— Даже не думай садиться за стол с нами. Будешь нам подавать! — заявила свекровь.

Ирина стояла у плиты, в тишине утренней кухни, одетая в мятую пижаму, с небрежно собранными волосами. Пахло жареными хлебцами и крепким кофе.

На табуретке за столом сидела её семилетняя дочь Даша и, уткнувшись в альбом, старательно выводила цветными фломастерами загогулины.

— Ты опять свои эти диетические хлебцы готовишь? — раздалось из-за спины.

Ирина вздрогнула. В дверях кухни стояла Марина Валерьевна — мать её мужа, женщина с каменным лицом и голосом, не терпящим возражений. На ней был халат, волосы заколоты в тугую булочку, губы сжаты.

— Я вчера, между прочим, обедала чем Бог послал, — продолжила она, хлопая полотенцем по краю стола. — Ни супа, ни нормальной еды. Ирина, яичницу можешь сделать? Как человек, а не по своим этим… модным штучкам?

Ирина безмолвно выключила плиту и открыла холодильник. В груди закрутилась тугая спираль злости, но она её проглотила. Не при ребёнке. И не на территории, где каждый сантиметр словно бы говорил: «Ты тут временно».

— Сейчас всё будет, — выдавила она и отвернулась, чтобы не показать дрожь в голосе.

Даша, не отрываясь от фломастеров, краем глаза наблюдала за бабушкой — затаённо, настороженно.

— У мамы пока поживём, — предложил тогда муж, Павел. — Пара месяцев максимум. Всё равно рядом с работой, и ипотеку скоро одобрят. Она не против.

Ирина колебалась. Не потому что у неё были конфликты с Мариной Валерьевной. Нет. Они были вежливы друг с другом. Но Ирина знала: две взрослые женщины в одной кухне — это минное поле. А свекровь её — человек с маниакальной любовью к порядку, контролю и моральным оценкам.

Но выбора не было. Их квартиру продали быстро, а новую ещё оформляли. Так они втроём и переехали в двухкомнатную квартиру Марины Валерьевны. На время.

Первые дни всё шло гладко. Свекровь была подчеркнуто вежлива, даже поставила для Даши дополнительный стульчик и угостила пирогом. Но уже на третий день начались «наставления».

— У меня свои порядки, — заявила она за завтраком. — В восемь — подъём. Обувь строго в подставку. Продукты согласовывать. И телевизор тише, я гиперчувствительна к шуму.

Павел отмахнулся, усмехнувшись:

— Мам, ну мы же ненадолго. Потерпим.

Ирина молча кивнула.

Только слово «потерпим» начало звучать как приговор.

Прошла неделя, вторая. Режим становился всё строже. Марина Валерьевна убрала рисунки Даши со стола: «Мешаются». Клетчатую скатерть, которую Ирина постелила, сняла: «Непрактично». Ирины хлопья исчезли с полки: «Протухли». А её шампуни «переставила на своё место» — чтобы не мешались.

Ирина чувствовала себя не гостьей, а квартиранткой без прав. Её еда — «нечеловеческая». Её косметика — «лишняя». Её ребёнок — «слишком шумный».

Павел всё говорил одно и то же:

— Потерпи. Мамина квартира. Тебе бы мою маму видеть, когда я был подростком — это ещё цветочки.

А Ирина день за днём исчезала. Всё меньше оставалось от той, кто любила утренний кофе с тостами и вечерние прогулки. Теперь были только бесконечные уступки.

— Ты опять купила хлеб с семечками? Он не сочетается с супом! — возмущалась Марина Валерьевна.

— Ирина, я твоё постельное бельё перестирала, запах какой-то странный был.

— И зачем столько игрушек в комнате? Мы не в детском саду!

Каждое утро Ирина вставала в шесть, чтобы занять ванную, сварить кашу, собрать Дашу и не попасть под раздачу. Вечером она делала два ужина — один для своей семьи, другой — по «стандарту» Марины Валерьевны. Без лука. Потом с луком. Потом только на её сковородке.

— Я не требую многого, — с укором говорила свекровь. — Просто по-людски, как положено.

Однажды утром, когда Ирина только успела умыться и включить чайник, в кухню вошла Марина Валерьевна, будто не замечая, что стучаться в чужую комнату — это вообще-то вежливо.

— Ирина, сегодня мои подружки зайдут. В два часа. Ты дома же сидишь, вот и накроешь на стол. Огурцы, салат, что-то к чаю — всё по-простому.

«По-простому» в её исполнении означало пир на шесть персон.

— А… я не знала. Продукты…

— Купишь. Я список составила. Ничего сложного.

Ирина, уже не удивляясь, на автомате оделась, поехала в магазин, купила всё: курицу, картошку, укроп, яблоки для пирога, дешёвое печенье. Вернувшись, без пауз начала готовить.

К двум всё было готово. Стол сервирован, курица запеклась с чесноком, салат — хрустящий, пирог — румяный.

Пришли три пенсионерки. Аккуратные, с завитыми волосами, пахнущие духами из советского прошлого. И всё сразу стало ясно.

— Ирина, милая, сядь тут рядышком, будешь нам подавать, — улыбнулась Марина Валерьевна.

— Подавать? — переспросила Ирина.

— А что такого? Мы же в возрасте. Тебе не трудно.

И вот она снова — с подносом, с ложками, с хлебом. «Подайте чайку», «а мне сахару», «а салат закончился».

— Курочка суховата, — хмыкнула одна гостья.

— А пирог пересушен, — добавила другая.

Ирина стискивала зубы, вежливо улыбалась, собирала тарелки, наливала чай. Её никто не спрашивал, хочет ли она сесть. Или просто выдохнуть.

— Как хорошо, когда есть молодая хозяйка! — с фальшивой теплотой сказала свекровь. — Всё на ней держится!

А в груди у Ирины как будто что-то треснуло.

Вечером, когда всё утихло, Ирина перемыла посуду, убрала остатки, постирала скатерть. Потом села на край дивана, в руках — пустая чашка. За окном темнело, в комнате тихо посапывала Даша, свернувшись калачиком.

Рядом сидел Павел, уткнувшись в телефон.

— Павел… — Ирина говорила тихо, но твёрдо. — Я больше так не могу.

Он оторвался от экрана, удивлённо посмотрел.

— Мы живём как чужие. Я — как прислуга. Ты это видишь?

Он ничего не ответил.

— Это не дом. Это клетка. И я в ней с ребёнком. Я не хочу подстраиваться ещё три месяца. Я устала быть вежливой, терпеливой, удобной.

Павел кивнул. Медленно.

— Я понял. Прости, что не понял раньше. Давай искать квартиру. Снимем хоть какую-то, но свою.

И они начали искать. В ту же ночь.

Квартира была небольшая. Хозяин оставил старую мебель, линолеум скрипел, но Ирина, переступая порог, почувствовала странную лёгкость.

— Приехали, — вздохнул Павел, скидывая сумки.

Марина Валерьевна промолчала. Даже не попыталась удержать. Ирина не знала, обиделась ли та, или просто поняла, что перегнула палку.

Прошла неделя. Утро начиналось с музыки. Даша рисовала на полу, Павел варил кофе, а Ирина смотрела на них и улыбалась. Без стресса. Без спешки. Без «потерпи».

— Спасибо тебе, — сказал Павел, подойдя сзади и обняв. — Что не промолчала тогда.

Ирина обернулась, посмотрела ему в глаза:

— Спасибо, что услышал.

Теперь всё было не идеально. Но это был их дом. С их правилами. Их утренним шумом, их запахами, их рутиной. Это было настоящее.