Чужая тень…

Девушка появилась ночью. За окном хлестал дождь, и Кирилл распахнул дверь без колебаний, хотя в этом месте у него не было знакомых, способных прийти в столь поздний час. Она стояла на пороге, глядя на него из-под тёмных ресниц. С лица её стекала вода, и Кирилл отступил вглубь, позволяя войти.

— Пустишь?

Голос звучал приглушённо, будто из глубокой шахты.

— Заходи.

Она оказалась босой, и Кирилл изумился: неужели прошла по мокрой ночи вот так, одна? В электрическом свете девушка выглядела младше, чем он ожидал, почти школьница. На щеке у неё тянулся неровный след, похожий на ожог.

В этот посёлок Кирилл перебрался из-за Леры. Он всегда тянулся к ней — ещё с юности, но после выпуска она уехала в другой город, а он остался в родном городе: не смог бросить мать. Закончил университет, устроился работать учителем в своей школе, и в тот год Лера вернулась. Молчаливая, непонятная, словно чужая. Ничего о себе не рассказывала, работы не искала, вечерами гуляла с ним. Кирилл решился первым: уже не тот застенчивый парень, что раньше.

Ему казалось, что они вместе. Он дарил ей букеты, водил в кафе, провожал до дома. Иногда Лера оставалась у него на ночь. Они слушали диски со Стингом, брали в прокате свежие фильмы, говорили обо всём подряд. Кирилл даже приглядывал кольцо, хотя понимал, что рано, и про жизнь Леры он не знал почти ничего.

А потом она забеременела. Кирилл обрадовался — посчитал это шансом. Но Лера вдруг сказала:

— Это только мой ребёнок. Я дам ему свою фамилию. А отчество будет другим.

Он остолбенел.

— Но ведь это и мой сын тоже, — тихо сказал Кирилл.

Она покачала головой.

— Никому не говори, ясно?

Кирилл пытался спорить, убеждать, но Лера оставалась непреклонной. А потом бросила:

— Я люблю другого. И хочу быть для него свободной.

Эти слова ударили сильнее, чем он мог вынести. Когда летом Лера родила мальчика, он всё же приехал к роддому, но она прошла мимо, как мимо постороннего. Тогда Кирилл уволился и уехал в первый попавшийся посёлок, где требовался учитель.

В отделе образования только заметили:

— Оттуда никто не возвращается.

— Так хорошо? — усмехнулся он.

— Не совсем…

Школа оказалась странной. И сам посёлок тоже. Кирилл никак не мог уловить, что именно не так, но ощущение скрытой тайны не покидало его.

— Контингент у нас трудный, — сказала директор, и не стала объяснять.

Он вскоре понял сам. Ученики либо напоминали лунатиков, с которыми было почти невозможно установить контакт, либо, наоборот, были чересчур смышлёными и задавали такие вопросы, что Кирилл не всегда находил ответ. Старшеклассницы и вовсе изводили его — выставляли ноги в коридоре, томно щёлкали ресницами.

Теперь он смотрел на незваную гостью.

— Ты из школы? — спросил он.

— Я мёрзну, — только сказала она.

Кирилл принёс ей полотенце и одеяло, поставил чайник.

— Ты учитель?

— Да. Я тебя раньше не видел. Ты уже выпустилась?

— Можно сказать и так.

Они пили чай молча. Кирилл чувствовал себя неловко: ночь, чужая девчонка, да ещё это странное место.

— Как тебя звать?

Она покачала головой.

— Здесь имена ничего не значат. Они стираются.

— Ты из посёлка? Где твои родители?

— Спят. Все всегда спят. Или делают вид. Ты задаёшь слишком много вопросов. Зачем?

— Я учитель. Мне положено.

— Лучше не трогай спящих собак.

Эти слова прозвучали так жутко, что Кирилл ощутил холод вдоль спины.

— Что значит?

Она поставила кружку.

— Ты здесь чужой. Чистый. Разве не чувствуешь запах дыма?

— Какого дыма?

— Забудь. Если услышишь гарь — спроси себя, откуда она. И запомни ответ.

С этими словами она ушла.

Утром Кирилл почти решил, что приснилось. Но мокрые полотенца и кружка с чаем напоминали о реальности.

Он спросил о ней у Инги, молодой учительницы начальных классов, с которой они быстро подружились.

— Знаешь девочку со шрамом?

Инга побледнела.

— Нет.

Кирилл понял — врёт. Но не понимал, почему.

Позже он написал Лере. Попросил разузнать про посёлок.

Ответ удивил:

«Про место ничего особенного не нашла. Только что несколько лет назад здесь сгорела школа, погибло много детей. Жуткая история».

