— Всё! Забирайте её срочно! Я больше не могу! — кричала мать

Телефон завыл посреди удушливого, липкого дня. Я стояла у окна, смотрела на капли конденсата, стекавшие со стакана, и думала, что лето в городе всегда пахнет разогретым асфальтом и бензином. Аппарат вибрировал так, будто собирался выпрыгнуть из ладони.

— Лена! — голос матери звенел в ушах. — Всё! Забирайте её срочно! Я больше не могу!

— Мам, что произошло? Где вы? — я торопливо натянула джинсы, нащупывала ключи, а сердце уже ухало где-то в животе.

— На участке, где же ещё! Она… она смерч! — мать почти рыдала. — Я всего на минутку отвернулась, а она… всю морковку выдернула! ВЕСЬ ряд! Пусто! И на крышу полезла, представляешь?

— Мила на крышу? — я прикусила губу. — Мам, спокойно, прошу. Где Мила сейчас?

— Рисует кирпичом на ступеньках. Но я не выдержу, Лена! Я не молодая козочка, чтобы за ней по кустам бегать! Забирайте её, слышишь?

Денис, мой муж, выглянул из кухни, где он раскладывал вчерашний плов по банкам.

— Что случилось? — спросил он.

— Мама, — я отключила громкую связь и посмотрела на него. — Кричит: «Заберите Милу». Срочно.

— Едем, — сказал Денис, уже доставая ключи из шкафчика. — Сейчас.

— Мам, мы выезжаем, — я снова приложила телефон к уху. — Держи Милу при себе, ладно? И не ругай её. Ей всего четыре года.

— Четыре — не сорок четыре! — фыркнула мать. — Но я не справляюсь. Всё, Лена. Жду.

Мы выбежали на лестницу, и жар ударил в лицо, как открытая печь. Я сунула Денису бутылку воды, тюбик с кетчупом и Милкиного плюшевого ежа. Машина завелась только с третьей попытки; небо колыхалось от выгоревших облаков. Мы неслись по трассе, а в груди стучали молотки: раз, два, три. «Забирайте её». «Не могу». Это ведь мы сами настояли на этом лете. Мы сами.

Год назад мать играла совсем по-другому. Она не ругалась, наоборот — щебетала, как пташка на ветке, и каждый её аргумент бил точно в наше мягкое место.

— Лена, Денис, вы правда хотите держать ребёнка всё лето в городе? — она совала нам под нос журнальную вырезку про вред смога. — Пыль, жара, машины, родители на работе — да это же беда!

— Мам, садик у нас приличный, — осторожно возражал Денис. — Там бассейн надувной поставят, тент натянут. Площадка хорошая.

— «Хорошая» для двадцати детей в очереди! — мать закатывала глаза. — Она и так весь год видит только стены: садик — дом — площадка. Это детство? А на участке — зелень, речка в пяти минутах, свежий воздух! Она ягоды прямо с куста есть будет! И спать на веранде!

— Звучит красиво, — признавалась я. — Но ведь там нет ни горячей воды, ни нормального туалета. Мам, тебе самой неудобно.

— Это же вам всё нужно сделать! — мать размахивала руками, словно раздавала воображаемые сокровища. — Вы молодые, у вас сил полно. Подвести воду, поставить бойлер — разве это сложно? Я внучку научу клубнику собирать, а вы будете спокойно работать.

Денис смотрел на меня так, будто мы были на корте, а мяч летел между нами.

— Слушай, — сказал он вечером, когда мы складывали Милкины кубики в коробку. — По сути мама права. На природе ей полезнее.

— Полезнее, — кивала я. — Но воду нужно в дом вести. Канализацию делать. Мебель менять. Там диван проваленный, матрас воняет нафталином.

— Справимся, — говорил Денис уверенным тоном, от которого у меня смешивались восторг и тревога. — Пристрой есть? Твой отец ведь начинал?

— Есть, — вздыхала я. — Из бетонных блоков, к дому примыкает. Но там только пауки жили.

— Значит, доведём до ума, — подвёл черту Денис. — Детство у ребёнка одно.

— А деньги у нас тоже одни, — шептала я на кухне, глядя в клетчатый лист. Но лист молчал.

Мать подливала масла в огонь.

