– На вокзале подобрала. Голодная была. Я её на воспитание взяла…

– Вам две? – спросила Марина, перекладывая на прилавок пару ещё тёплых булочек. Пожилая дама почти всегда брала именно две – одну себе, вторую – ребёнку.

Сразу передавала девочке одну булку, и прямо у окошка они вместе начинали жевать.

– Дайте одну… – произнесла старушка.

Марина убрала лишнюю, приняла мятый рубль и отдала сдачу. Женщина принялась есть булку в одиночку. Девочка смотрела на неё украдкой – по глазам было видно, что тоже голодна. Но бабушка не обращала внимания.

Торговля не ждала, и Марина отвернулась – надо было обслуживать следующих покупателей.

– Кулинария привезла? – спросили её.

– Пока нет… А, вот и машина! – кивнула она.

К ларьку подкатила газель. Марина отвлеклась: принимала ящики, пересчитывала. На лотках оказались десятки свежих, румяных булок – с маком, витые, простые. Люди знали время привоза, специально подходили к полудню. Стоили булки недорого, полтора рубля за штуку, брали их десятками.

Марина когда-то окончила техникум и работала на заводе лакокрасочных материалов. Но в девяностые предприятие рассыпалось, а её сократили. С двумя детьми на руках искать новую работу оказалось непросто. Муж ушёл «на заработки» и не вернулся – и, по правде, она не очень-то и ждала: скандалы, пьянки, угрозы выгнать из квартиры… Всё это осталось в прошлом.

После долгих поисков Марина устроилась в торговую палатку. Место было удобное – рядом рынок и оживлённая площадь, график сменный: два дня работы, два выходных. Дети могли справиться без неё – старшей одиннадцать, младшему семь.

Сослуживица быстро объяснила: хочешь нормальную зарплату – действуй по негласным правилам. То «округли сдачу», то «подвесь вес». Марина не любила такие хитрости, но деваться было некуда – нужно было кормить детей.

Поставки приняли, машина уехала, поток покупателей схлынул. Марина пересчитала лотки, опустилась на табурет и тяжело выдохнула. Что-то царапало изнутри.

И тут щёлкнуло: старая женщина с девочкой.

Марина давно приметила в ней странную бодрость, почти напор. Та без церемоний протискивалась вперёд, локтями раздвигая очередь, приговаривая одно и то же:

– Ребёнок со мной! Видите? Ребёнок!

Снаружи — обычная бабка: потёртый плащ, вязаный берет, стоптанные сапоги. Слегка согбенная, будто несёт невидимую ношу.

А девочка — как из другой картинки: яркая бело-синяя куртка с опушкой, приличные, но измазанные сапожки, из-под голубой шапки выбились русые, не расчёсанные пряди. В ушах поблёскивали крошечные серьги — похожи на золотые.

Марину это резало. Своей дочке она когда-то хотела такую куртку, но взяла попроще — цены кусались. И ещё — бабка обращалась с деньгами как попало: то вывалит горсть мелочи, то сунет смятые купюры, не считая.

«Побирается?» — мелькало. «Тогда откуда серьги у девочки? И где её родители?»

Мысли отогнала, занялась сменой. Но осадок остался.

На следующий выход Марина поинтересовалась у напарницы:

– Эта старушка с девчонкой была? Наглая, в сером плаще.

– Агафья Петровна? Нет. Видать, приболела. Она у рынка у церкви сидит частенько.

– Девочка ей внучка?

– Кто ж знает. Может, да. Каждый день булки брала…

Через день Агафья объявилась. Как обычно, локтем распихнула двоих, потянулась к прилавку:

– Две булки! – и уже тянет горсть мелочи.

Марина решила её притормозить: сперва обслужила женщину из очереди, хотя старуха кипела, цепляясь за край прилавка. Дождалась, когда та остынет, медленно пересыпала монеты, будто нарочно тянула время.

– Вас Агафьей Петровной зовут, так? – вежливо уточнила.

– А то как же.

– А где ваша внучка сегодня?

Старуха скривилась, глянула в сторону улицы:

– Дома. Пусть посидит, башкой пораскинет.

В ответе не было прямой грубости, но в голосе прозвучал холодок. Так о своих детях не говорят.

Марина рассчитала покупку, выдала пакет — и, будто на автопилоте, повесила табличку «Вернусь через 10 минут», щёлкнула замком и двинулась за старухой.

Шаг быстрый, семенящий. Дворы, переулки, ещё улица. Марина понимала, что давно вышла за «десять минут», но останавливаться уже не могла: ей нужно было увидеть, где живёт эта пара.

Старуха свернула в проулок, обогнула древнюю стену с размазанной краской «Не стыдись, страна!», юркнула в деревянную пристройку — облезлая дверь, мутные стекляшки, задворки сараев. Во дворе — разбухший диван, ящики с гнильём, мёртвые цветочные горшки, детские игрушки с грязью. На наличнике — три почтовых ящика: живут втроём.