Кирилл перечитывал письмо. Фасад нынешней школы выглядел старым, облупленным, но никак не новым. «Наверное, Лера перепутала», — решил он.

Ночью она появилась снова.

— Привет, — будто ничего не случилось, сказала девушка. — Чаем угостишь?

Она снова была босая, хотя дождя не было.

— Ты всегда ходишь без обуви? — спросил Кирилл.

— Туфли всё время прячут.

— Кто?

— Другие дети.

Он заварил чай. Они молча сидели на кухне. Кирилл ловил себя на ощущении неловкости: ночь, странная гостья, и это тягостное чувство чуждости.

— Тебя дома не хватятся?

— Нет. Все спят.

Она держала кружку тонкими пальцами и вдруг спросила:

— Ты сможешь мне помочь?

Кирилл вздрогнул.

— Что именно?

— Ты чужой. Значит, можешь узнать, кто виновен в пожаре.

Эти слова прозвучали как приговор. Кирилл вспомнил письмо Леры. Но ведь Инга уверяла, что никакого пожара не было. Он сказал это вслух.

— Она не помнит, — тихо сказала гостья. — Здесь никто ничего не помнит.

У Кирилла по спине побежали мурашки. Всё происходящее напоминало дурацкий телесериал про мистику, но сидящая перед ним девчонка явно была не фантомом.

— Ладно, — пообещал он. — Я попробую.

Он написал Лере новое письмо, попросил поискать заметки о пожаре. И спросил про сына. Лера ответила длинно, прислала фотографии мальчика и описала их жизнь. Кирилл смотрел на снимки и думал: «Что я здесь делаю? Должен быть рядом». Но мальчик по-прежнему носил чужую фамилию.

Переписка затянулась. Они снова начали разговаривать обо всём, как когда-то.

Тем временем дни в посёлке текли одинаково. Дети предугадывали будущее:

— Завтра пойдём смотреть птиц, — говорил Кирилл.

— Завтра будет буря. Лучше во вторник.

И буря действительно случалась.

Однажды он спросил у Инги:

— Куда делся предыдущий учитель биологии?

Она побледнела.

— Я не помню, — сказала и убежала.

На Новый год Кирилл хотел уехать к родственникам, но дороги замело. Лера по телефону огорчилась, но обещала писать.

Инга пригласила его встретить праздник у неё. Она старалась, готовила, угощала. Кирилл чувствовал вину: будто даёт ей повод. Ночью остался у неё, а утром, возвращаясь домой, обнаружил на крыльце знакомую фигуру.

— Я ждала, — капризно сказала она.

— Прости. Был у Инги.

— Понятно, — бросила девушка.

Они снова пили чай.

— Узнал что-нибудь про пожар?

— Нет.

Она не стала спорить. Только её молчание было тяжелее слов.

Вскоре Лера прислала конверт с фотографиями сына и газетными вырезками. На пожелтевшей странице было написано: несколько лет назад школа сгорела во время экзамена по биологии. Погибли дети и учитель.

Кирилл уставился на мутную фотографию — и обомлел. На снимке он узнал лица девочек, которые и сейчас учились у него, те самые, что кокетничали в коридоре.

«В живых осталась только одна — Майя Синицына», — гласила подпись.

И на фото он заметил её. Девушку, которая приходила к нему ночами.

Сердце заколотилось. Мир вокруг словно пошатнулся.

Кирилл струсил. Вечером схватил чемодан, наспех сложил вещи и направился к автобусу. На дороге встретил шестиклассника с щербинкой между зубами.

— Ты зря торопишься, — вздохнул мальчишка. — Автобус не придёт. Он сломался.

— Откуда знаешь?

Тот промолчал и пошёл дальше.

И правда, автобус так и не приехал. Зато ночью снова пришла она.

— Все пытались сбежать, — сказала Майя. — Но никому не удавалось.

В её глазах отражалась печаль.

— Их было много?

— Я не помню. Никто не помнит. Год длится и длится. Вы приезжаете и приезжаете. Но ты другой.

— Почему?

— Не все подпускали меня. Боялись. Но отсюда нет выхода.

— А я и не хочу, — соврал Кирилл. — Мне там всё равно нет места.

Он достал фотографии сына.

— Это мой мальчик. Но он носит чужую фамилию.

— Почему?

И Кирилл рассказал ей свою историю с Лерой.

— Она пожалеет, что потеряла тебя, — уверенно сказала Майя.

— С чего ты знаешь?

— Я знаю женщин.

Кирилл снова глянул на снимок сына.

— Тогда скажи, что здесь произошло.

— Не сейчас.

— Пожар. Ты просила меня узнать. Все говорят — проводка.

Майя покачала головой.