— Ну что, решили? — звонила она каждое утро. — Вода — приоритет! Потом бойлер, литров на пятьдесят. Унитаз нормальный, москитные сетки. И коврики в душ, простудиться легко. И чайник новый купите, ваш шипит, как паровоз.

— Мам, а деньги? — осторожно спрашивал Денис.

— Это же в ваших интересах! — звенела мать. — Мне хорошо, ребёнку радость. Ну что, вы же не жадные?

Мы переглядывались, как пловцы перед прыжком. И прыгнули.

Однажды вечером в дом пришла вода — тонкой радостной струйкой из нового крана. Мы втроём стояли вокруг мойки и наблюдали, как она постепенно теплеет. Мила хлопала ладошками и визжала: «Дождик в доме! Дождик!» Мать вытирала глаза фартуком. Денис, смешно откинув волосы назад, гордо произнёс:

— Пошла, родимая.

— Вот видите! — мать подставляла руки под тёплый поток. — Я же говорила! Ура!

Мы соорудили санузел в пристрое: белый кафель, стеклянная шторка, крохотная раковина. Рабочие ворчали — фундамент был с сюрпризами, блоки не вставали ровно. Дважды срывалась поставка унитаза, один бойлер пришёл с вмятиной. Я носила мастерам чай и печенье, выслушивая про «уклон трубы» и «гидроизоляцию в два слоя».

— Теперь у нас прямо как в квартире, — мать ходила и сияла. — Чистота, свежесть. Ещё бы отопление нормальное — и можно тут жить круглый год!

— Мам, — мягко говорил Денис, — с отоплением пока не потянем. Может, в следующем сезоне.

— Ну ладно, — снисходительно кивала она. — Но печку бы подлатать.

Параллельно мы избавились от проваленного дивана, привезли из «ИКЕА» крепкий, пусть и простой. Купили шкаф-купе, складные стулья, маленькую коляску «для участка». Я закрашивала кисточкой тёмные щели в углах; Денис стелил линолеум, ругался на кривой нож.

— Сколько уже влетело? — спросила я как-то вечером, грызя холодную пиццу на веранде.

— Лучше не считать, — ухмыльнулся он. — Но «вагон и тележка» — это уже про нас.

Я всё же посчитала.

— Сто девяносто одна тысяча, — выдохнула я. — И это без бензина и еды для рабочих.

— У ребёнка одно детство, — повторил Денис, и мы согласились, будто держали тяжёлую крышку от сундука.

Мать сияла:

— Ну что, посмотрите, как здесь хорошо! Милочка будет просыпаться под пение птиц, бегать босиком, завтракать на веранде. Мы ей даже грядку выделим, пусть посадит укропчик!

— Отличная идея, — улыбалась я. — Только смотри за инструментами, ладно? Миле всё интересно.

— Я опытная, — отмахивалась мать. — Я вас двоих подняла — и ничего. Не учи мать детей растить, ага?

Новый дачный сезон мы ждали, как праздник. Весной город сбрасывал остатки снега, обнажая прошлогодние окурки и серые пятна. Мы отсчитывали дни. Я стирала Милкины шортики с арбузами, складывала футболки в стопки, выбирала книги — сказки, динозавров, одну про Машу с медведем. Денис возился с машиной, менял масло. Мила приплясывала вокруг сумок.

— Мы едем к бабуле в лес? — спрашивала она.

— Почти, — смеялась я. — Дом, речка, песок. Но слушаться бабушку обязательно.

— Я тоже главная! — возмущалась Мила, влезая ко мне на руки.

— Ты — главная помощница, — объяснял Денис. — Игрушки будешь собирать, цветы поливать. Но на крышу — ни ногой. Никогда.

Мать звонила каждый день:

— Купила ей панамку! И сапожки резиновые! И ведёрко! Лена, только купите шампунь без слёз, у меня закончился.

— Купим, — отвечала я. — Мам, Мила активная. Её нужно постоянно занимать.

— Конечно, — уверенно щёлкала языком мать. — График готов: зарядка, завтрак, грядка, речка, обед, сон, ягоды. У меня всё под контролем.

В день отъезда светило солнце. Мы загрузили машину под завязку и помчались по знакомой дороге. На участке пахло мятой и сырой землёй. Мила радостно визжала, увидев лопатку и новый жёлтый мяч.

— Смотрите, — мать повела нас в санузел, включила воду. — Тёплая! Красота!

