«Забери эти остатки еды для своих родителей!» — язвительно бросили свекры. Они и не догадывались, что главный «сюрприз» их ещё ждёт.

Я стояла у длинного стола, на котором тускло поблёскивали недоеденные блюда, и чувствовала, как по коже пробегает холод от чужого веселья. Пальцы рассеянно водили по скатерти, собирая крошки, а взгляд упёрся в Тамару — мою новую свекровь. Она сияла, словно под прожектором, поправляя блестящую брошь на лацкане и осыпая гостей заранее отрепетированными улыбками. Тёплыми только на вид.

— Лена, милая, — пропела она своим звенящим голосом, — твои родители всё ещё в дороге? Из своего уютного, но, должно быть, провинциального городка?

Я лишь кивнула. Андрей — мой муж, стоял у барной стойки рядом с отцом, и делал вид, будто рассматривает пузырьки в бокале. Как будто между нами пролегла стеклянная стена.

— Тогда вот, — сказала Тамара, беря пластиковый контейнер и изящно накладывая туда остатки салата, — передай им. Пусть хоть попробуют, раз уж не смогли к нам добраться. Или у них такие деликатесы не по карману?

Кто-то за соседним столом прыснул. Борис довольно хмыкнул, хлопнув Андрея по плечу:
— Правильно, еду жалко выбрасывать. Мы люди простые, экономные.

Я взяла контейнер. Пластик скрипнул в моих пальцах. Хотелось швырнуть его в пол, но я лишь поставила обратно и отошла к окну. За стеклом вечер медленно накрывал город серым туманом.

Позже подошёл Андрей. От него пахло дорогим вином и пустотой.
— Ты чего надулaсь? Из-за ерунды? — раздражённо бросил он.

Я посмотрела на него. Два года рядом — и будто впервые вижу.
— Твоя мать унизила меня. А ты стоял и молчал.

Он пожал плечами:
— Да ладно тебе. Она просто шутит. Привыкнешь.

— Нет. Я не привыкну к презрению, — сказала я.

Он скривился:
— Лена, не устраивай сцену.

Я достала телефон:
— Пап, можете приехать? Сейчас.

Через сорок минут машина родителей подъехала к ресторану. Папа — в старом пиджаке, мама — в простом платье, но с прямой спиной и гордостью в глазах.

— О, вот и провинция пожаловала! — громко воскликнула Тамара, хлопнув ладонями. — Надеюсь, не заблудились?

Папа протянул руку Борису:
— Павел.

— Борис, — ответил тот с показным дружелюбием. — Говорят, вы в строительстве? Бригадир, что ли?

— Что-то вроде того, — спокойно ответил папа.

Тамара тут же подсела к маме, обняла её через плечо:
— Мы детям всё оплатили — квартиру, ремонт. А то ведь у вашей дочери своего угла не было, всё по съёмным. Ничего, мы не жадные.

Мама не ответила, лишь посмотрела — спокойно, прямо. Тамара отвела взгляд.

— А вы как? — снова взял слово Борис. — В ваших краях, говорят, с деньгами тяжко?

Папа сложил руки на столе:

— Да, но бухгалтер — не бог весть какая профессия, — усмехнулась Тамара. — Хорошо, что наш Андрей перспективный. Ей повезло.

Мама тихо сказала:
— Если Андрей оступится, наша дочь поднимется сама. Она умеет стоять на своих ногах.

Борис нахмурился. Молчание стало тяжёлым.

Папа встал:
— Лена, собирай вещи. Поедешь с нами.

— Что?! — взорвался Андрей. — Мы только поженились!

— Тем более. Пусть поймёт, с кем связала судьбу, пока не поздно.

Тамара всплеснула руками:
— Да как вы смеете! Это наша свадьба!

— Это свадьба моей дочери, — ответил папа. — И я не позволю превращать её в фарс.

Он взял меня за руку, и мы ушли.

Через пару недель Борис сам позвонил. Голос был сиплым, напряжённым.
— Лена, у нас беда. Крупный заказ сорвался, подрядчик отказался работать. Твой отец ведь в строительстве? Пусть поможет!

— Вы серьёзно? — я усмехнулась. — Вы унижали его дочь, а теперь просите связи?

— Мы же родня! — пролепетал он.

— Нет. Больше нет. И да, — я помолчала, — отец — владелец компании «ГрадСтрой». Той самой, что только что разорвала с вами контракт.

На том конце повисла гробовая тишина.

Через несколько дней приехала Тамара. Без украшений, без улыбки.
— Леночка, прости нас, глупых. Вернись. Мы всё осознали.

— Вы не осознали, — сказала я. — Вам страшно. А это не одно и то же.

Я закрыла дверь. Тихо.

Прошёл месяц. Я сняла небольшую квартиру. Поставила на подоконник фикус — мама отдала свой, «чтобы прижился там, где живут сильные».
Работала, жила, дышала.

Иногда думала: а если бы тогда промолчала? Наверное, жила бы среди чужих улыбок и поддельных тостов. Но не собой.

Теперь я просыпалась без страха. Без ожидания оскорблений.
Я больше не доказывала никому, что заслуживаю уважения.
Я просто жила — честно, спокойно, по своим правилам.

Фикус за окном тянулся к солнцу. Я улыбнулась ему и своему отражению в стекле.
Это было лицо человека, который наконец понял свою цену.

И в этой тишине было не одиночество — а свобода.