— Ложь.

Эти слова засели в нём.

На следующий день он решился заговорить с Ингой. Она сначала отмахивалась, но потом вдруг изменилась в лице.

— Иногда мне кажется… — прошептала она. — Что я уже проживала этот год. Снова и снова.

Кирилл застыл.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знала, что Маша назовёт ворону коршуном. Я знала, что ты подойдёшь ко мне после уроков и спросишь об этом. Всё повторяется. Мы в ловушке.

— Но как такое возможно?

Инга всхлипнула.

— Я не знаю. Только ощущаю, что чего-то не хватает. Или кого-то.

Она посмотрела на него так, будто искала ответ.

— Может, не хватает Майи? — тихо сказал он.

Инга замерла.

— Что ты о ней знаешь?

— Немного.

— Её дразнили. Звали замарашкой. Она всегда была одинокой. А потом… экзамены…

Инга вдруг оборвала слова, глаза её стали пустыми.

— Дальше — ничего. Только запах гари.

Кирилл похолодел. Всё сходилось. Призрачная девочка, дым, забытые лица.

За день до экзамена Инга призналась:

— Я боюсь за тебя. Мы все останемся здесь, а ты исчезнешь.

Кирилл нервно усмехнулся:

— Это аномалия, испарения или что-то вроде… Не волнуйся.

Но она покачала головой.

— Никто не верил.

А потом добавила:

— Мы должны встретиться с ней. В кочегарке. Только ночью.

Кирилл подумал, что это похоже на детскую игру с вызовом духов. Но согласился.

Ночью они пошли вдвоём. Внутри пахло гарью и металлом. Фонарь в руке Кирилла едва пробивал густую темноту. Огромные котлы стояли как безмолвные стражи.

В центре зала — старое зеркало. В нём не отражались они сами, но оттуда глядела Майя. Бледная, прозрачная, с опущенными глазами.

— Майя, — позвал Кирилл.

Она не двинулась. Лишь произнесла:

— Никто не помнит. Только я. Я одна несу это.

— Это не так, — шагнула вперёд Инга. — Я помню. Каждый год. Каждый раз я встречала любовь и теряла её в том пламени. Хватит!

Майя подняла взгляд. В нём была только усталость.

— Зачем вы пришли? Чтобы сказать, что я безумная?

— Нет, — твёрдо ответил Кирилл. — Чтобы сказать, что ты не виновата.

На лице девушки появилась горькая усмешка.

— Все виноваты. Они травили. Я ненавидела. Я пожелала, чтобы они исчезли — и они исчезли. Это я.

Слова звучали голосами многих, хор отчаяния.

Кирилл шагнул сквозь мираж горящего коридора, взял её холодные руки.

— Нет. Ты хотела только конца боли. Ты держишь их здесь. Но они давно свободны. И ты должна отпустить.

Инга подошла с другой стороны, обняла Майю за плечи.

— Прости их. И себя. Мы прощаем тебя. Пора.

В глазах Майи вспыхнул огонь сомнения. Но искра надежды победила. Она закрыла глаза, и слёзы скатились по лицу, оставляя чистые дорожки.

Раздался хруст, будто разбилось зеркало. Миражи исчезли. Тьма стала обычной. Воздух стал лёгким.

Майя стояла между ними почти невидимая.

— Я так устала, — прошептала она.

— Знаю, — ответил Кирилл. — Всё кончено.

И она растаяла. Остались только он и Инга. За стенами впервые за много лет медленно занимался настоящий рассвет.

— Ты уезжаешь, — сказала Инга. Это прозвучало не вопросом, а утверждением.

Кирилл кивнул.

— Прости. Меня ждут.

Она опустила глаза.

— Я понимаю. Спасибо тебе за всё.

— Я ничего особенного не сделал.

— Ты освободил нас, — тихо ответила она. — Спас от забвения.

Кирилл тяжело вздохнул.

— Жаль только, что Майю не удалось спасти.

Инга посмотрела прямо ему в глаза.

— Мы все виноваты. Я тоже. Мы видели, как ей было тяжело, но никто не помог. Только ты попытался.

Он не знал, что сказать. Теперь он понимал: каждый несёт свою вину. Он сам бросил сына, выбрал гордость вместо борьбы.

Кирилл протянул руку и коснулся щеки Инги.

— Теперь всё будет хорошо.

Она всё же заплакала. От её слёз у него сжалось сердце. Он отвернулся, боясь, что если задержится ещё хоть на минуту — не сможет уйти.

Он шёл навстречу будущему, где его ждал мальчик и, возможно, ждала Лера. Она никогда не будет любить его так, как Инга. Но он сам ещё не знал, кого будет любить всегда.