— Отлично, — сказал Денис. — Мам, мы останемся на два дня — разложим вещи, покажем Миле. Потом вернёмся, а в субботу приедем снова. Если что — звони.

— Да что вы, — мать махнула рукой, словно ставила точку. — Всё будет замечательно. К концу лета получите загорелую и счастливую Милу.

Вечером мы сидели на веранде. Мила вертелась на коленях у бабушки и грызла клубнику прямо с хвостиком. Солнце садилось за берёзы. Казалось, мир прост: чай, смех, деревянный дом и звон веток на ветру.

Перед отъездом я долго обнимала Милу.

— Я приеду через пять дней, — шептала ей. — Ты тут главная помощница. Помогай бабуле, но ничего сама не начинай. Всегда сначала спроси.

— Всегда сначала спроси, — эхом повторила мать. — Всё будет хорошо.

И пяти дней не прошло. Первый звонок от матери — уже утром следующего дня:
— Лена, какой шампунь вы купили? Он совсем не пенится!

Второй — днём:
— Нашла у вас в шкафу ножницы для ногтей, они тупые до ужаса!

Третий — вечером:
— Мила отказалась есть суп! Это нормально вообще?

— Мам, не звони по каждой мелочи, — старалась я говорить мягко. — Вы же хотели справляться сами.

— Я просто делюсь! — возмущалась она. — И потом, мне нужно с кем-то разговаривать.

На второй день — снова:
— Лена, Мила проснулась в пять утра. Так должно быть?
В обед:
— Она облила коврик в ванной! Ужас какой!
Вечером:
— Почему она всё время бежит? Куда она бежит?

— Потому что ей четыре года, — спокойно объяснял Денис. — Вдохни. Выдохни.

На третий день звонок прозвучал иначе. Голос матери звенел, как перетянутая струна.

— Всё! Забирайте её! — кричала она. — Я не справляюсь! Лена, она ураган! Я отвернулась на минуту — и грядки нет! Вся морковь в ведре! А потом она полезла на сарай за мячом! У меня сердце в пятки ушло!

— Мам, где Мила сейчас? — я уже надевала кроссовки.

— Тут, рядом. Кирпичом корабль на крыльце рисует. Но я больше не могу! Я хочу тишины! Я не думала, что дети такие… шустрые! Забирайте её!

— Мы едем, — сказала я твёрдо. — Всё. Уже выезжаем.

Дорога казалась бесконечной. Денис давил на газ, ветер разметывал мне волосы. В голове стучали слова, которые страшно было произнести: «Мы сделали всё, как ты хотела. Вложили деньги. Устроили дом. Поверили. А ты?»

Когда мы въехали в садоводство, нас встретила кошка, важная, как контролёр. Мать сидела на ступеньках, закрыв лицо ладонями. Мила на крыльце чертила огромный корабль с флагом. А там, где недавно зеленела морковь, темнела ровная, как полоса асфальта, земля.

— Приехали, — сказала мать, не поднимая головы. — Забирайте.

— Мам, — я присела рядом. — Дышим. Вдох. Выдох.

— Я дышала, — глухо ответила она. — С самого утра дышала. Но я не думала, что ребёнок — это настолько тяжело. Она же ни секунды не сидит!

— Это же Мила, — сказал Денис, и в его голосе неожиданно прозвучала улыбка. — Помнишь меня в её возрасте? Я катался верхом на соседской собаке и считал, что это нормально. Дети — это глаза и ноги, их много, и все бегут в разные стороны.

— Не смешно, — мать фыркнула. — Я одна. Я думала, мы будем читать книжки, гладить травку, на речку ходить. А она… везде!

Мила подбежала, прижалась ко мне:
— Мама, у нас корабль! Он поплывёт по крыльцу!

— Красота, — сказала я и поцеловала её макушку. — Только бабушку до кораблекрушения доводить не надо, слышишь?

— Я не довожу, — серьёзно ответила Мила. — Я помогала. Морковку собрала, чтобы суп сварить. А бабушка плакала.

— Потому что морковка была маленькая, — пояснил Денис. — Ей нужно было подрасти.

— А сколько ждать? — удивилась Мила.

— Очень долго, — пробормотала мать. — Дольше, чем я проживу.

