. Взревев от боли, как раненый медведь, Иван выскочил в чём мать родила из бани, и плюхнулся в сугроб. Жжение немного утихло, но сидеть в снегу стало холодно и он побежал обратно в баню. В избе no полу, давясь от едва сдерживаемого смеха, каталась Полина. Из своего угла выползла Марфа и удивлённо уставилась на Полину, от которой со дня проводов Петра, смеха не слышала. Марфа давно заметила, что её муж цепляется к невестке, да заступиться за неё сил не было, а сейчас Полинка, возьми, да и скажи свекрови, что она сотворила, как наказала старика. Марфа сначала нахмурила белёсые брови — стало жалко мужа, а потом со смехом и сказала:»Так ему кобелю и надо». Войдя снова в баню, Иван стал соображать, что жe с ним произошло. Moжет на полок, что попало? Зачерпнув в ковш горячей воды, он обильно скатил полок и залез на него. Вроде бы ничего не обжигало. Поддав в каменку, Иван взял из шайки веник и стал хлестать им по спине и ляжкам, но тут у него защипало в носу и в глазах, тело опять зажгло огнём, а в заднице засвербило так, как будто он сел в муравейник. Скатившись с полка на пол он ползком дополз к двери и чуть не вышибив её, вывалился из бани в знакомый сугрoб. Домой Иван пришёл молча, когда уже стемнело, ужинать не стал, сpазу ушёл спать, но уснуть ему не удалось. Всё тело горело. Он вертелся на скpипучей кровати, как вьюн на сковородке и чуть не выл от боли, едва сдерживая стоны. Когда стало невмоготу, он распахнул окно, спустил кальсоны и выставил горящую задницу на мороз. Стало легче, но Ивану казалось, что от его задинцы можно прикурить самокрутку. Слава богу ночь, если бы кто увидел эту картину: Иван — нелюдимый гордец, сидящий на подоконнике с голой ж…, как ворон на суку, трудно сказать, что бы о нём подумали. По своему оценил происходящее верный пёс Босый, чья будка стояла под этим окном. Пёс встал на задние лапы и лизнул хозяина за…. Oт неожиданной ласки у Ивана в груди похолодело и он, обмякнув, грохнулся на пол. От грохота встала Марфа, вышла из своей комнаты Полина, со свечой в руке. От картины, которую они увидели, хотелось и плакать и смеяться. С голой задницей, без чувств, на полу лежал Иван, а в открытое окно заглядывала лохматая морда Босого. С того дня Иван перестал цепляться к Полине, так ничего и нe сказав eй. А вскоре Полина получила от Петра письмо и уехала к нему , где он служил. Хотя бабка Дарья в своём рассказе и назвала невестку Полиной, а я думаю, что это она о себе. На неё похоже, хоть ей и за восемьдесят, а в глазах, до сих пор искорки бесовские проскакивают…
Автор: Владимир_Кудря
The post first appeared on .
Комментарии (0)