Марина метнулась обратно к ларьку — успела до приезда поставки. Вечером, когда зажглись окна, она вернулась с пакетом продуктов. Первая дверь распахнута, вторая — притворена, дальше — тёмный коридор, две покосившиеся двери, кислый запах.

Из угла соседней комнаты бухал голос:

– Нам навязывают эту идеологию! Рынок кругом! Капиталисты!

Марина постучала в дверь, где, по её догадке, могла быть девочка. За полотном зашуршали маленькие шаги — и замерли.

– Девчонка, ты там? Позови бабушку, а?

Тишина.

Марина вышла во двор, обошла пристройку, протиснулась через бурьян к мутному оконцу. За стеклом — худое лицо хорошенькой девочки. Глаза — большие, страдающие.

– Привет! – улыбнулась Марина и жестом показала: открой.

Девочка качнула головой. На голову была накинута куртка.

– У меня гостинцы, видишь? – Марина показала пакет.

Интерес — да. Но замка она не тронула.

Марина вернулась в коридор, толкнула соседнюю дверь — та подалась. В нос ударил перегар. Внутри качался на ногах седой агитатор, вокруг — бутылки, сковородка, заваленные книги.

– Здравствуйте. Мне бы к соседке — к Агафье Петровне.

– Синьорина… – важно протянул он, не попадая взглядом.

Марина уже хотела уйти, как сосед вышел за ней и, цепляясь за стену, протянул ключ:

– От её коморки. Берите. Антигосударственный элемент…

Дверь открылась. Запах затхлости, лампочка, засиженная мухами, на бордовом диване комком спит старуха. Игрушки по углам, потолок с отвалившейся фанерой.

И — взгляд девочки. Серые колготки сползли, майка, куртка на голове, волосы до плеч.

– Я тётя Марина. Принесла поесть, – шепнула она.

Сосед за спиной снова завёл про «демократическое общество». Марина выпроводила его за дверь, щёлкнула щеколдой.

– Давай перекусим, пока бабушка дремлет, – мягко сказала и достала хлеб, колбасу.

Девочка ела осторожно, косясь, будто боялась, что отнимут. Кухни как таковой не было. Ни плиты, ни посуды, ни холодильника. На подоконнике — корзинка с проросшим луком. Всё.

– Как тебя зовут?

– Соня, – прошептала она.

– Сонечка… А мама твоя где?

Личико дёрнулось, глаза наполнились, и девочка тихо расплакалась.

– Мама на поезде уехала, – сквозь всхлипы сказал ребёнок.

Марина обняла её. В ушах у Сони поблёскивали золотые гвоздики. Настоящие.

– Э-эй! – старуха вздёрнулась на диване, приподнялась.

– Агафья Петровна, а где документы девочки? Мамины? Девочки? – Марина прицельно пошла в наступление.

– А нету! Кто ты такая, чтобы спрашивать? Вон отсюда! Сонька, на диван!

Соня юркнула, как мышь. Старуха навалилась грудью, пытаясь вытолкать Марину. Но взгляд Сони — испуганный, застыл в Марининой памяти, как щелчок.

Она никогда не поднимала руку на стариков, но сейчас резко оттолкнула женщину, прижавшуюся к косяку. Та качнулась, села на табурет, застонала, прижала грудь.

Марина за это время сунула девочке куртку, натянула сапожки, взяла её за ладонь. На пороге остановилась:

– Вам плохо? Скорую вызвать?

Старуха уставилась мутными глазами:

– Ты ей что, мать?

– Нет, – растерялась Марина.

– На вокзале подобрала. Голодная была. Я её на воспитание взяла, – огрызнулась та. – Полиции вашей жирной не доверяю. Нашла — значит моя. Кормила, – она тряхнула несколькими крупными купюрами. – Наказывала иногда — день-два без еды, зато слушается.

И тут голос её стал приторным, липким:

– От бабки Аги не уйдё-о-шь, Сонька. Как ни вертись — всё равно вернёшься, гадёныш.

Марина подтолкнула девочку к выходу. На прощанье сунула продукты на полку. Оставлять Соню здесь было нельзя.

На улице она натянула девочке шапку поглубже:

– Пойдём, милая.

Они шагали, пока злость не схлынула. На освещённых улицах гудел город, стекли машины, жёлтые окна тянулись цепочками. «Куда?» — Марина поймала мысль, когда уже ушли далеко. «В отдел? Ночь, дежурные… Ребёнку нужна постель, а не коридор».

Дома дети удивились, потом оживились. Соню отмыли, накормили бульоном, уложили в пижаме младшего.

– Мам, а если она сирота, оставим её? – старшая, Даша, не выдержала.