Мы собрали Милкины вещи. Она не сопротивлялась — устала. Села в машину, прижала к себе плюшевого ежа и почти сразу уснула. Мать стояла у ворот, сжимая кружку, будто спасательный круг.

— Мам, — сказала я, — давай поговорим. Спокойно.

— Пожалуйста, — кивнула она. — Я ведь старалась. Но не тяну. Я думала, всё будет, как в кино: утром клубника, днём речка, вечером сказка. А тут… она всюду. И я всё время боюсь.

— Я верю тебе, — сказала я. — И не хочу, чтобы ты себя ломала. Ты не обязана. Но честно нужно было сказать до того, как мы… — я махнула рукой в сторону санузла, кафеля, бойлера. — До того, как мы всё это сделали.

— А как же «детство одно»? — мать выглядела растерянной.

— Детство — это не ванна и не унитаз, — мягко заметил Денис. — Это люди рядом. Те, кто смеются, когда упал мяч, и помогают вытащить ведёрко из песка. Мы можем подарить Миле лето в городе — другое. Лагерь, бассейн, парк. Я не хочу обещать то, что не держится на реальности.

— Я не хотела вас обманывать, — мать прижала кружку сильнее. — Я правда думала, что справлюсь. Я ведь вас вырастила…

— Нас было двое, — напомнила я. — И с дедушкой. А сейчас другое время, другое здоровье. И другая Мила — моторчик.

— Моторчик, — мать улыбнулась, будто слово ей понравилось. — А я — старенькая лодка.

— Лодке не обязательно возить теплоход, — сказал Денис. — Пусть качается у берега.

Мы переглянулись. Я не стала говорить вслух, что её план, может быть, изначально был именно таким. Смысл? Факт в том, что участок благоустроен, мать без сил, а Мила с кораблём на крыльце.

— Мы заберём Милу, — сказала я. — А лето организуем сами. Будем приезжать к тебе по выходным, но без ожиданий, что ты — нянька на полный день. Договорились?

— Договорились, — кивнула мать. — И… спасибо. Я бы сама этого никогда… — она обернулась к пристрою. — Никогда бы не сделала.

— Мы не для «никогда», — вздохнул Денис. — Мы для «по-человечески». И чтобы потом не ссориться, как сейчас.

— Извините, что я… — мать махнула рукой. — Ну, вы поняли.

— Поняли, — сказала я и обняла её. — Только в следующий раз — сначала честно. Не чтобы отказаться, а чтобы понимать, что реально.

— Сначала честно, — повторила мать и на секунду прижалась ко мне, как уставшая девочка.

Мы поехали обратно. Дорога была мягкой, как старое одеяло. Мила спала, шевеля ресницами. Я смотрела на неё и думала о простых вещах: прогулки в парке, мороженое по субботам, театр по средам, бассейн по четвергам. Денис молчал, но я видела, как он кивает невидимому плану.

— Слушай, — произнёс он на въезде в город. — Завтра заеду в парк, спрошу про кружки. В бассейне уточню расписание. Сделаем ей «дачу в городе».

— Сделаем, — сказала я. — И без моркови из ведра.

— Морковь — оставим осени, — улыбнулся он. — С бабушкой.

— С бабушкой — по выходным, — уточнила я, и мы засмеялись.

Дома я сняла с Милы сандалии, поставила компот, включила стирку. В ванной мылись игрушки. На балконе дремал ёж. А в комнате, пахнущей хлопком, спала девочка, у которой детство было здесь и сейчас — в руках, терпении и понятных границах.

Поздно вечером пришло сообщение от матери:
«Лена, прости за срыв. Я не рассчитала силы. Я люблю Милу. Просто я не нянька. Спасибо вам за дом. Он как новая глава. Приезжайте в субботу на чай. Испеку пирог. Без моркови».

— Видишь? — сказал Денис, когда я показала ему экран. — Честность работает.

— Работает, — я выключила свет. — Пусть дача будет дачей. А лето — летом. Настоящим, не киношным.

— Капитан моторчик, — шепнул он, глядя на Милу.

— И его команда, — добавила я и закрыла глаза.

За окном не пахло асфальтом — пахло мокрой травой из соседнего двора. Фонарь пел, а будущее выглядело как новый список в клетчатой тетради: простые пункты, без золотых обещаний.

Мы больше не прыгали с закрытыми глазами. Мы стояли на берегу и сами выбирали, куда плыть.