– Не думаю, что сирота, – Марина взглянула на серьги. – С такими — семья должна быть.

– Старуха бедная?

– Не бедность это. Ей так жить удобно. Другое страшно — как никто не заметил, что девочка не её. Ни у церкви, ни в подъезде. Будто каждый сам по себе, – вздохнула Марина.

– Теперь она с нами, – уверенно решила Даша.

Утром — в милицию. Коридор продувало, Соня клевала носом на руках. Заявление приняли, куда-то унесли, велели ждать.

– Может, помнишь, как маму зовут? – Марина почти без надежды спросила.

– Мама Вера, – прошептала Соня.

– Молодчина! А папа?

– Папа.

– Понятно. Полное имя своё назовёшь?

– Софья Ильинична Карпова, – неожиданно отчеканила девочка.

Марина подскочила к окошку:

– Девочка вспомнила фамилию, переписать заявление!

– Ждите! – буркнул дежурный.

Рядом оказался мужчина с удостоверением:

– Газета «Северный край». Кирилл Петров, корреспондент. Вы про ребёнка говорили? Что случилось?

Марина коротко изложила. Дежурный оживился:

– Двадцать второй кабинет, к следователю Сапогову.

Кирилл подхватил Соню на руки:

– Пойдём? – подмигнул и пошёл впереди.

Дальше всё закрутилось. По базе пробили: Карпова Софья Ильинична, пять лет, в розыске уже полгода. Пропала в Данилове — ушла из квартиры, пока бабушка была в ванной.

Потом Соня сама объяснит: обиделась, оделась и «поехала искать маму». Мама уехала на сессию в столицу, а Соня добралась на электричках. Как — никто толком не понял.

Кирилл настоял, чтобы Соню временно оставили у Марины — до приезда родителей. Вечером он встретил их на вокзале и привёл к Марине.

Вера опустилась на колени, обхватила дочь, расплакалась тихо, будто без звука. Илья стоял рядом, виновато глядя на всех, и не мог разжать её рук.

– Мать моя совсем сдала… Пока искали Соню, казалось, держалась, а как узнала, что нашлась — мы её сразу в больницу. Пусть под присмотром, – говорил Илья.

Соня ладошкой гладила маму по виску и улыбалась. Даша уткнулась в плечо Марины, тоже размякла.

Позже, когда дети уснули, они сидели на кухне, пили чай с булками и разговаривали о времени, о людях, о том, как страшно потерять ребёнка.

– Я развожусь, – признался Кирилл, глядя в кружку.

– А я живу «как разведённая», – пожала плечами Марина. – Он исчез три года назад, руки не дошли оформить.

– Завтра мы съездим к этой Агафье, – сказала Вера. – Хочу увидеть место, где Соня жила.

– Соню лучше оставьте со мной. Ей туда нельзя, – попросила Марина.

– Боюсь теперь вообще её отпускать… Но с тобой — можно, – кивнула Вера. – И как тебя благодарить?

– Любая на моём месте поступила бы так же, – тихо ответила Марина. – Очень хочется, чтобы люди снова начали замечать друг друга.

Агафью задержали на пятнадцать суток. Ходили разговоры про психбольницу, но «не сложилось». Через месяц она снова пришла за булками — на сей раз отсидела очередь честно.

– По Соньке скучаю, – призналась она, глядя мимо. – Как родная стала. Я же её спасла, что плохого сделала? Увидишь когда — скажи: бабка Ага скучает.

Наступал ледяной ноябрь, на асфальте хрустела корочка, в воздухе летали первые снежинки. Во второй половине дня торговля встала: даже самые аппетитные булочки залежались.

– Десяток, пожалуйста, – наклонился к окошку знакомый голос.

– Кирилл? – Марина подняла глаза. – Откуда ты?

– Пишу материал о торговле: как обвешивают и обсчитывают. Но хочу рассказать ещё и про нормальных продавцов — они же бывают, – он улыбнулся.

– У нас таких немного, – ответила Марина полушутя. – По крайней мере, сейчас. Я, кстати, ухожу. Последняя смена. Иду на частное производство — отделочные материалы.

– Тогда напишу про отделочные материалы, – усмехнулся он. – Мне важнее не тема, а… – он на секунду запнулся, – короче, упакуй двадцать булок. Отделочными материалами сыт не будешь. И может, наконец, дойдём оба до того, чтобы разойтись со своими «бывшими» официально. А?

Марина хмыкнула и протянула пакет:

– Держи. И — давай уже менять жизнь, а не только слова.

Соня осталась с родителями. Бабушку Веры лечили. Агафья бродила по рынку, иногда стояла в конце очереди — как будто училась заново. Кирилл то и дело заглядывал за булками — то для материала, то без повода.

Марина сменила ларёк на небольшой цех.